Том 2. Стихотворения и пьесы 1917-1921 - Владимир Маяковский

[1921]

Трудовая взаимопомощь инвентарем*

1. Неурожайный голодный годподорвал вконец крестьянский скот.

2. Промышленность разорило долгой войной,нет ни трактора, ни сеялки, ни машины иной.

3. Мало крестьян живет в счастье.Нет инвентаря у большей части.

4. У одного и плуг, и семян немало,пахал бы — да лошадь взяла и пала.

5. У другого лошадь пасется средь луга.Да нет у него ни семян, ни плуга.

6. Чтоб не было ни одному, ни другому туго, —объединимся и выручим друг друга.

7. И собственность не отменяется тоже.Все, что даешь, все это, крестьянин, остается твое же.Дал инвентарь, и тебе же онпо окончании работ обратно возвращен.

8. Пользование не бесплатное.Рад или не рад,возвращай соседу убытки, брат.Оплати услугу эту или тутрудом, починкой или кормом скоту.

9. Собственник плуга,пользуйся первым для вспашки луга.

10. Чтоб не страдать красноармейской жене или дочери. —их семьи удовлетворяются в первую очередь.

[1921]

150 000 000*

150 000 000 мастера этой поэмы имя.Пуля — ритм.      Рифма — огонь из здания в здание.150 000 000 говорят губами моими.Ротационкой шагов         в булыжном верже площадейнапечатано это издание.

Кто спросит луну?      Кто солнце к ответу притянет —            чего            ночи и дни чини́те!?Кто назовет земли гениального автора?Так      и этой        моей         поэмы         никто не сочинитель.И идея одна у нее —         сиять в настающее завтра.В этом самом году,           в этот день и час,         под землей,            на земле,                  по небу                      и выше —такие появились           плакаты,            летучки,               афиши:

«ВСЕМ!   ВСЕМ!      ВСЕМ!Всем,кто больше не может!Вместевыйдитеи идите!»      (подписи):МЕСТЬ — ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР.ГОЛОД — РАСПОРЯДИТЕЛЬ.     ШТЫК.     БРАУНИНГ.     БОМБА.    (три   подписи:          секретари).

Идем!Идемидем!Го, го,го, го, го, го,го, го!Спадают!        Ванька!             Керенок* подсунь-ка в лапоть!Босому что ли на митинг ляпать?Пропала Россеичка!         Загубили бедную!Новую найдем Россию.             Всехсветную!Иде-е-е-е-е-м!Он сидит раззолоченный                  за чаем               с птифур.Я приду к нему         в холере.                Я приду к нему                  в тифу.Я приду к нему,          я скажу ему:            «Вильсон, мол,                  Вудро*,хочешь крови моей ведро?И ты увидишь…»      До самого дойдем            до Ллойд-Джорджа* —скажем ему:      «Послушай,            Жоржа…»— До него дойдешь!   До него океаны.             Страшен,            как же,               российский одёр им.— Ничего!         Дойдем пешкодером!Идемидем!Будилась призывом,         из лесов               спросонок,лезла сила зверей и зверят.Визжал придавленный слоном поросенок.Щенки выстраивались в щенячий ряд.Невыносим человечий крик.Но зверий         душу веревкой сворачивал.(Я вам переведу звериный рык,если вы не знаете языка зверячьего):

«Слушай,    Вильсон,           заплывший в сале!Вина людей —      наказание дай им.Но мы   не подписывали договора в Версале*.Мы,        зверье,           за что голодаем?Свое животное горе киньте им!Досы́та наесться хоть раз бы еще!К чреватым саженными травами Индиям,к американским идемте пастбищам!»

О-о-гу!   Нам тесно в блокаде-клетке.Вперед, автомобили!         На митинг, мотоциклетки!Мелочь, направо!   Дорогу дорогам!      Дорога за дорогой выстроились в ряд.Слушайте, что говорят дороги.             Что говорят?

«Мы задохлись ветра́ми и пылями,вьясь степями по рельсам голодненькими.Немощеными хлипкими миляминадоело плестись за колодниками.Мы хотим разливаться асфальтом,под экспрессов тарой осев.Подымайтесь!      Довольно поспали там,колыбелимые пылью шоссе!Иде-е-е-е-м!»

И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и.К каменноугольным идемте бассейнам!За хлебом!    За черным!         Для нас засеянным.Без дров ходить —           дураков наймите!На митинг, паровозы!         Паровозы,             на митинг!

