Все оттенки голубого - Рю Мураками

И по кусочкам я добавляю в эту фотографию новые сцены, которые непрестанно вижу, и в конечном счете на фото появляются люди, которые разговаривают, поют и двигаются, понятно? И это я заставляю их двигаться. И потом каждый раз это предстает в образе огромного дворца, понимаешь? В голове у меня возникает что-то наподобие дворца со множеством собравшихся там людей, совершающих разные действия.

И это огромное удовольствие – построить такой дворец и заглянуть внутрь, подобно тому как посмотреть на землю из-за облаков, потому что на ней есть все, все, что существует на свете. Разные люди, говорящие на разных языках, а колонны во дворце отделаны в самых разных стилях, а на блюдах разложена пища из разных концов света.

Он намного больше любого дворца и тщательнее обставлен, чем в любом сериале. Там обитают самые разные люди, абсолютно разные. Там есть слепые и нищие, калеки, клоуны и карлики, генералы с золотыми эполетами и солдаты, запачканные кровью, людоеды и чернокожие в обносках, примадонны и матадоры, а еще поклонники бодибилдинга и кочевники, молящиеся в пустыне, – они все присутствуют там и чем-то заняты. И я за ними наблюдаю.

Дворец обязательно находится на морском побережье и обязательно прекрасен – это мой дворец.

Словно у меня есть личный парк развлечений, и я могу отправляться в никуда когда

пожелаю, достаточно просто нажать кнопку и наблюдать, как передвигаются мои создания.

И пока я забавляюсь таким образом, машина достигает конечной точки, я вынимаю багаж и переодеваюсь в плавки, и другие говорят со мной. Знаешь, мне очень сложно сохранить сотворенный мной дворец. Когда другие говорят: «Посмотри, какая здесь прекрасная вода, никакой грязи», или что-нибудь в этом роде, мой дворец сразу рушится. Тебе это понятно, Лилли?

Однажды, когда я поднимался на знаменитый, еще курящийся вулкан на Кюсю, дошел до самой вершины и увидел, как из него одновременно выбрасываются пыль и пепел, мне захотелось взорвать свой дворец. Нет, когда я ощутил исходящий от вулкана запах серы, она уже подожгла фитиль, подключенный к динамиту. Знаешь, Лилли, война уничтожит этот дворец. Вокруг суетятся врачи, и солдаты указывают пути к отступлению, но уже слишком поздно: ноги оторваны взрывом, потому что война уже началась, и я ничего не могу с этим поделать, и не потому, что это я начал ее, и прежде чем успеваешь это понять, все лежит в развалинах.

Поскольку этот дворец был создан моим воображением, не имеет никакого значения, что с ним происходит, он, понимаешь, всегда остается таким же самым, каждый раз, когда я еду на машине и смотрю на дождь за окном.

Послушай, когда-то давно, когда я ехал с Джексоном и другими ребятами на озеро Кавагути, я заглотил кислоту и попытался возвестиэтот дворец, но получился не дворец, а целый город, только представь себе, целый город!

Город с бесчисленным количеством дорог, парков, школ, церквей, площадей, радиовещательных вышек, заводов и гаваней, вокзалов и рынков, зоопарков и административных зданий и скотобоен. И мне были понятны выражения лиц и даже известна группа крови всех жителей города.

Я постоянно думаю, не сделает ли кто-нибудь фильм о том, что творится в моей голове. Меня не покидает эта мысль.

Женщина влюбляется в женатого мужчину, он уходит на войну и в чужой стране убивает ребенка. Не зная, что он совершил, мать этого ребенка спасает его в бурю, у них рождается дочь. Дочь вырастает и становится проституткой. Она работает под прикрытием банды. Банда довольно мирная, но вдруг оказывается убитым районный прокурор, а его отец во время войны работал в гестапо. И в конечном счете девушка бредет по аллее, а на заднем фоне звучит музыка Брамса. Но я имею в виду совсем другой фильм.

Например, когда убивают корову, а ты ешь бифштекс размером с нее. Нет, это трудно представить, но послушай, съедая даже маленький бифштекс, ты на самом деле поедаешь целую корову. Поэтому мне хотелось бы увидеть фильм, откуда был бы вырезан маленький кусочек дворца или города из моей головы, подобно бифштексу из коровы.

Такой фильм представляется мне огромным зеркалом, в котором отражаются все, кто в него смотрит, мне вправду хотелось бы посмотреть этот фильм, я непременно посмотрел бы его, если бы он существовал.

