Лень, алчность и понты - Игорь Галеев

- Честное слово, Афа, я не знаю, как к этим деньгам... в твоем случае...

- Ну, понятно! Я тебе обещаю, что займусь благотворительностью , и ты будешь первым адресатом. Или мне все отдать и самому бегать по Москве без штанов?

- Не заводись, давай не будем об этом.

Он махнул рукой и ушел в дом. Скоро с верхнего этажа раздался его крик:

- Я же говорил, чтобы ты их не пускала наверх!

Дети заперлись в дальней комнате, боясь его гнева.

- Ты что, не могла проследить?! - кричал он на жену. - Они залили два листа кофе!

- Да я уже их наказала! Я на кухне была. И чего ты орешь, как полоумный? Совсем чокнулся из-за этих дурацких бумаг!

- Ты сама дура! У тебя нет никакого интереса, кроме тряпок и зависти к богатым идиотам! Если бы это были деньги, ты бы проследила!

Ирина тоже завелась и заявила, что соберется и уйдет.

- Ну, правильно, тебе наплевать на детей!

- А тебе что ли не наплевать? Заварил эту кашу, что жизни никакой нет!

- А какая тебе нужна жизнь? Ты бы лучше детей хоть чему-нибудь поучила. Ну как ты хочешь жить? Ты когда последнюю книжку читала? У тебя в голове один мусор и вся эта блажь о красивой жизни! Умрем мы, понимаешь, все умрем! Ни черта с собой не возьмешь!

- А ты что возьмешь? Свое охаивание всех и вся? Что у тебя-то есть?

И Афанасий разом остыл.

- Да пошли вы все! - по инерции ругнулся он и обреченно поднялся наверх.

Следы от кофе уже просохли, листы чуть съежились и от вида бурых пятен ему стало плохо. Он чуть не заплакал. У него действительно ничего не было. А что он мог? Жизнь - как марафон - нет времени остановиться. Или как прыжок в пропасть - не за что ухватиться. И все, словно беспризорники, не знающие "зачем жить".

Он взял ручку и написал на листе:

"Кто ты? Ответь."

Подождал, но ничего не произошло.

Внизу Ольга успокаивала Ирину, потом поднялась наверх.

- Слушай, нужно купить всем велосипеды, летний бассейн, знаешь, такой надувной, и всяческие летние прибамбасы. Давай деньги.

Он дал.

- Только насколько времени это её утешит? - ухмыльнулся он.

Она не ответила.

- Завтра с утра я все куплю.

- Лучше бы ты ей купила надувного Шварцнеггера.

- Очень остроумно. А что это лист такой пятнистый?

С листами, залитыми кофе, произошли изменения. На них появился узор, напоминающий водяные денежные знаки, получилось так, будто листы равномерно распределили коричневый цвет по всей поверхности, создав из него блеклый кружевной орнамент.

- Красиво и ничего страшного. Стоило так беситься.

Он вырвал у неё лист.

- Моя запись пропала!

- А что ты написал?

- Забыл! - хлопнул он себя по лбу. - Одну фразу или две? Какой-то вопрос задавал.

- Вспомнишь. Пойду вниз.

- Да посиди.

- Пойду на улицу с девчонками, а то они там наревелись.

- Вот как с вами общаться? Тут можно сказать фантастическое таинственное явление, а ты тоже о какой-то ерунде думаешь!

- А ты о чем думал, когда увидел женщину в малине? - она понимающе усмехнулась и ушла.

В этот вечер с листами ничего не произошло. Правда, в какой-то момент ему показалось, что на одном листке проявился какой-то портрет, но он не был уверен, что это ему не почудилось из-за узорчатости пятен.

Он то складывал листы в папки, то снова вытаскивал и изучал их, потом догадался их пересчитать. И получилось 665. Вспомнилась библейская цифра 666, считающаяся дьявольским знаком. Афанасий знал о множестве учений, и в каждом находилось что-нибудь традиционно-предрассудительное - какой-нибудь пустяк, которому придавалось огромное трепетное значение. Но, к примеру, человечество пережило 666 год безо всяких особых катаклизмов, как любой другой. И почему не 888 или 111, 555. Ляпнет кто-нибудь ерунду, и поколения носятся с этой глупостью, полагая, что раз это задержалось в истории, значит, так оно и есть, значит, это важно и незыблемо. Да и кто это выдумал - одно племя из тысяч! А у других племен были свои боги, свои цифры и значения. Одни религиозные представления вытеснили зачатки или основы иных, но ни одна религия не ответила на главный вопрос: "зачем жить?" Так считал Афанасий. Он полагал, что есть нечто тайное над человеком, и некоторые религии определили это нечто, но всего лишь образно, не имея возможности увидеть это нечто наглядно. Но, в основном, все религиозные образы сродни беспредельным фантазиям древних - о черепахах, на которых покоится земля, о крае света, за которым следует пропасть. Более зрелые образы появились, когда человек начал выстраивать представление о мире, исходя из собственного "я", ставя себя в центр мироздания. И теперь каждый волен создать свою собственную религию, а не примыкать к готовенькому. Каждый волен трактовать старые образы и определять новые.

