Цицерон. Между Сциллой и Харибдой - Анатолий Гаврилович Ильяхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Личиком, телосложением девочка была очаровательна, росла в родительской любви, с детства требуя к себе внимания и уважения – качества, свойственные знатным римлянкам. Марк непременно рассказывал друзьям при случае, что с дочерью забывает любые заботы, но никому не признавался, что, если ему приходилось оставлять Рим по делам дольше чем на один день, начинал тревожиться за её здоровье, мучился догадками и непременно грустил. По этой причине едва ли не каждый вечер писал письма «самой сладкой дочери», своему «солнышку», а наутро отправлял с рабом-посыльным, чего бы то ему ни стоило.
Желая дать дочери отличное образование, Цицерон нанимал учителей по всем наукам, обычным для римлянок, прививая восхищение и любовь ко всему прекрасному, знакомил с искусством Греции и Рима. Всё шло Туллии на пользу – у неё проявилось дарование отца «всё схватывать на лету». А ещё она не по годам проявляла необыкновенное остроумие, пробовала сочинять стихи о пастушках, овечках и нимфах. Помимо всего неожиданно увлеклась совсем неженским делом – атлетической гимнастикой. Отец нанимал дорогостоящего искусного тренера из греков, чтобы присматривал на занятиях, через день давал уроки. Со стороны любящего отца не существовало запретов или ограничений, он желал, чтобы дочь напоминала ему образованнейших афинянок, к примеру, Аспасию, супругу мудрейшего правителя Перикла. Он никому не говорил, но втайне мечтал увидеть Туллию среди ораторов или философов. Для этого имелось основание: жена Гнея, Помпея, музицировала, знала геометрию и «привыкла с пользой для себя слушать рассуждения философов». Дочь оратора, Гортензия, с кем Цицерон сражался в судах, произносила речи не хуже любого образованного римлянина. «…Я с каждым днём нахожу в Туллии всё больше своих черт, свои слова, свою душу», – написал он Аттику, не зная, радоваться этой схожести или огорчаться.
Теренция, наблюдая усердие супруга в воспитании дочери, в суть не вникала, но однажды спросила с раздражением:
– Приобщая нашу дочь к мужским занятиям, к чему ты её готовишь – к замужеству или к разврату?
Супруг «отразил нападение»:
– Теренция! Не покажись мне Ксантиппой, глупой и сварливой женой Сократа! А он говорил, что в семейном воспитании нет ничего более ответственного, чем образование самого себя и своих ближних. Я намерен обучать дочь не только грамоте и математике, но ещё сообщить целый ряд других знаний. К примеру, привить навыки к рисованию, помогающему определению физической красоты.
Теренцию не устроило объяснение мужа, она привычно вступила с ним в спор:
– Я не пойму, зачем моей девочке вникать в философию, учиться размышлять и заумно говорить о простых вещах? Ты надеешься, что её красноречие понравится мужу и новой родне?
– Теренция, услышь меня разумом! – вскипел Марк. – Философия приучает разговаривать с самим собой, а это великий дар и великое искусство. Их следует постигать с детства – что мужчине, что женщине, следует научиться делать наилучший выбор между добром и злом и наилучшим образом его использовать. Люди нуждаются в руководстве со стороны философии, так как именно она призвана открыть им высшее благо!
С взрослением Туллия хорошела, обнаруживая нежный и кроткий нрав, при этом поддерживала отца в его стремлении дать дочери достойное образование, отчего разногласия супругов в отношении её воспитания проявлялись всё чаще. Теренция могла ревновать даже за его излишнюю самозабвенную любовь к «малышке». Одно огорчало – несмотря на увлечение физическими занятиями Туллия часто простужалась и почему-то с трудом выходила из болезненного состояния. Тогда она чувствовала себя несчастной, проявляла раздражительность или, ещё хуже, впадала в депрессию, словно прислушивалась к себе…
* * *
Марк уже не раз задумывался о том дне, когда в дом придёт какой-то чужой мужчина и уведёт Туллию от родного очага под свою опеку. Мальчики в играх заявляли о своей мужественности с четырнадцати лет; девочки достигали половой зрелости в двенадцать лет. В римском обществе наблюдался упадок семейных добродетелей, нравы насаждали свободную любовь и сексуальную распущенность. В эту пору для родителей важно было прежде всего целомудрие дочерей и подготовка приданого.