– И я тебе скажу, какой была бы первая сцена в этом фильме. Вертолет, поднимающий статую Иисуса Христа. Годится? – спросила Лилли. – Мескалин тоже тебя достал. Давай, Рю, куда-нибудь уедем, поднимемся на вулкан, и ты снова построишь город и расскажешь мне про него. Я уверена, что в том городе идет дождь. Мне самой хочется увидеть этот город, когда там гремит гром. Знаешь, я готова поехать туда.

Я неустанно повторял, что ехать на машине будет очень опасно, но Лилли не желала об этом даже слышать. Схватив ключ, она выскочила под проливной дождь.

Неоновые рекламы, слепящие глаза и разрезающие тело напополам фары встречных машин, проносящиеся мимо со звуками наподобие шума огромного водопада грузовики, внезапно возникающие перед нами на пути большие деревья и заброшенные, полуразрушенные дома на обочине, выстроенные в ряд фабрики с таинственными станками и языками пламени, вырывающимися из труб, серпантинная дорога, напоминающая расплавленную сталь, выливающуюся из ковша.

Вздымающаяся темная река, вопящая, как живое существо, танцующие на ветру травы по обочинам дороги, колючая проволока вокруг трансформаторной будки, исторгающей пар, хохочущая Лилли, хохочущая взахлеб, и я, наблюдающий за всем этим.

Все источало особенный свет.

Дождь усиливался, и от этого все казалось крупнее. В лучах света сине-белые тени расползались по белым стенам спящих домов и пугали нас, словно какое-то чудовище на мгновение оскаливало зубы.

Должно быть, мы двигались под землей, по огромному тоннелю, во всяком случае, оттуда нам не были видны звезды и стекающая в люки вода. Было очень холодно, надо полагать, там могут обитать только неведомые нам фантастические существа.

Бесцельно размахивая руками и то и дело останавливаясь, мы не имели ни малейшего представления, куда едем.

Лилли остановила машину перед гудящей трансформаторной будкой, которая расплывалась в лучах света.

Спираль из толстых колец окружала проволочная ограда. Будка выглядела как крутой утес.

– Где-то здесь должна быть таможня, – сказала Лилли и, расхохотавшись, окинула взглядом широкие поля вокруг бывшей станции. Помидорные стебли на них покачивались под порывами ветра.

– Это напоминает море, – сказала она.

Помидоры были влажными и казались в темноте удивительно красными. Они поблескивали, словно маленькие лампочки в Рождество. Бесчисленные дрожащие красные плоды, хвостатые искры были похожи на светящихся рыб в темном море.

– Что это такое?

– Я думаю, что это помидоры, хотя они совсем не похожи на помидоры.

– Это похоже на море, на море в стране, где мы никогда не бывали. И что-то плавает на поверхности этого моря.

– Возможно, там заложены мины, нельзя туда ходить. Стоит тебе прикоснуться к одной из них, как она взорвется и ты погибнешь. Они защищают море.

За полями виднелось длинное низкое здание. Я решил, что это школа или фабрика.

Сверкнула молния и засыпала машину белыми искрами. Лилли закричала.

Ее голые ноги покрылись гусиной кожей, и она начала стучать зубами.

– Это просто молния, успокойся, Лилли!

– О чем ты говоришь? – завопила она и немедленно распахнула дверцу. Машину заполнил чудовищный рев.

– Мне нужно в море! Здесь я не могу дышать, пусти меня, пусти!

Мгновенно промокшая, Лилли захлопнула за собой дверцу. Когда она проходила мимо ветрового стекла, волосы ее развевались. От ее капюшона и от дороги, освещаемой фарами, поднимался пар. Из-за стекла Лилли что-то прокричала, оскалив зубы. Может быть, там и в самом деле было море, а Лилли была светящейся глубоководной рыбкой?

Она метнулась ко мне. Ее движения и выражение лица были в точности как у гоняющейся за мячиком маленькой девочки, которая однажды мне приснилась.

Шуршание дворников по ветровому стеклу вызвало в моей памяти гигантских моллюсков, способных ухватить человека и растворить его в себе.

В этой закрытой металлической комнате белые сиденья напоминали огромных мягких и склизких устриц.

Стены задрожали, и с них на меня засочилась жгучая кислота, обволакивая и растворяя меня в себе.

– Быстрей выходи! Ты там растаешь!

Я увидел Лилли на поле. Ее раскинутые руки превратились в плавники, она содрогалась всем телом, и капли дождя на ней стали чешуйками.

Я отворил дверцу машины.

Ветер завывал так сильно, что вся земля дрожала. Когда стекло перестало отделять меня от помидоров, они уже не казались красными. У них был тот особый оранжевый цвет, какой бывает у облаков на закате. Беловато-оранжевые вспышки стеклянных лампочек, которые сетчатка улавливает, даже когда глаза закрыты.