Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через час учитель позвонил в звонок и отпустил детей на перемену отдохнуть и оправиться: туалет был во дворе школы в дальнем углу двора, и ребята гурьбой побежали туда. Попить воды можно было из бачка, стоявшего в коридоре с кружкой, привязанной на цепочке, чтобы ненароком кто-то из учеников не унёс её домой: железная кружка была редкой вещью и весьма прельщала крестьянских детей.
На перемене школяры третьей линии стали играть в казаки-разбойники и бегать по всему двору, кто-то жевал краюшку хлеба, положенную матерью в холщовую сумку.
Так прошли ещё три урока и учитель сказал, что занятия на сегодня закончены, дети сдали ему на стол книги и тетради, оставив на партах только чернильницы, которыми сегодня пользовались лишь первогодки, пытаясь написать букву «а».
Эти чернильницы-непроливайки стояли на каждой парте в углублении, чтобы случайно её не смахнуть и не разбить школьную утварь, но видимо такое случалось, потому что и парты, и пол в классной комнате были покрыты большими чернильными пятнами, которые не могла отмыть тётя-уборщица, что вошла в класс и, не дожидаясь ухода всех учеников, стала мыть полы большой тряпкой, споласкивая её в оцинкованном ведре – тоже большой редкостью в домах сельчан.
Ученики разошлись, и учитель Иван Петрович прошёл на свою половину дома, где проживал семьёй. Убиралась у него по дому и готовила еду та же уборщица, но за отдельную плату, чему была весьма довольна, ибо её оплата за уборку в школе и у учителя была много больше, чем удавалось заработать крестьянам тяжким трудом на полях и во дворах по уходу за скотиной.
Надо сказать, что в тех местах рожь и пшеница родили слабо, зерна едва хватало на пропитание самих крестьян с семьями, и не всегда удавалось дотянуть до нового урожая, а основным подспорьем и товаром являлся скот: коровы, овцы и козы, которые давали молоко и забивались на мясо. Именно молочные продукты и мясо составляли крестьянский товар, а еще всякое рукоделие, которым занимались в крестьянских дворах зимней порой. Всё сделанное и добытое вывозилось крестьянами на воскресные базары и ярмарки в ближайшие города или отдавались заезжим перекупщикам, шнырявшим по сёлам и деревням с наступлением осенних морозов и до самой весны.
Вернувшись домой, Ваня рассказал отцу и матери о первом своём дне в школе, похвалившись, что он читает лучше, чем ученики с третьей линии, которые уже третий год учатся чтению. Петр Фролович недовольно нахмурился от похвальбы сына и заметил ему, что хвалиться самому не след: надо, чтобы другие тебя похвалили, а читает он хорошо потому, что летом занимался, когда другие ученики, из крестьян, работали на полях и им было не до чтения.
–Если ты и далее будешь читать книги самостоятельно, а не по обязанности, то овладеешь чтением свободно и приучишься читать ежедневно, как это делаю я и мать по вечерам или в ненастный день. Из книг можно всему научиться самому и поиметь обширные знания, которые потом помогут тебе в жизни, – заметил ему отец.
– В школе же сосредоточься на овладении письмом, которому я тебя не учил, чтобы не сбить тебе руку неправильным обучением. Арифметике я тебя буду учить и дальше и не хуже вашего учителя. Хорошо писать ты должен научиться на уроках чистописания, а грамотно писать обучишься на уроках русского языка. Обучишься письму и мы с тобой будем заниматься немецким языком, что пригодится тебе в последующем учении в гимназии или училище, – закончил отец.
Тем временем Фрося собрала на веранде праздничный обед по случаю начала Ваниного учения в школе. К обеду вышла и мать – Пелагея Ивановна, почувствовавшая себя лучше в этот погожий осенний день. Отец выпил рюмку-другую водки, мать откушала вишнёвой наливки, стопку которой приняла и Фрося, отчего раскраснелась и похорошела так, что Пётр Фролович, выпив рюмку и взглянув на Фросю крякнул и вытер усы, подкрутив их вверх, как бывало на офицерских собраниях в пору службы воинской в артиллерийском полку.
Мать вскоре ушла, сославшись на усталость. Ваня пошёл в комнату и начал разбирать свой ранец. Поскольку учебники и книги не пригодились, он выложил их и положил взамен книгу, что читал дома, чтобы показать соседу Савве и учителю для одобрения. Закончив дела, он поспешил в уборную, ибо терпеть нужду дальше не было сил.
Возвращаясь из уборной, он услышал тихие стоны, доносившиеся из дровяного сарая, где на лето Фрося устроила себе постель. Ваня отыскал в доске сарая щёлку от выпавшего сучка и заглянул внутрь одним глазом. Фрося лежала навзничь на своей постели с обнажёнными ногами, а на ней был его отец, который мял Фросю и двигался, как будто хотел вдавить Фросю в старую перину, служившую ей постелью. Фрося издавала тихие стоны, но без страха и боли и с улыбкой на раскрасневшемся лице, едва видимом из-под головы отца. Вдруг она слабо вскрикнула и, обхватив отца руками, вскинула ноги вверх и дернувшись несколько раз затихла, как и отец, переставший двигаться. Они полежали немного молча, потом отец поцеловал Фросю прямо в губы и сполз на постели к стенке сарая, подтягивая портки.
Ваня уже знал достаточно от своих друзей о забавах взрослых и знал, как это называется плохим словом, которое нельзя произносить вслух при взрослых людях, но впервые видел так наяву близость между мужчиной и женщиной, от которой рождаются дети, и увиденное неприятно поразило мальчика. Но почему отец занимается этим с Фросей без разрешения матери, недоумевал Ваня, отходя от сарая и потихоньку пробираясь в дом, чтобы те, в сарае, не услышали его шагов, и отец не уличил его в подглядывании.
Впрочем, рассудил Ваня, мать болеет, это дело взрослых и не след ему вмешиваться к ним с вопросами. Вернувшись в комнату, он быстро переоделся в привычную рубаху, но одел еще и портки, потому что вечером становилось прохладно. Обул он и старые ботинки, которые еле-еле налезли ему на выросшие за лето ноги и так выбежал во двор, намереваясь сбегать в деревню к приятелям и рассказать им о школе. Федю и Егорку их отцы решили не отдавать в этот год в школу: может на следующий год, а может и никогда.
Во дворе Фрося, как
