Игрушка для императора - Сергей Костин

— Если вы, варркан, погибните, чего я искренне не желаю, то мне бы не хотелось, чтобы эти твари вырвались на волю.

Я коротко кивнул, выставил впереди себя шпагу и стал мелкими шашками приближаться к черной, копошащейся куче в дальнем углу клетки.

— Эй! Вы меня слышите? — позвал я.

Возня прекратилась, и я заметил несколько отражающихся в слабом свете факела глаз.

— Вы слышите меня? — повторил я, — Я хочу помочь вам.

Из угла донесся толи рык, толи несвязные ругательства.

Я сделал еще несколько шагов вперед.

От кучи отделилось темное пятно и, пригибаясь к каменному полу, стало медленно приближаться, изредка низко подпрыгивая.

Отчего-то это не совсем человеческое движение насторожило меня. Я перехватил поудобнее шпагу, стараясь разглядеть все, до мельчайших подробностей.

Человек, не доходя нескольких шагов, остановился и, вытянув шею, стал принюхиваться, мелко подергивая ноздрями. Верхняя губа его задралась вверх, и он чуть слышно прорычал.

— Ты можешь говорить?

Человек резко присел, почти касаясь руками пола, взглянул на меня из-под лохматых бровей и зарычал еще сильнее. Вслед за этим из угла вышли остальные. Такие же грязные и недоверчивые. Один стал заходить справа от меня, второй слева.

— Осторожней, варркан, — крикнул Граф, который внимательно наблюдал за разворачивающимися в клетке событиями.

Мне не нужны были предостережения боболока. Я и сам видел, что задумали эти люди. Работа варркана научила меня читать чужие глаза. И сейчас я различал в глазах этих людей только желание убить.

— Не советую приближаться, — я выразительно покачал шпагой, все еще надеясь, что люди понимают меня, — Не хотите разговаривать, не надо. Но и приближаться ко мне слишком близко не стоит.

Наверно, я слишком много болтал. Поэтому и забыл правило варркана. Чем меньше слов, тем меньше дырок в шкуре.

Нападение было почти неожиданным. Тот, который стоял справа, мотнул лохматой головой и молча бросился вперед, протягивая ко мне руки. Следом за ним последовали остальные.

В попытке отступить, я сделал шаг назад. Запнулся, и рухнул на спину, не забыв выставить перед собой острое жало серебряной шпаги. И может быть только это неловкое движение спасло жизнь глупому варркану.

Один из нападавших налетел на шпагу. Из его пронзенного горла хлынула кровь, он захрипел, но успел полоснуть меня по лицу тяжелой ладонью. Я откинул его тяжелое тело сапогом, перевернулся на живот, ожидая нападения каждое мгновение, вскочил на ноги и размашисто, не глядя, рубанул перед собой воздух.

Но никто и не думал нападать на меня.

Два человека, бросая подозрительные взгляды, занимались своим товарищем. Нет, они не помогали ему. Они рвали его на куски, наслаждаясь видом теплой плоти и запахом крови. Зачем преследовать опасную добычу, когда можно полакомиться беспомощным другом?

— Люди? — прошептал я, — Нет. Уже нет.

И словно далекое и звериное проснулось во мне. Словно зов диких предков толкнул меня вперед. Я позабыл, кто я и что я. Я стал таким же зверем, как и те, кто сейчас находился передо мной.

Всего два раза спела свою песню серебряная струна шпаги. Всего два раза.

Я отступил назад. С силой сжал ладонями виски, стараясь прогнать дикий зов зверя. Застонал, словно это могло помочь в изгнании неугодного.

— Смотри, варркан!

Голос Графа вывел меня из ступора, заставив возвратиться в мир действительности.

Алое прозрачное пламя полыхало над тремя поверженными людьми. Оно не выбрасывало вверх языки пламени. Оно не старалось убежать по грязной соломе в темноту. Оно просто пожирало то, что принадлежало только ему. И никому больше.

Через пять секунд на грязном, заваленном нечистотами полу ничего не осталось.

— От простого железа они умирают куда медленнее, — Граф, открыв двери, прошел в клетку и встал рядом, — У тебя на щеке кровь.

Я дотронулся ладонью до щеки.

Странно. У меня и у них одна и та же кровь. Липкая и теплая. Тогда почему мы такие разные? Странно.

— Мне нужно остаться в одиночестве, — глухо сказал я, не глядя на Графа, — Я останусь здесь. Принесите чистой соломы и воды. Если через сутки я не превращусь в зверя, то, возможно, мы и продолжим наши милые разговоры о сотрудничестве. Поспешите, Граф Луиз де Шовиньон. У меня мало времени, чтобы избавиться от последствий нанесенной раны. Не забудьте запереть дверь. Не исключено, что вместо трех человеческих экземпляров у вас вскоре появится один, но очень и очень буйный.

Граф поднял уроненную мной шпагу, склонил на мгновение голову и, не оглядываясь, вышел.

Как я и просил, слуги притащили целую копну свежей соломы и несколько кувшинов с водой. Опасливо поглядывая на меня, скинули ношу поближе от дверей и быстро исчезли, прихватив факела. Клетка, ставшая мне на ближайшие часы и домом и лазаретом, погрузилась во тьму. Во тьму, у которой не существовало ни начала, ни конца.

Я скинул верхнюю одежду, упал на подстилку, свернулся калачиком и заскулил. Заскулил, словно новорожденный щенок, у которого в не прорезавшихся глазах только страшный мир темноты и тишины.

Если я не хочу превратиться в нежить, если не хочу стать таким же существом, как и убитые недавно люди, я должен как можно скорее стать варрканом. Вернуть запечатанные знания и силу. Вернуть мощь. Вернуть человеческий облик.

Раненая щека тупо горела. Кровь, не успевая застыть, сочилась по коже, стекала на подбородок и падала в темноту. И я чувствовал, как тело мое медленно, но верно превращалось в тело нелюдя. Дикие мысли, не подвластные моему земному сознанию, грубо рвали на куски мозг, принося жуткие образы и желания. И оно, мое человеческое сознание, в страхе перед звериным натиском, бежало прочь, в темноту. Туда, где за крепкими стенами, за не взламываемыми печатями хранилась душа варркана. Лишь одна она могла помочь мне не превратиться в чудовище. И только на нее одну оставалась надежда.

Человеческая душа, преследуемая чуждой сущностью, заколотилась в стену, воздвигнутую временем и необходимостью. Крепка и прочна стена. И не справиться с этой мощью простой и слабой человеческой душе. Только одна песчинка, одна почти незаметная песчинка отшелушилась от стены, за которой хранились тысячи и тысячи сознаний прежних героев, магов и воителей. Но и этого было достаточно.

Дрогнула стена. Словно почувствовала, что пришло ее время. И сдалась, пропуская через себя всего одну спрятанную волю. Но самую главную. Волю к жизни.

Тонким, невидимым ручейком пробивались сквозь толщу ждущие действия души. Ломали, камень за камнем, преграду. И звали за собой тех, кто еще не знал, что телу, в котором они столько времени прятались от бытия, требуется помощь.