Небесный огонь - Филипп Бурнаков

Юрта тоже немногим лучше выглядит. Скособочился шестигранник бревенчатого сруба. Погнила лиственничная кора, которой покрыт конус крыши.

Бабушку Постай мы застали в юрте. Она сидела у очага на маленькой чурочке, сбивала масло. Держа в редких зубах трубку из березового нароста, попыхивала дымком.

— Толай с Арминеком, что ли? — не сразу разглядела подслеповатыми глазами, перестала крутить маслобойку.- Совсем забыли старуху… Спасибо, зашли. Старому человеку одна радость- были бы люди рядом. Больше чего надо? Проходите, проходите, садитесь к огню. Хоть и тепло, весна на дворе, а у огня хорошо…

Мы уселись поближе к ней на таких же низеньких чурбачках, служивших вместо табуреток.

— Некогда было,- стал оправдываться Арминек.

— Ну, ну,- понимающе кивнула ууча.- Конечно, конечно…

Я спросил:

— Майра Михайловна приходила?

— Вчера была. Обещала утром наведаться, и нету. Жду, жду ее… Плакала она. Там не любят пускать ее ко мне. Уехать бы нам в другой аал… Обижают внучку. Некому заступиться за сироту,- будто и не нам, а самой себе говорила Постай ууча.- Отец дома, Толай?

— Сегодня скот на пастбище погнал. А мама в телятнике,

— А твои, Арминек?

— Отец на пашне, мама ягнят пасет.

Она снова взялась за работу, продолжая выспрашивать пас про домашние дела. Долго расспрашивала — отводила душу в разговоре. Ей все равно было с кем поговорить, наскучавшись в одиночестве, и мы охотно поддерживали беседу.

Нам нравилось бывать в этой старой юрте. И я, и Арминек жили в деревянных домах, а тут все было необычным. Несмотря на жаркий огонь в очаге, в юрте было прохладно. Через отверстие на макушке — тунук — вытягивало весь дым. Оттуда же проникал ровный мягкий свет. Внутри просторно. Каждая вещь на своем месте, определенном раз и навсегда. На женской половине — справа от входа — длинные полки уставлены посудой, стеклянной и фарфоровой. Чего тут только нет! Старинные пиалы с золоченой каймой, расписанные узорами, тарелки, чашки, чайники… Пониже — чугунные и алюминиевые сковороды и кастрюли. Возле входа — деревянные кадки, бочонки, жбаны, ведра, берестяные туеса… Тут же несколько сосудов из красной меди. На самой верхней полочке, как солдаты в строю,- бутылки разных размеров, формы, цвета. Сейчас таких не делают. Ууча называет их «хан птулкалары» — царские бутылки значит. Вон с каких времен сохранились!

Сбив масло и покончив с расспросами, бабушка Постай придвинула к нам низенький столик-чир, налила по чашке горячего супа. На красных углях очага тихо посвистывал пузатый черный чайник.

Я продолжал разглядывать нехитрое убранство юрты и никак не мог отвести глаз от большой деревянной ложки, расписанной яркими красками с позолотой. Больше половника размером, она свешивалась с полки. Солнечные лучи падали через тунук прямо на нее, и казалось, что ложка доверху полна золотым светом.

Ууча перехватила мой взгляд.

— Нравится? Это хохос сомнагы — так ее Нартас назвал. И правда, колхозная ложка! Он ее в премию за ударный труд получил. Старик ее берег. Он говорил: «Хохос сомнагы — свидетельница новой жизни в аале. Память обновляющейся крестьянской жизни». Вот как говорил Нартас…

Мы напились чаю, и бабушка Постай поманила нас к старинному, окованному цветными полосками жести сундуку. Повернула ключ в замке, и раздалась музыка! Конечно, просто зазвенело, но как будто музыка.

— Вот что я вам покажу… Это награды старика,- она достала военные медали. «За Отвагу» и «За победу над Германией».- Нартас на фронте храбрый был…

В сундуке были аккуратно уложены шинель и шапка со звездочкой, гимнастерка с солдатскими погонами, не такими, как сейчас носят, а зеленого цвета. Айдит Андреевич как-то рассказывал нам, что такие были на войне и назывались фронтовыми или полевыми. Бабушка Постай дала нам подержать широкий кожаный ремень с медной бляхой-пряжкой. С самого дна сундука она вытащила кинжал в блестящих металлических ножнах.

— Это еще с первой войны… Его Нартасу красные командиры дали. Он им дорогу в тайге показал. Самую короткую — через перевал Улгенник…

Арминек легонько толкнул меня ногой.

— Об этом рассказать — целая легенда будет.

Мы стояли у сундука и пожирали глазами спрятанные в нем сокровища. Ууча, конечно, видела, что у нас слюнки текут.

