Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова

мужчина лет шестидесяти в спортивных штанах и выцветшей футболке. Он вопросительно уставился на меня, а я – на него. Мы оба не произнесли ни слова. Приглядевшись, я поняла, что он похож на Антона, только постаревшего, обрюзгшего и как будто накачанного изнутри воздухом.

– Простите, вы – Иван Макеев?

– Ну, я Макеев. А кто спрашивает?

Я замялась. Он поднялся, прищурился, вглядываясь в меня. И вдруг заорал:

– Мать! Ма-а-ать! Иди скорее сюда!

Из дома выскочила полная женщина в платке и фартуке и напустилась на него:

– Чего орешь-то? Лиза уснула!

– Я один, что ли, ору? Полон дом народу. Да иди буди ее! Только ночной сон перебьет!

– Не твое дело, чего она перебьет!

– Хорош препираться! Гостья к нам приехала! Полина! Верно я говорю, ведь Полина?

Я кивнула и улыбнулась.

Женщина всплеснула руками, стащила с головы платок, налетела на меня, обняла и расцеловала в обе щеки. От нее исходил уютнейший запах – жареное мясо, приправы, отварная картошка с укропом…

– Господи, радости-то, радости! А я мама его, Лариса Семеновна! – Она обернулась к мужу: – А ты чего встал? Иди скажи нашим! Полина, пойдем! Уже не думали, что ты приедешь! А ты взяла да приехала, вот молодец какая!

Приобняв за плечи и не переставая тараторить, она завела меня в дом. Посреди комнаты стоял накрытый стол, плотно облепленный сидящими людьми. Мне показалось, их не меньше двадцати.

– Антошина жена к нам пожаловала! – провозгласила, сияя, Лариса.

В «Неуловимых мстителях» есть сцена, где скованного Даньку с жандармами встречает цыганская свадьба. В кадре мельтешат смуглые лица, косматый медведь, красная рубаха, монисто; взлетают пестрые юбки, трясут распущенными волосами цыганки…

После слов Ларисы Семеновны я очутилась в той самой сцене. На меня обрушился шквал голосов. «Жена! Его жена!» Меня тискали, передавали из рук в руки, требовали выдать, где их мальчик, и немедленно привезти его сюда. Не покидало чувство, будто я попала в лапы к очень слюнявому, но исключительно добродушному лабрадору. Мелькали загорелые лица, потные плечи, золотые зубы, завитые челки… Наконец среди хоровода взрослых появился чей-то детеныш, маленький, кудрявый, с изумленными глазищами, и обнял меня за коленки. Я подхватила малышку на руки.

– Привет! Ты кто?

– Я Лиза. А тебя как зовут?

– Полина! У меня для тебя есть подарок, Лиза.

Девочка обрадовалась и книжке, и голубогривому пони. А я, пока вручала подарки, получила небольшую передышку от жарких объятий.

Меня усадили на почетное место, по правую руку от Ларисы Семеновны.

– Ну как там наш?

– Не устал от московской жизни? Красавчик, хорошо пристроился!

– Кем трудишься, Полина?

– Да что вы насели-то на девку? Дайте ей хоть курицы пожевать! – вмешался Иван Степанович.

По дому разнеслось тревожное – «…курицы, курицы, курицы!» Точно вся семья призывала магическую птицу коллективным заклинанием. Лариса принесла форму, до половины заполненную жиром и маслом. В этой пахучей смеси плавала запеченная курица, желто-коричневая, как приморские продавцы кукурузы.

Мясо оказалось восхитительным.

– Еще вчера по двору бегала! – сообщил отец Антона, одобрительно наблюдая, как я расправляюсь с ножкой. – Во! Нормальный аппетит! Не то что эти бледные немочи…

Он кивнул в сторону сестер Антона. Молодые женщины, шумные, говорливые, краснощекие, в клипсах и крупных бусах. Обе очень похожи на мать. При одной, как приклеенный, держался сутулый парнишка с выпирающим кадыком. Я не сразу поняла, что это не сын, а муж. Возле другой сидел крупный нескладный мужчина с лицом серым и тусклым, как рукомойник, и обгладывал куриные косточки. Он не отвлекался ни на кого. Горка рядом с ним росла и росла. Косточки были объедены до того чисто, что казалось, будто он выполняет непростую ответственную работу.

Я мысленно прозвала его стахановцем. Кроме сестер Антона с мужьями в доме собрались многочисленные дяди и тети. Мне всех представляли, наливали, пили за знакомство, за здоровье, за встречу и за именинницу, листавшую под столом подаренную книжку… Но по имени я запомнила только одного из родственников: смуглого, костлявого, кривого, как ятаган. Он следил за мной недобрым взглядом. Этот человек мне сразу не понравился.

– Брат мой двоюродный, Григорий, – представил его Иван Степанович.

Григорий сделал вид, будто разговаривает с соседом по столу. Но я заметила, что он продолжает наблюдать за мной.

Остальные вернулись к застольным разговорам и выпивке.

Это меня и выручило. Первые полчаса я была очень напряжена. Еда застревала в горле. Я выпила две рюмки водки вместе со всеми – отказаться было невозможно, – но они не слишком-то подействовали. Меня терзал страх, что дверь вот-вот распахнется и в комнату войдет Антон.

Однако семья вела себя так, словно я была их потерянной родственницей. Они убедились, что со мной все в порядке, и снова позабыли обо мне.

Разговоры за столом велись приземленные. В одном углу кто-то выгодно продал машину. В другом спорили о рецептах блюд из баклажанов. Напротив меня женщины скучно болтали о праздниках в детском саду. Сотрапезники почти кричали, перебивая друг друга. От шума и от выпитого я упустила нити всех бесед. Вокруг меня билась чужая жизнь, а я была как прибрежный камень, омываемый пенистыми волнами.

– Ну расскажи, Полина, как там Антоша, – попросила Лариса Семеновна.

– Про детишек не забудь спросить! – подмигнул ее муж. – Планируете детишек-то, а? Запузырит тебе сынок пару-тройку пацанов?

В другой ситуации меня покоробил бы его вопрос. Но я понимала, что в этот мир бессмысленно соваться со своими представлениями о деликатности. В конце концов, это не они заявились ко мне домой.

Я рассказала про работу Антона. О том, что мы расписались, но свадебную вечеринку хотим провести летом, в конце июля. О детях еще не думали. Сначала хотелось бы заработать на квартиру попросторнее…

Смуглый Григорий незаметно, как ему казалось, встал за моим стулом. Прикидывался, будто роется в шкафу, но на самом деле прислушивался к нашему разговору.

– Молодцы, ребятки, так и надо! – с убежденностью сказал Иван Степанович. – Сначала на ноги встать, потом и рожать!

У меня отлегло от сердца. Я боялась, что на меня насядут с традиционной агитацией про зайку и лужайку.

С губ матери несколько раз срывалось имя человека, которого явно не было за столом. Мне было неловко спрашивать, о ком идет речь. Отец Антона бросал на жену такие взгляды, что она прикусывала язык. Похоже, семья рассорилась не только с младшим сыном.

Эти безмолвные стычки показали, что матриархатом здесь и не пахнет. Главой и дирижером происходящего был отец Антона. Иван Степанович говорил немного, но контролировал все, что происходит за столом. Как и я, он