Мера святости - Карина Пьянкова

   Спасали только утренняя и вечерняя молитва. Братия вместе с паломниками и учениками возносила благодарственные молитвы Творцу, святым Его и моей тезке, а я тихо дремала, опершись о ближайшую стену. Вроде бы никто не замечал моей хитрости, по крайней мере, отец Иоанн по поводу неподобающего верующему поведения со мной разбор полетов не проводил. Служба длилась где-то часа полтора часа и за них я успевала отдохнуть чуть ли не лучше, чем за ночь. И мышцы не так ныли, и синяки вроде бы бледнели, хотя и не поручусь.

   Глядя на пришлую девку, отец Иоанн только диву давался. Видать, правду он тогда брату Марку сказал, и впрямь двужильная. Порой и здоровые парни лежмя после тренировок с наставником лежали, да и насмерть бывало кого-то пришибало, особенно новичков. А этой сдыхоти все как с гуся вода: вечером в келью едва ли не ползком ползет, а утром на пробежке еще и ноги передвигает. Да шустро передвигает, сам брат Марк догнать не может, когда она в монастырь от него бежит. От наставника бежит, между прочим, вот и не может ничего даже спустя месяц. И на службе спит, бесстыжая, разве что в голос не храпит. А в трапезной так и вовсе безобразничает! Пищу, ниспосланную Творцом, принимать надо чинно и возносить хвалу Ему, а она ж, погань этакая, так и норовит братьям во Творце настойку в питье подлить, ту, что брат-лекарь дает, когда прослабить кого надо. А чуть скажешь ей, сразу глаза долу, подлинное смирение, мол, ни она совсем и пакостит, поди поймай за руку...

   Каждый раз, когда отец Иоанн размышлял об "Ирине" мысли его становились совершенно неподобающими особе духовного звания. Девушку он клял последними словами, желал ей преставиться как можно скорее, желательно в муках, и проклинал тот день, когда так свалилась с неба. На его голову. И казалась ему эта нечестивица страшнее мора и войны вместе взятых. Потом, успокоившись, старик понимал, что ничем девица особо-то и не выделяется, да и пакостит не больше других учеников, вот только ко всему, что чужачка творила в стенах обители, он относился с подозрением. Безрадостные думы святого отца прервал вопль из коридора:

   - Отец Иоанн! Беда!

   Отворив дверь отец-настоятель увидел брата Акимфия, помощника брата Марка.

   - Да что стряслось, Творца ради? - встревожено спросил старик, готовый ко всему, вплоть до нападения треклятых лесных еретиков.

   - Так Томас, кажись, Ири насмерть пришиб! - воскликнул монах.

   "Ири" называли пришлую, "Ира" ей как-то не пошло, слишком уж "твердое" имя было.

   "Да какая ж это беда! Радость это!" - подумал отче, вслух же велел вести себя к болезной. Авось пока дойдут, уже Творцу душу отдаст, у Томаса-то руку тяжелая, бывало, быка ударом в лоб наземь сшибал, а тут девчонка тощая, непонятно, в чем только жизнь держится.

   Надеждам святого отца не дано было сбыться. Когда он вошел вслед за братом Акимфием в лазарет, та все еще дышала. Лежала он на койке не шевелясь, бледная, как покойница, но упорно продолжала жить. Рядом с ложем болезной расположился перепуганный виновник ее нынешнего состояния, который упорно молился. Может быть и о здравии покалеченной им девчонки, но скорее всего о том, чтобы пронесло и его не выставили из монастыря.

   - Кому хоть молишься, поганец? - грозно вопросил провинившегося помощник брата Марка.

   - Так, это... Ирине-заступнице... - пробормотал парень в ответ.

   - Дурень! - заорал брат, давая ученику подзатыльник. - Кто ж за здравие-то грядущей молится?! Святому Филиппу нужно!

   - Или уж сразу за упокой, святому Савве, - мрачно произнес подошедший брат-лекарь. - Хорошо он девочку то приложил, может и не отживет уже...

   Несколько часов отец Иоанн просидел рядом с постелью больной под предлогом неустанных молитв о ее благополучном выздоровлении. На деле же он молил Творца об избавлении обители от напасти в лице пришлой девчонки. Однако ни к вечеру, ни даже на следующей день "Ирина" умереть не пожелала.

   Томас второй день усердно молился, отвлекаясь только на еду и сон, но, несмотря на приказ брата Марка, обращаться он все-таки продолжал к святой Ирине. Стыдно, но молитв святому Филиппу, да и святому Савве сын купца не знал. В его семье большее предпочтение отдавали покровителю торговцев и путешественников святому Антонию. Признаваться в этом прискорбном факте парню не хотелось, вот он и молился грядущей, надеясь, что та снизойдет до его просьбы и излечит дуру Ири, которая сама подставилась под удар, вместо того, чтобы уйти от него, как учил брат Марк. Ученик одновременно и жалел глупую девчонку, которая лежала на кровати неподвижная, бледная с синяками под глазами (как они появились Томас не знал, по лицу он ее не бил), но, с другой стороны он страстно хотел придушить ее за неуклюжесть и нерасторопность, которые причиняли все столько неприятностей.

   "Прости Творец за такие мысли!" - попытался молодой человек отчитать за недостойные мысли, но те, как назло, возвращались, смущая покой возможностью придушить Ири подушкой. Наверняка недостойне желания нашептывались демоном, сидящим на левом плече.

   От попыток определить происхождение греховный соблазнов и самобичевания несчастного отвлек тихий стон.

   Болезная, по словам брата-лекаря, очнуться могла не раньше следующего утра... но когда Томас взглянул на причину своих мучений, оказалось, что глаза ее открыты и вполне осмысленно взирают на мир.

   - Что, добить явился? - еле слышно осведомилась она. Голос Ири напоминал слабый шелест, но яда там все равно было более, чем достаточно.

   - Окстись, дуреха! - раздраженно прервал ее парень. - Как только язык повернулся такое сказать! Не хотел я такого! И, вообще, меня по твоей милости могли из монастыря отправить!

   - А меня могли отправить на кладбище, - не осталась в долгу девчонка, зло сверкнув по-кошачьи золотистыми глазами.

   - Ничего бы такого не случилось, не будь ты настолько неуклюжей! Да корова и то ловчей тебя!

   - Ну, спасибо, - окрысилась та. - Обласкал, как мог. Вот только я особо-то и не рвалась на воина учиться, тем более у такого живодера, как брат Марк. Отца-настоятеля благодари.

   Выдав гневную речь девушка устала закрыла глаза. Дышала она тяжело, будто после долгого бега.

   - Я пойду брата-лекаря позову произнес, - молодой человек, понимая, что не стоит и дальше утомлять Ири: все же, если та помрет, ничего хорошего для него самого не случится.

   Когда отцу Иоанну сообщили о том, что чужачка таки оклемалась и точно не собирается отправляться к Творцу, тот дрогнувшей рукой налил себе настойки пустырника. А все ведь так хорошо начиналось... Померла бы девка - и никаких забот. Как только мысли настоятеля возвращались к несостоявшемуся спасению, в груди начинало ныть. А теперь... Мда, а что теперь, собственно говоря? Ждать, пока инквизиция начнет копать под него? Ведь наверняка кто-то, да по доброте душевной сообщит (если уже не сообщил) борцам за чистоту веры свалившейся с неба девчонке... Хотя... может, взять грех на душу, да и подпоить ее чем? В ней же сейчас душа еле держится, так взять и отраву какую подлить в питье? Умрет во сне - никто и не хватится, да и не удивится.