Скоре-е-е-е-е-е-е-е!            Скорейскорей!Эй,       губернии,      снимайтесь с якорей!За Тульской Астраханская,             за махиной махина,стоявшие недвижимо         даже при Адаме,двинулись    и надругие   прут, погромыхивая городами.Вперед запоздавшую темь гоня,сшибаясь ламп лбами,на митинг шли легионы огня,шагая фонарными столбами.

А по верху,    воду с огнем миря,загнившие утопшими, катились моря.«Дорогу каспийской волне баловнице!Обратно в России русло не поляжем!Не в чахлом Баку,       а в ликующей Ниццес волной средиземной пропляшем по пляжам».

И, наконец,    из-под грома          бега и езды,в ширь непомерных легких завздыхав,всклокоченными тучами рванулись из дыри пошли грозой российские воздуха́.Иде-е-е-е-м!Идемидем!

И все эти       сто пятьдесят миллионов людей,биллионы рыбин,       триллионы насекомых,             зверей,                   домашних животных,сотни губерний,          со всем, что построилось,                  стоит,                     живет в них,все, что может двигаться,   и все, что не движется,      все, что еле двигалось,               пресмыкаясь,                  ползая,                     плавая —лавою все это,      лавою!И гудело над местом,      где стояла когда-то Россия:         — Это же ж не важно*,            чтоб торговать сахарином!В колокола клокотать чтоб — сердцу важно!Сегодня   в рай      Россию ринемза радужные закатов скважины.

Го, го,   го, го, го, го,          го, го!Идемидем!    Сквозь белую гвардию снегов!

Чего полезли губерний тушииз веками намеченных губернаторами зон?Что, слушая, небес зияют уши?Кого озирает горизонт?

Оттого   сегодня      на нас устремлены               глаза всего светаи уши всех напряжены,              наше малейшее ловя,чтобы видеть это,чтобы слушать эти слова:это —   революции воля,         брошенная за последний предел,это —   митинг,         в махины машинных телвмешавший людей и зверьи туши,это —   руки,       лапы,       клешни,            рычаги,               туда,                  где воздух поредел,вонзенные в клятвенном единодушье.Поэтов,   старавшихся выть поднебесней, забудьте,       эти слушайте песни:

«Мы пришли сквозь столицы,          сквозь тундры прорвались,         прошагали сквозь грязи и лужищи.Мы пришли миллионы,           миллионы трудящихся,         миллионы работающих и служащих.Мы пришли из квартир,          мы сбежали со складов,         из пассажей, пожаром озаренных.Мы пришли миллионы,          миллионы вещей,         изуродованных,                    сломанных,                   разоренных.Мы спустились с гор,      мы из леса сползлись,         от полей, годами глоданных.Мы пришли,   миллионы,      миллионы скотов,               одичавших,                тупых,                   голодных.Мы пришли,        миллионы          безбожников,                язычников                     и атеистов —биясь   лбом,      ржавым железом,                   полем —                  всеистовогосподу богу помолимся.

Выйдь   не из звездного            нежного ложа,боже железный,       огненный боже,боже не Марсов,       Нептунов и Вег,боже из мяса —      бог-человек!Звездам на́ мельне загнанный ввысь,земной   между намивыйди,   явись!

Не тот, который       «иже еси на небесех».Самина глазах у всехсегодня   мы         займемся         чудесами.

Твое во имябиться дабы,в громе,   в дымевстаем на дыбы.Идем на подвиг          труднее божеского втрое,творившего,       пустоту вещами да́руя.А нам   не только, новое строя,фантазировать,         а еще и издинамитить старое.

Жажда, пои́!Голод, насыть!Время   в боитело носить.

Пули, погуще!По оробелым!В гущу бегущимгрянь, парабеллум*!

Самое это!С донышка душ!Жаром,   жженьем,       железом,              светом,жарь,   жги,       режь,       рушь!

Наши ноги —      поездов молниеносные проходы.Наши руки —      пыль сдувающие веера полян.Наши плавники — пароходы.Наши крылья — аэроплан.

Идти!   Лететь!      Проплывать!            Катиться! —всего мирозданья проверяя реестр.Нужная вещь —       хорошо,          годится.Ненужная —      к черту!         Черный крест.Мы       тебя доконаем,           мир-романтик!Вместо вер —      в душе            электричество,                пар.Вместо нищих —       всех миров богатство прикарманьте!Стар — убивать.       На пепельницы черепа́!