— Я все сберегла. Это хумартхы — память о Нартасе.- Она протянула мне кинжал.- Вот, возьми. В школу отнесите. Как вы там назвали, где всякие старые вещи складываете?

— Музей,- подсказал я.

— Вот-вот. Туда и отнеси. Пусть все люди аала смотрят. Пусть знают, какие смелые жили в нашем небольшом аале. Нартас был настоящий матыр. И вы такими будьте.

Я держал в руках кинжал и не верил, что нам его отдали насовсем. Вот ребята обрадуются! И Айдит Андреевич тоже. А если еще из шалаша принести…

— Хотела вас спросить,- продолжала Постай ууча,- как вы в тайгу ходили. Майра говорила, я не поняла: вы что, убежали от всех? Храбрые какие! Куда забрались, не побоялись!

Мы наперебой стали рассказывать, как нашли балаган деда Нартаса, что увидели там, как не сразу решились остаться в нем на ночь.

Постай рассмеялась:

— Думали, упадет шалаш? Он еще сто лет простоит. Старик крепко ладил. Огниво, говорите, нашли? Огонь добывали? Помню, помню это огниво и камни огнивные. Я там много раз бывала, когда Нартас живой был. Орешничали вместе. И белковать с ним ходила…- Она прослезилась.- Если еще будете в шалаше, тоже для школы, что надо, возьмите.

Мы бы, наверное, сейчас же сорвались с места. Надо же! Да только из балагана можно столько принести, что полмузея будет!

— Бабушка,- спросил Арминек,- а далеко до того места, где Нартас ага брал небесный огонь?

— У-у, далеко. Старик несколько раз ходил за небесным огнем, когда молодой был. Не смог добыть — я вам говорила. В последний раз вроде бы удача у него была. И про это вам рассказывала. Только я так думаю: небесный огонь — это помощь, которую он красным командирам оказал, вывел из ловушки, спас большой отряд. Это больше на правду походит. Красные командиры новую власть нам принесли. Все равно что небесный огонь.

Айдит Андреевич тоже рассказывал, какие сильные сражения были в наших местах в гражданскую войну. Белые — колчаковцы- не хотели пускать партизан и части Красной Армии. Правильно сказала Постай ууча: искры новой жизни зажгли в Хакасии красный богатырь. А про деда Нартаса даже Айдит Андреевич не знает! Вот как, оказывается, было. Белые устроили на притаежных тропах засады и хотели загнать в ловушку красноармейский отряд. В это время дед Нартас и встретился с красными. Часть их провел через Улгенник в тыл колчаковцам, а остальные двинулись прямо на врага. С двух сторон ударили и разгромили беляков. Здорово!

Ууча вспомнила, как отряд красных пришел в наш аал. С алым знаменем, которое развевалось, как пламя.

— А тигир оды… По правде сказать,- призналась бабушка Постай,- не знаю, есть ли такой огонь… Никто ведь его не приносил…

— Есть! Есть! — горячо возразил ей Арминек.- Я все равно найду его и принесу в наш аал.

Ууча не стала спорить. Она сказала только, что за небесным огнем нам идти еще рано. Туда взрослые люди и то не каждый отваживаются. Места дикие, страшные — дебри непроходимые, разные опасности подстерегают. Ну, а старики еще говорят, что там водятся безбровые горные духи,- враз схватят. Дед Нартас тоже верил в тигир оды, когда молодой был. Жили плохо, в бедности. Так плохо, что любой сказке готовы были поверить. Нартас хитростью хотел избавиться от трудной жизни. Потому и ходил три раза за тигир оды… Он, рассказывал, нашел огонь, разжег его в трубке, а донес только до Улгенника — голова закружилась, с коня упал, почти сутки без памяти пролежал. Горные безбровые духи ни при чем были- Нартас никотином отравился…

Я вспомнил, как Арминек заставлял меня курить папиросы, чтобы сберечь огонь. Даже в горле запершило. Что, если бы пришлось глотать дым до самого дома!

— А какие метки делал на деревьях Нартас ага? — спросил Арминек.

Ну и голова у моего друга! Знай мы зарубки,- играючи по тайге пройдем!

— О-о, его метки из тысячи отличить можно,- охотно ответила бабушка Постай.- Он левша был — левой рукой делал. Аккуратные затески получались. Пойдемте, покажу. Должны еще остаться.

Она подвела нас к столбу, вкопанному посреди огорода. Побелевший от времени, он был во многих местах стесан небольшими треугольными площадочками, каждая из которых сохранила следы пуль и дроби. Живого места на столбе не оставалось.

— Старик в тайгу на промысел когда уходил, обязательно ружье проверял, в этот столб стрелял,- пояснила ууча.

На всякий случай я эти затески-треугольнички срисовал.

Постай зашла в сарайчик, недолго там пробыла и вынесла берестяную сумочку. Из нее достала небольшой топорик и охотничий нож в кожаных ножнах.