Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля - Габриэль Маркес

Акула на плоту!

Не знаю, то ли кровь моя их привлекла, то ли еще что-то, но в ту же минуту вокруг плота началась настоящая акулья оргия. Я в жизни не видел столько этих тварей. И вдобавок таких кровожадных. Они прыгали, словно дельфины, преследуя и пожирая рыб возле плота. Я в ужасе забился на дно и оттуда глядел на эту расправу.

Все произошло так внезапно, что я не заметил, в какой именно момент акула выскочила из воды, сильно ударила хвостом, и плот закачался и потонул в искрящейся пене. В сверкающей волне, ударившей о борт плота, блеснула этакая стальная молния. Я инстинктивно схватился за весло и приготовился нанести сокрушительный удар, но, заметив возле борта выступающий из воды огромный плавник, понял, что произошло. Спасаясь от акулы, на плот запрыгнула полуметровая рыба, блестящая и зеленая. Я собрал все силы и обрушил на ее голову первый удар весла.

Убить рыбу на плоту оказалось не так-то просто. От каждого удара плот накренялся, угрожая сделать сальто-мортале. Момент был крайне напряженный. От меня требовалось максимум силы и сообразительности. От неудачного удара плот мог перевернуться, и я упал бы в воду, кишевшую голодными акулами. Но и не бить было нельзя – добыча могла ускользнуть. Я балансировал на грани жизни и смерти. Либо я попадаю в пасть к акулам, либо приобретаю четыре фунта свежей рыбы, которой смогу утолить недельный голод.

Я крепко оперся о борт и ударил во второй раз. Я почувствовал, как весло проламывает кости на голове рыбы. Плот задрожал. Под ним закопошились акулы, но я крепко опирался о борт. Когда плот вновь выровнялся, я увидел, что лежавшая посреди него рыба все еще жива. В предсмертной агонии рыба подскакивает неимоверно высоко и далеко. Я знал, что третий удар должен сразить ее или я навсегда упущу добычу.

Я уселся на дно плота, так мне было сподручнее ловить рыбу. Если бы понадобилось, я бы схватил ее руками, ногами или зубами. Я уселся поудобнее. Пытаясь не промахнуться, не сомневаясь, что от этого удара зависит моя жизнь, я со всей силы обрушил весло на голову рыбы. Она неподвижно застыла, и струйка темной крови окрасила воду на дне плота.

Но не только я почувствовал запах крови. Его почуяли акулы. Такого смертельного страха, как в тот момент, когда мне удалось заполучить четыре фунта рыбы, я еще не испытывал. Осатанев от запаха крови, акулы с размаху бросались на сетку. Плот угрожающе сотрясался. Я понимал, что в любой момент он может перевернуться. Все произошло бы мгновенно. Вмиг стальные акульи зубы – а их у нее сверху и снизу по три ряда – растерзали бы меня на части.

Однако голод заглушал остальные чувства. Я зажал рыбу ногами и, балансируя, пытался после каждой атаки хищников выровнять плот. Это длилось несколько минут. Каждый раз, когда плот приходил в равновесие, я выплескивал за борт окровавленную воду. Постепенно вода очистилась от крови, и акулы утихомирились. Но надо было держать ухо востро: из воды торчал на метр с лишним чудовищный плавник. Ничего подобного мне еще видеть не доводилось. Акула плавала спокойно, но я знал, что стоит ей опять почуять запах крови и она играючи перевернет плот. С массой предосторожностей я приступил к разделке рыбы.

Тело такой крупной рыбины защищено толстой чешуей. Попробуйте выдернуть чешуйки, и вы убедитесь, что они, как стальные пластины, впаяны в мясо. А никакого режущего инструмента у меня при себе не было. Я попробовал счистить чешую ключами, но чешуйки сидели как влитые. Между тем я с удивлением разглядывал эту невиданную рыбу – ярко-зеленую, в плотной броне чешуи. С детства зеленый цвет ассоциируется для меня с ядом. Вы не поверите, но хотя в животе у меня начались колики при одной только мысли о куске свежей рыбы, в какой-то момент я чуть не выбросил ее за борт, вообразив, что она ядовита.

Мое бедное тело

Однако терпеть голод можно лишь тогда, когда надежды найти пропитание нет. Когда же я, сидя на дне плота, пытался разделать ключами зеленую блестящую рыбину, голод стал совершенно нестерпимым.

Через пару минут я убедился, что если я намерен съесть добычу, то должен действовать более решительно. Я поднялся на ноги, наступил рыбе на хвост и засунул ей под жабры конец весла. Они были защищены толстыми, прочными пластинами. Орудуя веслом, я в конце концов порвал жабры. Рыба, как я заметил, была еще жива. Я снова ударил ее по голове. Потом попытался вырвать твердые пластинки, защищавшие жабры, и не смог разобрать, чья кровь струится у меня по пальцам: рыбья или моя собственная. Руки у меня были изранены, а кожа на кончиках пальцев содрана до мяса.

Кровь снова возбудила у акул аппетит. Трудно поверить, но в тот момент, когда вокруг бушевали голодные чудовища, а я не мог преодолеть отвращения при виде окровавленной рыбы, я чуть было не швырнул ее акулам, как раньше поступил с чайкой. Я был в отчаянии, ощущая свое полное бессилие перед стальной, закованной в броню рыбой.