В диком разгроместарое смыв,новый разгро́мимпо миру миф.Время-оградувзломим ногами.Тысячу радугв небе нагаммим.

В новом свете раскроются         поэтом опоганенные розы и грезы.Всё      на радость      нашим         глазам больших детей!Мы возьмем        и придумаем            новые розы —розы столиц в лепестках площадей.Все,         у кого    мучений клейма нажжены,тогда приходите к сегодняшнему палачу.И вы         узнаете,      что люди            бывают нежны,как любовь,       к звезде вздымающаяся по лучу.Будет    наша душа          любовных Волг слиянным устьем.Будешь   — любой приплыви —глаз сияньем облит.По каждой    тончайшей артерии             пустимпоэтических вымыслов феерические корабли.Как нами написано, —мир будет такови в среду,    и в прошлом,          и ныне,             и присно,и завтра,    и дальше         во веки веков!За лето   столетнее           бейся,             пой:— «И это будет         последний            и решительный бой!»Залпом глоток гремим гимн!Миллион плюс!       Умножим на́ сто!По улицам!    На крыши!         За солнца!             В миры —                слов звонконогие гимнасты!И вот   Россия      не нищий оборвыш,         не куча обломков,             не зданий пепел —Россия   вся         единый Иван,и рука   у него —            Нева,а пятки — каспийские степи.

Идем!Идемидем!Не идем, а летим!Не летим, а молньимся,души зефирами вымыв!Мимо   баров и бань.Бей, барабан!      Барабан, барабань!Были рабы!    Нет раба!Баарбей!    Баарбань!         Баарабан!Эй, стальногрудые!         Крепкие, эй!Бей, барабан!      Барабан, бей!Или — или.Пропал или пан!Будем бить!       Бьем!       Били!В барабан!    В барабан!         В барабан!Революция    царя лишит царева званья.Революция    на булочную бросит голод толп.Но тебе   какое дам названье,вся Россия, смерчем скрученная в столб?!Совнарком —     его частица мозга, —не опередить декретам скач его.Сердце ж было так его громоздко,что Ленин еле мог его раскачивать.Красноармейца можно отступить заставить,коммуниста сдавить в тюремный гнет,но такого       в какой удержишь заставе,если такой    шагнет?!Гром разодрал побережий уши,и брызги взметнулись земель за тридевять,когда Иван,    шаги обрушив,пошел   грозою вселенную выдивить.В стремя фантазии ногу вденем,дней оседлаем порох,и сами   за этим блестящим виденьемпойдем излучаться в несметных просторах.

Теперь             повернем вдохновенья колесо.Наново ритма мерка.Этой части главное действующее лицо — Вильсон.Место действия — Америка.

Мир,    из света частей         собирая квинтет,одарил ее мощью магической.Город в ней стоит       на одном винте,весь электро-динамо-механический.

В Чикаго       14 000 улиц —          солнц площадей лучи.От каждой —      700 переулков            длиною поезду на́ год.Чудно́ человеку в Чикаго!

В Чикаго    от света         солнце            не ярче грошовой свечи.В Чикаго,       чтоб брови поднять —             и то                электрическая тяга.В Чикаго   на версты            в небо          скачут             дорог стальные циркачи.Чудно́ человеку в Чикаго!

В Чикаго       у каждого жителя            не менее генеральского чин.А служба —      в барах быть,            кутить без забот и тя́гот.Съестного         в чикагских барах            чего-чего не начу́дено!Чудно́ человеку в Чикаго!Чудно́ человеку!            И чу́дно!

В Чикаго    такой свирепеет грохот,что грузовоз       с тысчесильной машиноюказался,   что ветрится тихая кроха,что он   прошелёстывал тишью мышиною.

Русских      в город тотне везет пароход,не для нас дворцов этажи.Я один там был,в барах ел и пил,попивал в барах с янками джин.Может, пустят и вас,         не пустили пока —начиняйтесь же и вы чудесами —в скороходах-стихах,в стихах-сапогахисходи́те Америку сами!

