Враг масонов № 1. Масоно-интеллигентские мифы о Николае I - Борис Башилов

«Естественно, что направление, данное В. В. министерству, и его тройственная формула — должны были восстановить некоторым образом против него все, что носило еще отпечаток либеральных и мистических идей; либеральных — ибо министерство, провозглашая самодержавие, заявило твердое намерение возвращаться прямым путем к русскому началу, во всем его объеме; мистических потому, что выражение — православие — довольно ясно обнаружило стремление министерства ко всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных преданий церкви. Наконец и слово народность возбуждало в недоброжелателях чувство неприязненное за смелое утверждение, что министерство считало Россию возмужалою и достойною идти не позади, а, по крайней мере, рядом с прочими европейскими национальностями».

XIX

Многое из того, что хотел осуществить Николай I, ему не удалось осуществить, многое из того, что ему удалось осуществить, осуществлено не так как ему хотелось. Как и все правители Николай I иногда делал не то, что надо, и, как все они, нередко ошибался и шел по неправильному пути. Но цели к которым он стремился были правильные и несмотря на все допущенные им ошибки его деятельность, заслуживает уважения последующих поколений.

Характеризуя в книге «Декабристы» Александра I М. Цейтлин, как и многие историки из лагеря русской интеллигенции, находит для него не мало теплых слов, на какие обычно не щедры по отношению к русским царям члены Ордена Русской Интеллигенции. Характеристику Александра I Цейтлин заканчивает словами: «Таков был царь-романтик, несчастный и обаятельный человек, которого прозвали Благословенным». Но тон сразу резко меняется когда М. Цейтлин переходит к характеристике Николая I, хотя к нему он относится все же справедливее, чем другие исследователи Николаевской эпохи. «…Тот, — пишет Цейтлин, — кто готовился заместить его на престоле России, был непохож на него. Он не выносил никакой «умственности», не любил искусства, только терпел литературу, почти как неизбежное зло. Все, что было неподвижного, косного, устойчивого в русской жизни, обретало в нем символ и вождя. В Николае было много достоинств: воля, выдержка, преданность долгу «beaucoup de прапорщик», но и «un peu de Pierre le Grand» по слову Пушкина.» В этой пристрастной характеристике все неверно, начиная с приписывания Пушкину фразы, что в Николае I было «много от прапорщика и немного от Петра Великого». На самом деле в дневнике Пушкина написано так: «В Александре много детского. Он писал однажды Лагарпу, что дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: «L'emp (ereur) Nicolas est plus positif, Il a des idees fausses comme son frere, mais il est moins visionnaire. Кто-то сказал о Гос(ударе): «Je y a beaucoup du «praporchique» en lui, et un peu du Pierre le Grand» «Николая Павловича, — говорит митрополит Киевский Платон (Городецкий), — называли врагом науки и просвещения. Это извет, заслуживающий только одно отвращение. Не любил он шарлатанства науки; но глубоко и искренне уважал истинных жрецов ее, помогал и давал ход, и не жалел для науки государственной казны».

По утверждению немецкого историка Шимана, Николай I не читал ничего кроме романов Поль де Кока. Это обычная ложь по адресу Николая I.

Николай I интересовался современной русской литературой. Пушкин, Гоголь и другие литераторы читали ему свои новые произведения или он читал их сам. «Вы говорите мне об успехе «Бориса Годунова, — пишет Пушкин Е. Хитрово в феврале 1831 года; по правде сказать я не могу этому верить.

Успех совершенно не входил в мои расчеты, когда я писал его. Это было в 1825 году и потребовалась смерть Александра и неожиданное благоволение ко мне нынешнего Императора, его широкий и свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла выйти в свет». Это не единственное свидетельство Пушкина, говорящее о внимании Николая I к его произведениям. В том же 1831 году он пишет своему близкому другу Нащокину: «Царь со мной очень милостив и любезен. Того и гляди, попаду во временщики, и Зубов с Павловым явятся ко мне с распростертыми объятиями». Некоторое время спустя снова пишет Нащокину:

«Царь (между нами) взял меня на службу, т. е. дал мне жалование и позволил рыться в архивах для составления истории Петра I. Дай Бог здоровья царю».

28 февраля 1834 года Пушкин записывает в дневник: «Государь позволил мне печатать Пугачева; мне возвращена рукопись с его замечаниями (очень дельными)». А 6 марта Пушкин пишет в дневнике: «Царь дал мне взаймы 20.000 на печатание Пугачева. Спасибо».