Афанасий был поглощен этими мыслями весь вечер. Давно он столько не размышлял на такие темы. Занятия торговлей убедили его, что нельзя одновременно заниматься бизнесом и поисками смысла и назначения жизни.

И вот теперь он ощущал боль в висках и затылке, будто мозги отходили от наркоза и в них с трудом начинала пульсировать мысль. Порой ему казалось, что определи он сейчас какую-то истину, и мир расколется на части, ибо незачем ему больше будет стоять. Но он и представить не мог , сколько человеческих судеб было потрачено на решение главного вопроса: Зачем? И только через несколько дней он осознал это.

Эти несколько дней были прожиты весело и активно. Ольга привезла и велосипеды, и бассейн, и качели. Погода стояла жаркая. Детвора не выходила из воды, все загорали, ели овощи и фрукты - лучшего отдыха и не придумаешь.

Глядя на эту идиллию, Афанасий думал, что самое хитроумное искушение это сама жизнь со всеми удовольствиями - наслаждениями. В этом смысле самые искусившиеся - это животные, лакомящиеся травой или друг другом и греющиеся на солнышке. Человек же имеет свободу дерзаний. "Мужчина - это шанс", - не забывал он. И до поздней ночи засиживался над текстами, поздно вставал и снова брался просматривать и изучать листы. Он перестал делиться своими наблюдениями с Ольгой и Ириной, боясь спугнуть вереницу догадок и предположений.

Он определил, что тексты появляются и исчезают с любой периодичностью: иногда через восемь часов, иногда через два. Возможно какую-то закономерность и можно было бы высчитать, но для этого потребовалось бы уйма времени. Еще он отметил, что листы делятся на как бы "серьезные" и "несерьезные". Последние содержали поток разнообразнейших бытовых тем или суждений, хозяйственно-политическо-экономическо-житейского порядка с подходящей для этого уровня лексикой. К "несерьезным" можно было отнести и листы жалобные - это были восклицания, вздохи и охи, отрывки переживаний, эмоций и мелких чувств,и листы с шальными рисунками и цифровыми бухгалтерскими высчетами.

К "серьезным" Афанасий отнес заумные схемы и графики, часто без каких-либо сопутствующих разъяснений, зарисовки местности, тексты, похожие на статьи, обрывки рассуждений о жизни, исторические и художественные тексты и мысли как бы льющиеся потоком.

Правда, получилось так, что со временем часть "серьезных" листов перекочевала в стопку "несерьезных" и наоборот. Вообще-то весь этот океан являющейся и исчезающей информации напоминал Афанасию всемирную компьютерную связь, непонятно к чему подключенную и как действующую. У него была мысль, что листы заряжены многослойной текстовой информацией и просто периодически выдают все, что в них заложено. Они не очень-то походили на обычную или даже сверхкачественную бумагу, но по всем признакам были бумажными и обычными.

А на третью ночь он понял, что имеет дело не с замкнутой на определенной программе системе. Во-первых, он вычислил один лист, на котором периодически появлялись два слова "память" и "желание" и больше ничего. Затем был лист, где постоянно проходила вереница имен и фамилий, все время новых и новых. Иных текстов на этих листах не появлялось. Был ещё лист, всегда остающийся чистым. Но самое неожиданное выдавали листы, залитые кофе, среди которых был и обоженный горячим пеплом. Они воспроизводили единый текст, логически связанный, даже с переносами. В то время, как на других листах текст мог начинаться и обрываться на полуслове и больше нигде не продолжался. Были и другие наблюдения, но Афанасий перестал их отслеживать, ибо успевал только читать и размышлять над тремя листами. Их текст заставил его многое вспомнить.

Он даже пытался записывать все, что его стало волновать, или же воспроизводил по памяти прочитанное...

Глава четвертая, в которой изложено, как Афанасий

выписал конспект текста, проявленного и исчезнувшего

на трех листах, залитых кофе, как установил

"контакт", как с удовольствием попарился

в баньке, как сделал несколько невообразимых

открытий и как прогремел соседский салют.

"Порой я очень устаю от тебя, бедный читатель. Как ты меня достал! Ты совсем распустился, расслабился и требуешь всяческой галиматьи. Постыдись! Ты словно хомут на моей двужильной шее! Дай мне поговорить, о чем наболело. Дай мне чихнуть на интересы горе-издателей.