Житие, проповеди - Серафим Звездинский

2-го мая — Великий Устюг. Владыка иожелал помолиться у святых мощей Устюжских чудотворцев, угодников св. Прокопия и Иоанна, Христа ради юродивых.

В Усть-Сысольске мы узнали, что за патриарха Тихона управляет митр. Петр Крутицкий. Владыка принял эту весть спокойно. Митрополита Петра он знал еще с детских лет (я говорила, что еще светским чиновником он бывал у о. Иоанна Звездинского в доме). На борту парохода "Карл Маркс", большого трехэтажного, волжского парохода, старое его название "Скобелев" еще можно было прочесть на всех предметах — коврах, половиках и

80

посуде, — уже перед самым отчаливанием, в противоположном конце палубы появилось шесть человек, один в форме, остальные в штатском, люди самоуверенные, коренастые, крепкие. Ночь прошла спокойно. Икона архистратига Божия Михаила стояла в каюте на столике.

Днем исчез владыка. Кинулись искать, его не было. Вдруг увидели: идет по палубе, в руках какая-то книжонка. "Где вы, владыка, были?" "Да, — сказал он задумчиво. — Я сам беспокоюсь…" и замолчал. "Вы видели этих пассажиров? — спросил он затем. — Один из них, в форме, подошел ко мне, обнимал, говорил, что я ему напоминаю его отца, что они все знают, как я был в храмах в Устюге и что им все известно, и что он просит меня почитать эту книжонку, дать свой отзыв. Я не хотел. Он завел меня к себе в каюту силой и сказал, чтобы я непременно к вечеру прочитал эту книжку и вернул, она ему нужна". "Зачем это, владыко?! — умоляли мы. — Не нужно к нему ходить. Неизвестно, зачем он вас заманивает. Ни в коем случае не ходите к нему". А мы только что читали в газетах, что одно важное лицо убили в купе, в поезде.

Часов в десять мы прочитали вечерние молитвы. Владыка ушел в свою каюту. В одиннадцатом слышим стук. К владыке стучат. Затем голоса и шаги, удаляющиеся по коридору. Я выбежала в коридор. Владыки в каюте нет. В коридоре — полоска света, а

81

коридор пуст. Я бросилась туда. Дверь оказалась незапертой… Вижу: владыка сидит глубоко на диване, голова склонилась над этой несчастной книжонкой, напротив разъяренный полупьяный военный гражданин (бутылка на столе, черный платок и револьвер). Боже, что же это? "Владыка, идемте скорее, идемте!" — закричала я, одна нога на палубе, другая — в каюте. Напротив, вижу: дверь приоткрыта, глядят те граждане из его компании. "Скорее, владыка, идемте".

Владыка встрепенулся. Поднял голову разъяренный гражданин, встал и не дает владыке подняться. "Уходите! Что вы мешаете?! — заревел. — Не мешайте! Уходите!" "Владыка, идемте скорее, — взмолилась я. — Я подниму тревогу, если вы не отпустите владыку, там Клавдия, о. Иван, они тоже знают". Я боялась, что меня тоже силой запрут, никто не знает, где мы, в чьих руках. Владыка встал. "Я сейчас приду, приду", — говорил он деликатно. "Скорее, владыка, о. Ивану плохо"… Владыку под ручку и — из каюты. Недоумение поразило силача. Мы притаились в своей каюте. Мертвая тишина.

Утром, когда пароход прибыл в Вологду, сошли те пассажиры, как ни в чем не бывало: вежливо поклонились, нас спросили: "Сестрицы! вы до Москвы? А мы до Вологды…" Но на вокзале — опять они за мной, у билетной кассы. "Владыка, я не возму отдельное купе. Боюсь за вас. Лучше с народом в третьем клас-

82

се", — взмолилась я. "Нет, — сказал владыка, — бери во втором. Мне тяжело-среди махорки и шума. Ничего. Бог сохранит".

Перед Москвой владыка сказал: "Мне надо заехать к о. Алексею. Пока я свободен, повидаюсь со старцем…" Клавдия и о. Иоанн поехали до Москвы, владыка и я сошли в Сергиевом Посаде. Днем мы были у старца Алексея. Владыка исповедался ему во всем — от первого дня в тюрьме и до сего дня. А вечером — Москва. На перроне нас остановили, проверили документы. Встретила нас Клавдюша и сказала: "Владыка, поедемте в Даниловку, там вам готова комнатка".

Встретился епископ Дмитровский Серафим со своим другом по академии владыкой Филиппом Аляскинским. Радостной была эта встреча. Однако у владыки Серафима начались приступы каменной болезни печени. Несмотря на тяжкие страдания, изгнаннику нужно было явиться в Дмитров к начальству. С утренним поездом выехали из Москвы, часов в 11 были в Дмитрове. Владыка явился в НКВД, там объявили, чтобы немедленно выезжал из Дмитрова. "Это — ошибка. Вам нужно на Лубянку, в Москву". До поезда было два часа. Отец Иоанн, дмитровский благочинный протоиерей, остался на жительство в Дмитрове. Он и встречал владыку на перроне. Он его сопровождал на лошадке, и они вместе посетили до поезда, могилку Анны Ивановны (сестры владыки). Владыка слу-

83

жил панихиду над ее холмиком, усаженном цветами. Беленький крестик украшал могилу. Помолившись, владыка поехал на вокзал, уже в сопровождении народа.

