Мифы об инстинктах человека - Павел Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Признаки инстинкта
Вернёмся к понятию инстинкта и попробуем разобраться, что в научном понимании скрывается за этим термином, которым журнальная психология привыкла сыпать направо и налево. Как было сказано выше, между поведением высших обезьян с их сложнейшей психикой и поведением всех прочих животных существует эволюционный водораздел, выраженный в качественно отличном формировании и осуществлении этого поведения. Формирование поведения при более сложной психике происходит существенно иными путями, чем у животных с психикой более простой (это и логично, иначе зачем бы тогда в ходе эволюции психика вообще усложнялась?). Этот факт подводит к мысли, что при изучении поведения высших обезьян (и человека) принцип всем известной бритвы Оккама (гласящий, что всё нужно стремиться объяснить с самой простой позиции) требует преодоления и допущения того, что для объяснения поведения животных требуется натуралистический подход, а для поведения человека — антропоморфный. Любая попытка применения конкретного подхода по отношению к ненадлежащему объекту переводит этот подход в ранг наивного, а его методы — в ранг неадекватных.
В своё время (1910–1913) ещё В.А. Вагнер, основатель сравнительной психологии в России, занимался тем же вопросом и указывал, что изучение поведения животных должно коренным образом отличаться от изучения поведения человека, должны отличаться сами методы этого изучения. Подходы в духе наивного антропоморфизма Вагнер называл монизмом "сверху"(читателю: монизм — подход, утверждающий, будто всё разнообразие явлений можно свести к одному началу и, следовательно, объяснить через один общий принцип) — то есть попыткой объяснить поведение животных, используя термины человеческой психологии (психологии высшей, потому и монизм "сверху"), вооружаясь мерками человеческой природы. В таком случае животные непременно оказываются "умными", "понимающими", "добрыми" или "злыми", "альтруистичными", "честными", "моральными" и т. д. Таким образом, монизм "сверху" обязательно очеловечивает животных, вплоть до простейших одноклеточных, усложняя объяснения явлений там, где они на самом деле просты. Монизмом "снизу" Вагнер называл то, что мы называем наивным натурализмом, то есть попытку объяснять поведения сложнейших организмов путём использования линейки, наработанной на простейших организмах. В данном случае монизм выступает как бы "снизу" — принципы поведения низших животных применяются и к высшим животным, что на деле получается весьма громоздко (или, проще говоря, не получается вовсе). Применение к поведению человека таких терминов, как рефлекс или инстинкт, сразу же невероятно упрощает картину и упрощает её настолько, что фактически делает её ложной.
Вагнер прямо упрекал монистов "снизу" за то, что они "в конце концов пришли к заключению, что деятельность человека совершенно в такой же степени автоматична, как и деятельность инфузории" (Вагнер, 2005a, с. 182). "Несомненно, что крайние заключения монистов "снизу" (как и крайние заключения монистов "сверху") — далеки от истины, вследствие чего, разумеется, и пользование ими для решения вопросов психологии человека и социологии может оказывать тому и другому только плохие услуги" (с. 186).
Таким образом, ещё сто лет назад Вагнер выступал на той позиции, которую мы, к сожалению, вынуждены вновь очерчивать сейчас и отстаивать, приводя свои доводы. Фактически уже сто лет назад Вагнер выступал против всех тех позиций, которые сейчас полным ходом развивают эволюционные психологи.
Надо понимать очень важный момент: что на разных уровнях эволюционной лестницы происходит усложнение психики животных. Но усложнение это происходит не просто путём механического приращения новой психической функции, а метаморфозами всей психики в целом. Изменения эти не количественные, но качественные (то самое, что выше было обозначено как эмерджендность). Следовательно, и подходы к изучению поведения разных видов эволюционной лестницы должны отличаться именно качественно. Мы не можем провести своеобразное шкалирование и сказать, что-де у собаки столько-то инстинктов и такой-то интенсивности, а у человека столько-то. Тут всё иначе, всё сложнее.
Понятие инстинкта в научном обиходе установилось не сразу. Собственно говоря, и до сих пор нет одного общепризнанного определения инстинкта, которое бы безоговорочно воспринимался научным сообществом, хотя основные черты инстинкта выделить, безусловно, можно. Одна из первых попыток классификации признаков инстинкта была произведена ещё в начале прошлого века в одноимённой работе немецкого зоолога Г.Э. Циглера (цит. по Слоним, с. 24). В его толковании инстинкт характеризуется рядом признаков, среди которых:
— инстинкт наследственно закреплён
— для реализации инстинктивного поведения не требуется никакого научения
— инстинктивное поведение одинаково для всех представителей одного конкретного вида (то есть такое поведение видотипично).
— оно самым оптимальным образом приспособлено к условиям конкретной окружающей среды (к примеру, некоторые инстинкты могут активироваться в случае смены сезонов года).
В общих чертах выделенные Циглером признаки составляют основу понимания инстинкта и в современной науке.
Советские учёные предложили следующее определение: "Инстинкт — совокупность двигательных актов и сложных форм поведения, свойственных животному данного вида, возникающих на раздражения из внешней и внутренней среды организма. Эта высокая возбудимость является результатом изменений в обмене веществ" (Слоним, с. 25).
Биолог Реймерс считал, что инстинкт — это: "эволюционно выработанная врождённая приспособительная форма поведения, свойственная данному виду животных, представляющая собой совокупность унаследованных сложных реакций (цепь специфических безусловных рефлексов), возникающих в ответ на внешние и внутренние раздражения" (Реймерс, с. 202).
Таким образом, видотипичность и стереотипность движений в структуре инстинктивного поведения современной наукой рассматривается в качестве одной из основных характеристик инстинкта, самой неотъемлемой и очевидной. Надо заметить, что к 20-м годам прошлого века ещё относительно новый термин "инстинкт" был существенно дискредитирован поверхностными исследователями и общественными массами в целом, когда инстинктами стали называть всякую сформированную привычку, всякий автоматизм, выработанный в ходе индивидуального развития (то есть попросту приобретённый). Впрочем, и по сей день в речи неспециалистов (основная народная масса), как подчёркивалось выше, инстинкт продолжает быть синонимом либо банальной привычки, либо просто влечения. Хотя не стоит весь груз ответственности за дискредитацию термина "инстинкт" взваливать на безответственные плечи безответственного обывателя — как известно, даже сам Дарвин периодически проявлял непоследовательность и в своих разных работах называл инстинктом то простые влечения животного, то, как принято в современной науке, стереотипный для вида врождённый репертуар действий (см. Берковиц, с. 441).
Этолог Колин Бир (Beer, 1983) также высказывал сожаление, что Дарвин, "как и многие его предшественники и учёные более позднего времени, вкладывали в понятие инстинкта много разных значений, что вызывало путаницу и мешало правильному анализу поведения животных" (цит. по Гороховская, с. 51).
Таким образом, в 20-е годы