По распоряжению Николая I Пушкину и Гоголю были установлены пенсии. Оказывал Николай I помощь Пушкину и Гоголю и помимо пенсий.

Вопреки решениям цензуры Николай I разрешил печатать «Мертвые Души».

У Николая I был верный взгляд на художественную литературу, которая по его мнению должна была отмечать не только одни дурные черты современности и рисовать только одних отрицательных людей, но и изображать положительных людей своей эпохи. Прочитав, например, только что вышедшего «Героя нашего времени» Лермонтова Николай I пишет жене:

«Такие романы созданы, чтобы коверкать нравы и характеры. Читая их приучаешься верить, что мир состоит из людей, у которых все действия, даже самые лучшие, объясняются отвратительными мотивами. Постепенно начинаешь ненавидеть все человечество. Разве это цель нашего существования». В данном случае мы видим, что Николай I выступает как идеалист, которому не хочется научиться с помощью литературы ненавидеть все человечество. И это писал, человек во много раз лучше Лермонтова, знавший все темные стороны русской жизни, про которого М. Цейтлин по установившемуся шаблону пишет: «Не было никого столь враждебного романтике, как он…» Николай I один из первых отметил выдающийся талант Льва Толстого, за что последний отблагодарил его кличкой Николая Палкина. Не одному выдающемуся человеку своей эпохи Николай I помог найти свое истинное призвание. Молодому офицеру Дм. Брянчанинову, почувствовавшему стремление к монашеской жизни, разрешил выйти в отставку. Дм.

Брянчанинов стал выдающимся представителем монашества той эпохи, написал замечательные сочинения на религиозные темы. Сам занимавшийся живописью Николай I всегда интересовался различными видами искусства.

Просмотрев принесенные ему мичманом Федотовым картины, Николай I оценил его талант и разрешил ему, как и Брянчанинову, покинуть военную службу. Федотов стал основателем русской реалистической живописи. Чтобы поддержать русское искусство Николай I дал скульпторам Клодту и Логановскому, художнику Бруни и другим художникам крупные заказы.

Шаляпин в своих воспоминаниях «Маска и Душа» пишет: «Из российских императоров ближе всех к театру стоял Николай I. Он относился к нему уже не как помещик-крепостник, а как магнат и владыка, причем снисходил к актерам величественно и в то же время фамильярно. Он часто проникал через маленькую дверцу на сцену и любил болтать с актерами (преимущественно драматическими)».

Это Николай I разрешил поставить на сцене запрещенного цензурой «Ревизора».

Вольф в «Хронике петербургских театров» пишет, что Николай I прочитал «Ревизора» еще в рукописи и разрешил поставить его несмотря на запрещение цензуры. 5 июня 1836 года Гоголь писал матери: «Если бы сам Государь не оказал своего высокого покровительства и заступничества, то, вероятно, она не была бы никогда играна или напечатана». Смирнова пишет:

«Николай I велел принять «Ревизора» вопреки мнению его окружающих» (Русский Архив, 1895, т. II, стр. 539).

Первое представление «Ревизора» проходило в тягостной тишине, не раздалось ни одного хлопка. Бледный Гоголь не мог найти себе места в директорской ложе. Первым, по окончании последнего акта, зааплодировал…

Николай I. Тогда стали аплодировать и другие зрители.

«Всем досталось, — сказал Царь Гоголю, — а мне больше всего».

Гоголь был награжден за «Ревизора» — 1000 червонцев и бриллиантовым перстнем.

Известный музыкальный деятель Николаевской эпохи Виельгорский расценил русские оперы Глинки «как музыку для кучеров». Несмотря на это Николай I велел поставить оперы Глинки на сцене Императорских театров.

Боявшийся по словам М. Цейтлина всякой умственности Николай живо интересовался историей России. Именно ему Россия обязана спасением огромного количества ценнейших древних исторических документов извлеченных созданной в его царствование Археологической Экспедицией из архивов монастырей, архивов старинных городов, где они до той поры безжалостно уничтожались временем. И Император Николай I, по утверждению Шлимана, читавший только бульварные романы Поль де Кока, по свидетельству историка С. Платонова прочитывал «от доски до доски» большие тома переписанных набело актов собранных Экспедицией» (См. С. Платонов. Очерки по русской истории. Изд. 9-е).