Вернулся он опять в Даниловку, где почти все время болел. Стали посещать его дми-тровцы, но ехать в Дмитров на свою кафедру владыке запретили. Хождение на Лубянку ничего не давало. "Придите завтра", "послезавтра", "придите дней через пять", — и так почти два месяца. "Значит, нет дела. Можно не ходить", — решил владыка и перестал туда являться. Аносинская игуменья предложила пожить на воздухе в стенах их обители. Под 26 июня, под празднование иконы Тихвинской Б. М. прибыл владыка в Аносину пустынь. У святых ворот встретили его сестры. В церковь владыка не пошел с дороги, а прямо в домик. В 11 час. ночи, тайно от всех, удалился в храм, где всю ночь молился, совершив Пресв. Богородице служение наедине.

Так началась новая жизнь в Аносинской пустыни. Матушку, которую владыка знал еще будучи архимандритом, называл "тетей". Она была заботлива, приветлива, и сама искала в нем себе и сестрам своим духовной поддержки и утешения. Владыка ежедневно совершал Божественную литургию в храме св. великомуч. Анастасии наедине со своей зырянской псаломщицей Анной. На Горнем месте была большая картина "Моление о ча-

84

ше" — дивное, в душу проникающее изображение. Много здесь было излито молитвенных воздыханий.

У владыки начались периодические приступы болезни печени. Они доводили его до беспамятства, продолжавшегося иногда около девяти часов. Его жизнь находилась в опасности каждую секунду. Добрый врач (свидетель чудесного исцеления владыки в его юношеские годы), Дмитрий Петрович Соколов, сидел у его постели, но помочь ничем не мог больному. Морфий только задерживает прохождение камней. Да и владыка не хотел принимать наркотики. Дважды в месяц случались припадки.

Прошло лето. Митрополита Кирилла тайно завезли в дебри глухого, отдаленного края, оторвали от общения с Церковью. Митрополит Петр, который вынужденно принял местоблюстительство, начал осваиваться с делами. Архиереи его поддерживали на местоблюстительском его посту, и владыка Серафим Дмитровский одним из первых оказал ему поддержку.

В сентябре вл. Серафим переехал в Москву. Митрополит Петр желал видеть его одним из ближайших своих помощников. Жил митр. Петр близ Сокольников, у Яузского моста, и владыке Серафиму подыскали квартиру — комнату у церковных людей, — у Лосиковых, дальних родственников Анны в их новопостроенном небольшом деревянном

85

домике, неподалеку от местоблюстителя. Владыка стал посещать ежедневно его канцелярию, принимать по делам его правления. Но недолго оставался митрополит Петр на посту местоблюстителя. 11 ноября 1925 г. его отстранили от обязанностей местоблюстителя Патриарха Российского. Он оставил бумагу, указав, что управление Московской епархией передается в руки викариев во главе с владыкой Серафимом Дмитровским. Канцелярия, однако, была закрыта, дела опечатаны. Временно владыка Серафим выехал в Аносину пустынь.

Во время жизни владыки у Лосиковых, — описывает это время Анна, — я была приходящей, ежедневно видалась с владыкой, кое-что исполняла, но не жила при своем старце. Глубокая скорбь и телесная болезнь — туберкулез легких и сердце, — не позволяли мне неотлучно находиться при нем. В Аносиной я умирала. Владыка ежедневно меня причащал, это было утешение в моей болезни, но горько мне было, что я не могу служить своему старцу, ни сослужить ему псаломщицей, ни по келий. Зимой прекратились богослужения. Церковь не отопляли. Владыка переехал на хутор в Кубинку. Новая обстановка. Пустынька, дом один в дремучем вековом лесу. Три аносинских пустынницы находились в задней части дома при маленьком хозяйстве, где были корова, теленок, погреб. В другой передней части — чистая комната, кровать,

86

стол, диванчик, а за тонкой перегородкой — храм с полотняным иконостасом, прекрасно и со вкусом расписанным. Св. Савва Звенигородский был покровителем сего храма и места. За 25 верст из Сторожсвской Звенигородской обители доносился бархатный звон Большого знаменитого колокола обители. Но пользовались им теперь совсем в иных целях — сзывали к обеду отдыхающих больных рабочих, т. к. бывшая обитель была превращена в дом отдыха. В здешнем пустынном дремучем лесу некогда увязали в снегу наполеоновские солдаты, покидавшие сожженную Москву. Здесь и непроходимые овраги, занесенные снегом, здесь и следы волчьи возле самых домов. Отойти подальше от крыльца в сумерки — небезопасно: обнаруживались каждое утро свежие волчьи следы. Вот, оказывается, и под Москвой — пустыня, а не только в Зырянском краю.