Я внимательно ее осмотрел, ища хоть какое-то уязвимое место. Наконец обнаружил под жабрами щель и начал пальцем выковыривать потроха. Рыбьи потроха мягкие и бесформенные. Говорят, если акулу сильно тряхнуть за хвост, из ее пасти вывалятся желудок и внутренности. В Картахене я видел подвешенных за хвост акул, из пасти которых свисал огромный комок темных липких внутренностей.

К счастью, потроха моей рыбы были такие же мягкие, как у акулы. Я вытащил их за две секунды. Это оказалась самка: среди потрохов я обнаружил гирлянду икринок. Хорошенько вычистив рыбу, я впился в нее зубами. С первого раза прокусить чешую не удалось. Но я предпринял вторую попытку и с новыми силами отчаянно вгрызался в свою добычу, пока у меня не заболели челюсти. В результате мне удалось отгрызть первый кусок, и я принялся пережевывать жесткое мясо.

Я жевал с отвращением. Мне всегда был омерзителен запах сырой рыбы. На вкус он оказался еще гаже. Рыба отдаленно напоминала сырые плоды пальмы чонтадуро, однако была более пресной и крепкой. Я никогда не ел живую рыбу, но, жуя первый кусок, попавший ко мне в рот за семь дней, я впервые испытал отвратительное ощущение, будто ем рыбу живьем.

После первого же куска мне полегчало. Я откусил еще немного и вновь заработал челюстями. Минуту назад я считал, что могу съесть целую акулу. Но после второго куска рыбы почувствовал, что насытился. Мой зверский семидневный голод был утолен в мгновение ока. Я снова стал силен, как в первый день моих злоключений.

Теперь я знаю, что сырая рыба утоляет жажду. Тогда я об этом не подозревал, однако заметил, что не только голод, но и жажда куда-то делись. Я был доволен и настроен оптимистически. Пищей я запасся надолго, ведь я откусил от полуметровой рыбины всего каких-то два кусочка.

Я решил завернуть ее в рубаху и положить на дно плота, чтобы она не протухла. Но сначала предстояло ее помыть. Я рассеянно взял рыбу за хвост и опустил в воду за бортом. Между чешуйками запеклась кровь, и ее надо было смыть. Я опять опрометчиво сунул рыбу в воду. И вдруг ощутил рывок, а потом услышал свирепый хруст акульих челюстей. Я изо всех сил вцепился в рыбий хвост. От рывка акулы я потерял равновесие. Однако и ударившись о борт, не выпустил добычу из рук. Я сражался за нее, как зверь. В кратчайшие доли секунды я не успел подумать о том, что во второй раз акула может отхватить мне руку по самое плечо. Я опять изо всех сил потянул рыбу на себя, но в руках у меня уже ничего не было. Акула утащила мой улов.

Обезумев от отчаяния и ярости, я в дикой злобе схватил весло и, когда акула снова проплыла мимо борта, шарахнул ее по голове что было мочи. Эта тварь подпрыгнула, рывком перевернулась и одним махом, резко и свирепо щелкнув челюстями, откусила половину весла и проглотила его.

Глава 9

Цвет воды начинает меняться

В бессильной злобе я продолжал молотить сломанным веслом по воде. Мне нужно было отомстить акулам за то, что они выхватили у меня из рук мою единственную пищу. Было около пяти дня, шли седьмые сутки моих злоключений. С минуты на минуту должна была явиться целая свора акул. Съев два куска рыбы, я чувствовал себя силачом, а ярость из-за потери добычи странным образом укрепила мою волю к борьбе. На плоту оставалось еще два весла. Я хотел было взять вместо обломка целое и продолжать сражаться, но инстинкт самосохранения превозмог ярость: я подумал, что, пожалуй, потеряю и эти весла, а они в любой момент могли пригодиться.

Закат был такой же, как и в предыдущие дни, однако ночь выдалась более темная. Море бурлило. Собирался дождь. Рассчитывая на то, что с минуты на минуту у меня будет питьевая вода, я скинул рубашку и башмаки, приспособив их под тару для воды. Когда такая погода бывает на суше, мы говорим «собачья погода». На море же ей больше подошло бы название «акулья».

Около девяти задул ледяной ветер. Я попытался укрыться на дне плота, но не смог. Холод продирал меня до костей. Мне пришлось надеть снова рубашку и ботинки, смирившись с мыслью, что дождь застигнет меня врасплох и набрать воды будет не во что. Волны вздымались выше, чем двадцать восьмого вечером, перед катастрофой. Плот казался жалкой скорлупкой во вздыбленном, взбаламученном море. Заснуть я не мог. Я залез в воду по шею, потому что на воздухе с каждой минутой холодало. Меня бил озноб. В какой-то момент я совсем окоченел и начал энергично двигаться, чтобы согреться. Но ничего не получилось. Я слишком ослаб. Мне пришлось крепко уцепиться за борт, иначе меня смыло бы водой. Голова моя покоилась на сломанном весле. Два других лежали на дне плота.