Дом Цицерона посещал Гай Кальпурний, представитель знатной плебейской семьи. Его предок Луций Кальпурний – автор первого закона о преследовании взяточничества. Когда Туллии исполнился всего годик, Марк устроил семейное торжество, пригласил Кальпурния вместе с другими гостями. Гость подарил ей амулет в виде двух рук, соединённых в рукопожатии, из золота, на золотой цепочке, и повесил на шею девочки. В ответ она… улыбнулась. Кальпурний со смехом обратился к Марку:
– Прибереги эту славную девочку для моего малолетнего наследника. Породнимся?
– Не возражаю, – ответил Марк так же шутливо.
С той поры Кальпурний не забывал посещать дом Цицерона, беспокоился за Туллиолу, когда дело касалось её здоровья. Детские врачи – исключительная редкость для римлян, а его домашний врач, вольнонаёмный грек, разбирался в детских недомоганиях. В таких случаях Кальпурний отправлял своего грека к девочке, который советовал Теренции, как пеленать ребёнка, как подносить к груди и как определять качество грудного молока; сколько времени полагается спать, какой режим должна соблюдать кормящая мать или кормилица. Грек возмущался, если узнавал, что плачущему ребенку, чтобы успокоить, давали грудь. Требовал кормить младенца регулярно и только днём, возражал против искусственного кормления.
Когда Туллия вошла в подростковый возраст, Марк поручил её рабыне-гречанке, чтобы прислуживала и заодно учила греческому языку. Следил за тем, чтобы с девочкой «правильно» говорили на латыни – если с детства слушать неправильную речь, потом будет трудно переучиваться.
* * *
При встречах Кальпурний и Цицерон часто говорили о политике, придерживаясь схожих суждений, что Римская республика погибнет, если вовремя не принять меры. Но какие принимать меры для её сохранения – развивать демократию, внедрять олигархическую форму правления или возвращать царей, монархию, не знали. Из-за этого спорили, обоих настораживало, что в городах Италии затаились многочисленные заговорщики Катилины. Их немало, поэтому угроза мятежа по-прежнему существует…
Цицерон пригласил к себе Кальпурния провести очередной досуг в беседах. Разместились в атриуме, где ожидал обед с мясными блюдами, рыбой и десертом со сладким вином. От фонтана, вырезанного из цельного куска голубого мрамора, доносился умиротворяющий шорох падающих струй. Уловив в госте благостное настроение, Марк на правах хозяина пригласил его к беседе:
– Сенат нуждается в обновлении. Но что происходит сейчас? Сенаторами становятся люди, которых римляне совсем не знают, кто недавно переселился в Рим из провинции. Они обзавелись роскошными домами в центре города, подкупая всех и вся по каждому поводу и мешая добропорядочным римлянам, не столь богатым, но честным, попасть в Сенат.
Кальпурний согласно закивал головой и поддержал Марка:
– Я тоже не могу равнодушно наблюдать, как «новые римляне» рвутся к власти, обладая единственным преимуществом – огромным состоянием. А мы же знаем происхождение их богатства? Оно добыто грязными руками путём убийства добропорядочных граждан, занесённых в проскрипции по их же доносам! Я называю таких сенаторов «дурными гражданами», поскольку озабочены они не могуществом отечества, а собственным обогащением.
Кальпурний прервал высказывание, переключив внимание на жирную перепёлку. Цицерон подождал, затем осуждающе сжал тонкие губы и подхватил его мысль:
– Ты прав, Гай! На первых порах они убивали добропорядочных римлян, отбирая у них имущество, а сейчас стремятся занять «хлебные» должности в государстве. Вспомни Верреса.
Кальпурний к этому моменту прожевал кусок птицы и успел высказаться:
– Но как остановить обогащение преступников из
