Осколки чести. Барраяр - Лоис Буджолд

Форкосиган попросил, чтобы она разбудила его до рассвета, но Корделия дала ему выспаться. Ей не нравился его вид: бледность сменялась багровой краснотой, а дыхание стало частым и неровным.

— Вам не пора принять болеутоляющее? — спросила она, когда он поднялся, с трудом ступая на заметно распухшую ногу.

— Пока нет. Надо поберечь таблетки про запас.

Он срезал себе палку, и путешествие возобновилось.

— Сколько еще осталось? — спросила Корделия.

— Думаю, день-полтора, в зависимости от того, как пойдем. — Он поморщился. — Не тревожьтесь. Нести меня не придется. Я считаюсь одним из самых тренированных людей в экипаже, по крайней мере, среди тех, кому за сорок. — И он похромал дальше.

— А много в вашем экипаже сорокалетних?

— Четверо.

Корделия фыркнула.

— И вообще, если потребуется, у меня в аптечке есть стимулятор, который даже труп оживит. Но я его тоже хочу приберечь на момент встречи.

— Каких-то неприятностей ждете?

— Все зависит от того, кто примет мой сигнал. Я знаю, что у Рэднова — это мой политофицер — по крайней мере два агента среди связистов. — Сжав губы, он испытующе поглядел на нее. — Видите ли, я не думаю, что был общий мятеж. Скорее, экспромт. Рэднов и еще несколько человек решили меня прикончить и свалить все на бетанцев. Понадеялись, что смогут спрятать концы. Если я прав, то на корабле все считают меня убитым. Все, кроме одного человека.

— Кого же?

— Хотел бы я знать. Того, кто ударил меня по голове и спрятал в папоротниках, вместо того чтобы перерезать глотку. Похоже, в группе лейтенанта Рэднова есть мой сторонник. И все же — будь этот парень действительно мне верен, ему стоило только слово сказать Готтиану, моему первому помощнику, и меня уже давно подобрали бы верные люди. Так кто же из моих людей настолько запутался, что предает сразу обе стороны? Или я чего-то не понимаю?

— Может, они все еще преследуют мой корабль? — предположила Корделия.

— А где ваш корабль?

Сейчас уже вполне можно быть откровенной, решила Корделия, это не причинит вреда:

— Думаю, на подлете к Колонии Бета.

— Если его не захватили.

— Нет. Они были далеко от вас, когда я с ними разговаривала. Пускай они и не вооружены, но скорость у них намного больше, чем у барраярского крейсера.

— Хм-м… Ну, это возможно.

Похоже, он не слишком удивлен, отметила про себя Корделия. Готова побиться об заклад, что его сведения о наших технологических секретах привели бы в ужас всю бетанскую контрразведку.

— Насколько долго они будут нас преследовать?

— Это решать Готтиану. Если он поймет, что надежды захватить вас нет, то вернется на нашу дежурную станцию. В противном случае он приложит максимум усилий, чтобы захватить ваш корабль.

— Но зачем?

Он искоса посмотрел на нее:

— Этого я обсуждать не могу.

— Не понимаю, почему. Единственное, куда я могу в ближайшее время попасть, — это барраярская тюрьма. Смешно, как меняются взгляды. После такого перехода даже тюрьма покажется роскошной обителью.

— Я постараюсь, чтобы до этого дело не дошло, — улыбнулся он.

Его взгляд и улыбка встревожили ее. На официальный тон она могла ответить напускной беззаботностью, защищая себя, словно фехтовальщик: выпад на выпад. Но фехтовать с его добротой — все равно что сражаться с морем: любые удары смягчаются и теряют силу. Корделия отпрянула, и его улыбка погасла, а лицо снова стало замкнутым и мрачным.

Глава 3

После завтрака они какое-то время шли молча. Первым заговорил Форкосиган. Казалось, лихорадка разъедает его привычную сдержанность.

— Давайте поговорим. Это отвлечет меня.

— О чем?

— О чем угодно.

Она задумалась.

— Как, по-вашему, командовать военным кораблем сложнее, чем обычным?

— Разница не в корабле, а в людях, — подумав, ответил он. — Быть лидером означает управлять человеческим воображением, своим и чужим. В бою это проявляется ярче всего. В одиночку даже самый храбрый солдат — всего лишь вооруженный безумец. Настоящая сила — это способность заставить других выполнять нужную вам работу. Разве во флотах Колонии Бета дело обстоит не так?

— Наверное, даже в большей степени, — улыбнулась Корделия. — И если в один прекрасный день мне потребуется подкреплять приказы угрозами или силой — это будет полный крах. Я предпочитаю действовать незаметно. Тогда я в выигрышном положении, потому что мне всегда хватает терпения — или чего-то еще — чуть дольше, чем остальным. — Она оглядела весеннюю пустыню. — На мой взгляд, цивилизация была придумана именно для блага женщин — по крайней мере, матерей. Не могу представить себе, как мои пещерные прапрабабушки заботились о своих семьях в примитивных условиях.

— Подозреваю, что они действовали совместно, всем скопом, — заметил Форкосиган. — Готов поспорить, что у вас бы это получилось, родись вы в то время. Вы обладаете теми качествами, которых ждешь от матери воинов.

Корделия решила, что он ее разыгрывает. Похоже, у него есть своеобразное, суховатое чувство юмора.

— Нет уж, увольте! Восемнадцать или двадцать лет вкладывать свою жизнь в сыновей, а потом моих ребят заберет правительство, чтобы истратить их молодость на ликвидацию очередного политического провала! Нет, спасибо.

 — Я никогда об этом не думал, — признался Форкосиган. Какое-то время он молчал, постукивая на ходу своей палкой. — А если они идут добровольно?

— Положение обязывает? — Теперь настала ее очередь замолчать, чуть смутившись. — Наверное, если добровольно, то это меняет дело. Как бы то ни было, детей у меня нет, так что, к счастью, такие решения принимать не придется.

— Вы рады или жалеете?

— Что нет детей? — Она взглянула ему в лицо. Похоже, он не заметил, что попал в самое больное место. — Так уж сложилось.

Беседа прервалась: они начали пробираться по каменистой осыпи, где под ногами то и дело разверзались расщелины. Все внимание Корделии уходило на то, чтобы не дать Дюбауэру сорваться. Пройдя пустошь, они, не сговариваясь, остановились передохнуть под скалой. Форкосиган закатал брючину и расшнуровал ботинок, чтобы осмотреть нагноившуюся рану, грозящую ноге полной неподвижностью.

— Вы кажетесь умелой медсестрой. Как вы считаете, не вскрыть ли нарыв? — спросил он.

— Не знаю. Боюсь, если мы его вскроем, то занесем туда новую грязь.

Она поняла, что рана стала беспокоить его гораздо сильнее, чем прежде. Догадка тут же подтвердилась: он принял половину таблетки болеутоляющего из своего драгоценного запаса.