Лишние дети - Дайни Костелоу

— Я слышала, как мама и дядя Джимми разговаривали о ребенке. Мама сказала, что ходила к инспектору, и та велела ей заполнить бланки. Мама просила дядю Джимми помочь ей, но он ответил, что все уже решено и что она и сама справится.

— Когда был этот разговор? — нахмурилась Лили.

Страшное подозрение охватило ее. Но она тут же с ужасом отогнала его. Нет, не может быть… Мэвис никогда бы… или… Нет, конечно нет. Рита что-то не так поняла.

— Когда ты это слышала? — повторила она.

— Я лежала в постели и услышала, что они о чем-то разговаривают на кухне, — объяснила Рита. — Только мне почти ничего не было слышно, и я прокралась на лестницу.

— И зачем ты это сделала? Те, кто шпионят, никогда ничего хорошего не слышат.

Рози оторвалась от бутерброда и взглянула на бабушку.

— А что значит «шпионить»? — спросила она.

— Это когда подслушиваешь чужие разговоры, вместо того чтобы спать, — объяснила бабушка. — Прямо как твоя непослушная сестра.

Потом она повернулась к Рите:

— Скорей всего, мама говорила о бланках, которые ей придется заполнить, чтобы получить продовольственную книжку на ребенка. А теперь доедайте и поиграем в карты.

— Но как же малыш… — не унималась Рита.

— Объясню как-нибудь потом, — перебила ее бабушка. — А то мы не успеем поиграть до того, как вы пойдете домой.

Вечером Лили сидела на кухне и думала о том, что сказала Рита. Девочка не могла все это придумать. Вероятней всего, она действительно слышала, что взрослые обсуждали заполнение каких-то бланков. Но при чем тут инспектор? Зачем Мэвис куда-то обращаться и что имел в виду Джимми, когда сказал, что все уже решено? Джимми вчера собирался подавать заявление. Для того чтобы пожениться, им точно придется заполнять бланки. Да, наверное, в этом и дело. Так и есть. Рита, должно быть, что-то перепутала, она ведь сама сказала, что не все расслышала.

И все же Лили решила поговорить с Мэвис, выяснить у нее, что происходит. «Что ж, пусть поженятся, раз малыш на подходе, — думала она, — хоть и не нравится мне этот Джимми. Не стоит ему доверять».

На следующий день рано утром она отправилась на Шип-стрит, чтобы застать Мэвис дома до того, как та уйдет на работу. Мэвис встревожилась, увидев на пороге мать.

— Ма-а-ам, — протянула она, — чего ты пришла?

Дочь не сказала «опять», но было ясно, что она имеет в виду как раз это.

— Пришла узнать, подал ли Джимми заявление. — Лили широко улыбнулась и зашла в дом. — Ты сказала, что он собирался заняться этим в среду. Ну и как, уже назначена дата свадьбы? Не поставишь чайник, милая? Попьем чайку, и ты мне все расскажешь.

Мэвис вздохнула, повела мать на кухню и, долив воды в чайник, поставила его на огонь. Потом она налила чая себе и матери и, усевшись за стол напротив Лили, улыбнулась ей через силу.

— Джимми сходил в отдел регистрации, как и обещал. Нужно будет заполнить несколько бланков и предоставить свидетельство о смерти Дона.

— С бумагами придется повозиться, — заметила Лили, облегченно вздохнув.

«Вот о чем они говорили на кухне», — подумала она.

— Нам нужно будет написать заявление, и через три недели мы сможем пожениться. — Мэвис погладила себя по животу. — Джимми отнесет им заполненные бланки, и тогда можно будет назначить дату свадьбы.

— Девочки будут в восторге, — улыбнулась Лили. — Вы им уже рассказали?

— Нет еще, — ответила Мэвис, отвернувшись. — Скажем, когда все окончательно устаканится. Ну, ты понимаешь…

— Уговори Джимми быть с ними помягче, Мэвис, — попросила мать. — Им будет трудно поначалу делить тебя с ним… и с ребенком. Особенно непросто будет Рите.

— Мам… — начала Мэвис, но не договорила.

— Что? — Лили взглянула на дочь и увидела тоску в ее глазах. Она протянула руку через стол и повторила более мягко: — Что случилось, Мэвис? Что не так?

— Девочки… — прошептала Мэвис. — Джимми не хочет, чтобы они жили здесь.

— Не хочет, чтобы они жили здесь? — как эхо повторила Лили. — Что это значит? Это их дом. Где же им еще жить?

— Он хочет отослать их, — пробормотала Мэвис, не поднимая глаз. — Хочет, чтобы мы остались втроем: он, я и ребенок.

— А как же Рита и Рози? — Лили непонимающе уставилась на дочь. — Мэвис, у них никого нет, кроме тебя.

— Они ему не нужны.

— Так выгони его! — вспыхнула Лили.

— Я не могу, мам. Он — отец моего ребенка. Мне нужна его помощь. Мне придется выбирать.

— И ты выбираешь его?! — возмутилась Лили. — Предпочитаешь это грубое животное — он ведь настоящее животное — своим детям! Своей плоти и крови!

— У меня нет другого выхода, — заныла Мэвис. — Младенец тоже будет моей плотью и кровью, и в одиночку мне не справиться.

— Ты не выгонишь моих внучек из дома! — взорвалась Лили. — Не смей даже думать об этом!

— Им будет лучше без меня! — выкрикнула Мэвис. — Рите так точно, даже не сомневаюсь. Она не любит Джимми и даже не старается подружиться с ним, а теперь еще и подначивает Рози, чтобы и та с ним ругалась. С каждым днем все хуже и хуже. Я этого больше не вынесу! — Мэвис разрыдалась. — Что же мне делать, мам? Я не могу оставить их дома. Пусть лучше уезжают. Пусть найдут себе новый дом.

Лили молча смотрела на рыдающую дочь, а потом спросила:

— Какой дом, Мэвис? Сиротский приют? Но они ведь не сироты.

— В приютах живут не только сироты, — прорыдала Мэвис. — После этой чертовой войны многие мужчины не вернулись домой. Их жены остались с детьми на руках и не в силах с ними справиться. Это ведь не навсегда…

— Чушь! — оборвала ее Лили. — Если они не нужны Джимми сейчас, когда они еще маленькие, то тем более он не захочет забрать их, когда вы обзаведетесь собственными детьми. Ах, Мэвис! Неужели ты послушаешь его?! — выкрикнула она с отчаянием. — Отдашь своих дочерей? Что бы сказал Дон? Он ушел на войну и доверил тебе своих девочек. Разве ты не должна вырастить их в память о нем?

— Дон умер, — мрачно ответила Мэвис. — Его больше нет. Он ведь не вернется, так что мне нужно справляться без него. Теперь я другой человек.

— Это уж точно, — сухо произнесла Лили и встала. — И я не хочу иметь ничего общего с этим другим человеком. Мне стыдно, что ты моя дочь.

— Не говори им пока, мам! — взмолилась Мэвис.

— Я ни за что им об этом не скажу. Вдруг ты придешь в себя и поймешь, насколько ужасно то,