Девушка жимолости - Эмили Карпентер

завитушки по краям, красная птица с задорным хохолком сидит на ветке дерева, подвешенной в пространстве, и под птицей надпись «Сигары “Красный Ворон”». Мне нестерпимо хотелось открыть коробку, проверить, все ли вещи на месте, осмотреть и погладить каждую. Я так долго этого ждала. Пришлось заставить себя сомкнуть руки на кружке.

Внезапно мокрые волосы упали мне на лицо: это Джей встал за спиной, в каждую руку взял по половине волос, закрутил их и закрепил на затылке. Я потянулась рукой к волосам: он воткнул в них прищепку.

– Оригинально, – заметила я.

Он откашлялся:

– Родительская квартирка на Орандж-Бич свободна. Можем спокойно туда поехать: есть креветки, пить сладкий чай, смотреть говноящик. – Он закончил протирать тряпочкой стол вокруг кофеварки и проследил за моим взглядом. – Но это не обязательно, просто как вариант. – Он подтолкнул ко мне коробку. – Что тут?

– Просто вещи, которые мама мне оставила, – ответила я.

– Я могу уйти, чтобы ты побыла одна, – предложил Джей. – Если хочешь.

Я колебалась, но потом кивнула.

Он улыбнулся:

– Завтра новый день, Алтея, и он будет лучше, чем этот. Ставлю сто баксов.

Когда он ушел, я подтянула коробку поближе и подняла крышку. Закрыла глаза, открыла снова, надеясь, что больше оттуда ничего не взяли. Нет, все было на месте. Как много лет назад, когда я впервые открыла ее.

Я вынимала каждую вещь по порядку: молитву на клочке бумаги, который брал доктор Дункан, флаконы из-под таблеток (всего шесть штук, все пустые), старую этикетку от винной бутылки («Джин-морс: самый свежий вкус!»), на обороте которой карандашом нацарапаны адрес и имя: «Том Стокер, Старокладбищенская дорога». Ретро заколка из латуни и слоновой кости, посередине крошечная птичка с расправленными крыльями. Также там была сложенная вчетверо любительская акварелька размером с открытку, на ней две женщины в беседке, поглощенные разговором. Ну и всякая всячина типа наконечников стрел, высохших пергаментных шкурок саранчи или крышек от бутылок.

Я расставила их в ряд на столе, как прежде раскладывала на одеяле перед сном каждую ночь. Теперь я прикасалась к каждому предмету с благоговением, будто к священной реликвии.

И вот оно случилось снова, как всегда, стоило поднять крышку коробки. Воспоминания захватили меня, поднимаясь изнутри и подкатывая к горлу. Заглушая логику и здравый смысл. Петляющая тропинка вновь вела меня на поляну рядом с нашим домом. Даже для Южной Алабамы, не испытывающей недостатка во влаге, эта полянка была настоящим оазисом, прохладным мшистым островком. Пряди испанского мха, свисавшего с веток, окружали ее занавесом: казалось, что ты в таинственной пещере.

Ночь. Мама опускается на колени посреди поляны. Дрожит. Подталкивает ко мне стоящую на траве коробку с красным вороном на крышке. Я вижу содержимое – листок с молитвой, винная этикетка, заколка, рисунок и флакончики с лекарством – но не понимаю, что все это означает. Мама велит мне спрятать коробку от отца, и я это обещаю.

Я сдержала обещание: сигарная коробка была надежно спрятана в моей кладовке, никто не обнаружил ее, даже когда я училась в колледже. Хотя понять причины такой секретности я так и не могла. Но сейчас я больше, чем когда-либо, была уверена, что мама понимала, что делает. Была причина, по которой папа не должен был видеть, что в коробке. По этой же причине коробку взял мой брат. Флаконы из-под таблеток, молитва, рисунок, этикетка и заколка – не просто память о маме. Они что-то значат. Это подсказка.

Там, на поляне, я слышу мамин голос. Практически последние слова, сказанные ею перед смертью, о девушке-жимолостнице.

Она очень мудрая. Она все знает.

И вот эти предметы-подсказки выстроились передо мной на кухонном столе Джея. Ждут моего следующего движения. Притягивают меня к себе, но я держусь, боюсь приблизиться, чтобы они не заразили меня снова. Ведь мамины слова – не более чем сказка. Красивая ложь.

Да нет, хуже. Ее инструкция – продукт больного воображения.

Никто ко мне не пришел. Ни девушка с жимолостью, ни мудрый друг, чьи слова меня спасут. А все врачи сходились во мнении, что нельзя так на этом зацикливаться. Я должна быть сильной и собранной.

Я не моя мама.

Никаких жимолостниц не существует.

Я не моя мама.

У меня на пальцах нет золотой пыли.

Красных воронов не бывает.

Я сгребла выложенные рядком реликвии в сигарную коробку. Очень хорошо, что Джей ушел: как бы я смогла ему объяснить, зачем мне вся эта возня со старым хламом, не выглядя при этом полной идиоткой.

* * *

Джей расстелил постель на огромной родительской кровати, и я влезла туда прямо в халате и всем, что было на мне. Он вынул из ящика старую майку отца, кинул мне, потом подошел и вытащил бельевую прищепку из моих волос. Он рассеянно прихватил пару раз свой палец этой прищепкой, пока палец не побелел.

– Так странно – я снова в твоем доме…

Джей улыбнулся.

Я тоже.

– В твоем доме – и в постели твоих родителей.

– Хочешь, можно лечь в гостевой? Там у отца тренажеры стоят, но кровать очень удобная.

Я покачала головой, и он умолк. Двинулся к выходу.

– Останься, – попросила я.

Он приподнял одеяло и лег одетый рядом. Свернулся калачиком и зарылся лицом в мои мокрые волосы. Мое сердце бешено колотилось.

– Если хочешь, можем поговорить…

Он замер в ожидании. Но я не ответила – была еще не готова. Он вздохнул, я тоже, и неожиданно для себя мгновенно провалилась в сон.

Проснулась я до рассвета. Лавандовый запах от простыней и майки окутывал меня с ног до головы. Я села на кровати и стала разглядывать звезды, мигавшие над рекой, и пурпурное сияние наступающего утра, казавшееся еще ярче, поскольку отражалось от зеркальной стены напротив кровати.

Я не могла перестать думать о словах отца. «Они все поголовно» – значит, и Трикс, моя мама, и бабушка Колли, и прабабушка Джин. Если насчет мамы у меня и были подозрения, то о душевной болезни бабушки и прабабушки я никогда не слышала. Как и о том, что она поразила их в тридцать лет. Никто и ничего не говорил мне, кроме пары фраз, которые мама нашептала мне на ухо той ночью на поляне.

Это новое знание было таким огромным, что не поддавалось осмыслению. Я едва могла глотать. Едва могла дышать. Пару минут спустя я обернулась посмотреть на Джея. Он не спал: лежал на спине и наблюдал за мной. Я тоже в упор глядела на него не моргая, один лишь раз перевела взгляд на его губы. Воздух между нами потрескивал, и Джей посмотрел на меня участливо.

– Не думаю, что это правильно, – сказал он.

– А я вообще никогда не поступаю правильно.

– Ты не права, – проговорил он ласково, но хрипло. – Хотелось бы, чтобы ты знала, как ошибаешься. И еще бы хотелось, чтобы ты смогла взглянуть на себя