Аэростанция      на небоскребе.Вперед,   пружиня бока в дирижабле!Сожмутся мосты до воробьих ребер.Чикаго внизу      землею прижаблен.А после,      с неба,         видные еле,сорвавшись,      камнем в бездну спланируем.Тоннелемв метро   подземные версты выроеми выйдем на площадь.         Народом запружена.Версты шириною с три.Отсюда начинается то, что нам нужно— «Королевская улица» —            по-ихнему                — «Ро́яль стрит».Что за улица?Что на ней стоит?А стоит на ней —       Чипль-Стронг-Отель.Да отель ли то      или сон?!А в отеле том          в чистоте,          в теплотесам живет       Вудро       Вильсон.Дом какой — не скажу.            А скажу когда,то покорнейше прошу не верить.Места нет такого, отойти куда,чтоб всего его глазом обмерить.То, что можно увидеть,          один уголок,но и то   такая диковина!Посмотреть, например,          на решетки клок —из гущённого солнца кована.А с боков обойдешь —          гора не гора!Верст на сотни,         а может, на тыщи.За седьмое небо зашли флюгера.Да и флюгер      не богом ли чищен?Тоже лестница там!         Не пойдешь по ней!Меж колоночек,          балкончиков,                портиковсколько в ней ступе́нейи не счесть ступне —ступене́й этих самых         до чертиков!Коль пешком пойдешь —             иди молодой!Да и то   дойдешь ли старым!А для лифтов —            трактиры по лестнице той,чтоб не изголодались задаром.А доехали —      если рады нам —по пяти впускают парадным.Триста комнат сначала гости идут.Наконец дошли.          Какое!Тутопять начались покои.Вас встречает лакей.Булава в кулаке.Так пройдешь лакеев пять.И опять булава.          И опять лакей.Залу кончишь —             лакей опять.За лакеями          гуще еще         курьер.Курьера курьер обгоняет в карьер.Нет числа.    От числа такогодух займет у щенка-Хлестакова.И только       уставши       от страшных снований,когда     не кажется больше,          что выйдешь,а кажется,    нет никаких оснований,чтоб кончилось это —             приемную видишь.Вход отсюда прост —в триаршинный ростсекретарь стоит в дверях нем.Приоткроем дверь.По ступенькам — (две) —приподымемся,          взглянем,                  ахнем! —То не солнце днем —цилиндрище на немвозвышается башней Сухаревой*.Динамитом плюети рыгает о нем,рыжий весь,        и ухает ухарево.Посмотришь в ширь —иоркширом иоркшир!А длина —    и не скажешь какая длина,так далеко от ног голова удалена!То ль заряжен чем,       то ли с присвистом зуб,что ни звук —      бух пушки.Люди — мелочь одна,            люди ходят внизу,под ним стоят,      как избушки.Щеки ж   такой сверхъестественной мякоти,что сами просятся —         придите,             лягте.А одежда тонка,          будто вовсе и нет —из тончайшей поэтовой неги она.Кальсоны Вильсона         не кальсоны — сонет,сажени из ихнего Онегина.А работает как!      Не покладает рук.Может заработаться до сме́рти.Вертит пальцем большим             большого вокруг.То быстрей       то медленней вертит.Повернет —      расчет где-нибудь             на заводе.Мне        платить не хотят построчной платы.Повернет —      Штраусы вальсы заводят,золотым дождем заливает палаты.Чтоб его прокормить,         поистратили рупь.Обкормленный весь,         опо́енный.И на случай смерти,         не пропал чтоб труп,салотопки стоят,       маслобойни.Все ему      американцы отданы,и онигордо говорят:      я —           американский подданный.Я —   свободный         американский гражданин.Под ним склоненные         стоят            его услужающих сонмы.Вся зала полна      Линкольнами всякими.                    Уитмэнами,                     Эдисонами.Свита его    из красавиц,             из самой отборнейшей знати.Его шевеленья малейшего ждут.Аделину   Патти*знаете?   Тоже тут!В тесном смокинге стоит Уитмэн,качалкой раскачивать в невиданном ритме.Имея наивысший американский чин —«заслуженный разглаживатель дамских морщин»,стоит уже загримированный и в шляпевсегда готовый запеть Шаляпин.Паркеты песком соря,рассыпчатые от старости стоят профессора.Сам знаменитейший Мечниковстоит и снимает нагар с подсвечников.Конечно,    ученых             сюда              привел             теорий потоп.Художников      какое-нибудь            великолепнейшее                         экольдебозар*.Ничего подобного!          Все          сошлись,               чтобходить на базар.Ежеутренне       все эти         любимцы муз и славнагрузятся корзинами,             идут на рыноки несут,      несут      мяса́,         масла́.Какой-нибудь король поэтов      Лонгфелло         сто волочит со сливками крынок.Жрет Вильсон,      наращивает жир,растут животы,      за этажом этажи.

Небольшое примечание: