Первая любовь - Оливия Уэдсли

Его мучила мысль, что ее могут ввести во время свидания с Мартином. К счастью, их посещения не совпадут. Корстон поклялся, что леди Гревиль пропустят немедленно, а служитель, почти подружившийся с ним за время его заключения, обещал следить за списком посетителей и поручить эту обязанность своему товарищу, когда сменится. Где-то вдали громко пробили часы. Робин поднял голову, так как ему почудился шорох шагов, предвестник чьего-то появления. Он покраснел, встал со стула, пригладил дрожащими пальцами волосы, затянул крепче узел галстука и ждал, прислушиваясь, с бьющимся сердцем. Тишина! Никто не шел в его камеру. Он сел, и время потянулось мучительно медленно.

Но вдруг раздался какой-то звук, прозвучали шаги, и он снова вскочил, улыбаясь в ожидании.

Через минуту ключ повернется в замке, отворится дверь, и Лайла будет с ним — он опять коснется ее руки и заглянет в ее глаза. Эта мысль делала его счастливым. Шаги приблизились, кто-то говорил за дверью. Задыхаясь, Робин воскликнул:

— Лайла!

Но шли не к нему. Он был близок к отчаянью и устремил безнадежный взгляд на каменные стены. Они смутно белели теперь, и он знал, что это означало. Становилось темно, на улицах зажигались огни. Быть может, Лайла не могла прийти днем. Яркий солнечный свет смущал ее, так как она всегда боялась огласки своих поступков. Робин начал думать о прошедших днях. Он думал о нежности Лайлы, когда они целовались во Флондерсе, об их последнем свидании. «Кто-нибудь может увидеть нас», сказала она, и Робин отвечал ей, что тот, кто их увидит, сочтет ее прекраснейшей, а его — счастливейшим из смертных. Он вспомнил также, как добавил, прижимая ее к своему сердцу и заглядывая в ее глаза, подобные звездам: «И это правда: я — самый счастливый человек на земле в эту минуту». Он задумался, боясь заглянуть вперед и направить свои мысли на завтрашний день, день суда над ним, и стараясь найти опору в надежде на будущее, когда они с Лайлой поженятся.

Робин уже составил план их жизни. Мартин разрешит им отправиться на его ранчо, и он немедленно уедет с Лайлой в Буэнос-Айрес. Лайла может взять кого-нибудь с собой в качестве компаньонки, и в тот день, когда развод будет утвержден, они обвенчаются.

Он продаст свою часть небольшого имущества, оставленного ему отцом, и предложит эти деньги Лайле, а затем ему удастся найти службу и зарабатывать на хлеб. Казалось, что нет такой вещи, которой бы он не совершил, будучи свободным, если бы Лайла была рядом.

Неужели уже пробило девять часов?

Если Лайла придет, ее теперь не впустят. Или же всех впустят к нему сегодня ночью? Он старался поверить, заставлял себя поверить этому.

Внезапно отворилась дверь. Робин вскочил — и увидел Дезборо Корстона, своего защитника, улыбающегося ему заученной улыбкой. Тот засунул белый жирный палец за воротник и поправил его. Робин ощутил запах хорошей сигары и чистого белья, и у него почему-то закружилась голова.

Корстон погладил свой выбритый подбородок, пристально глядя на Робина.

Наконец, он заговорил красивым звучным голосом, в котором звучала нотка сожаления.

— Робин, ваш рыцарский поступок может заставить многих покраснеть за себя. Но он чересчур благороден — он может сделать вас если не смешным, то бессердечным и жестоким в глазах людей. Подумайте о Мартине, о Меджи Энн, о ваших друзьях. Робин, вы должны понять, что не имеете права распоряжаться своей жизнью с таким эгоизмом. Я знаю, вам не приходило в голову оценивать ваши действия подобным образом. Но откиньте все рассуждения о средневековом рыцарстве, о самозабвенной преданности, и вы увидите, что совершаете. Вы сделали красивый жест, и вам кажется, что вы не имеете права изменить его, чего бы это ни стоило вашим близким. Благодаря вашему желанию пожертвовать собой, гибнет жизнь вашего брата, пятнается имя, оставленное вам отцом, имя почтенной и гордой семьи, и глубоко страдают все ваши друзья. Ответьте мне только на пару вопросов — больше я ни о чем не прошу вас.

Скажите мне, где вы впервые увидели Кри и при каких обстоятельствах встретились с ним в ночь на пятнадцатое; у него было множество врагов, — и есть целый ряд мужчин и женщин, желавших убить его и имевших причины для этого. Я не прошу вас обвинять кого-нибудь, я просто настаиваю на том, чтобы вы отказались от признания в убийстве. Слушать ваше дело при теперешнем положении вещей или помочь палачу затянуть на вашей шее петлю — одно и то же. Робин, неужели вы желаете умереть? Это невозможно. Даже старики цепляются за жизнь, стремясь прожить лишний час, а вы молоды, и весь мир перед вами. Я заклинаю вас, откажитесь от прежних показаний. Заявите: я не виновен, а остальное предоставьте мне. Согласитесь, Робин. Подпишите эту бумагу. Это официальное заявление об отрицании вами вины.

Он вынул из кармана документ, на котором было напечатано несколько фраз, и держал его в своей полной руке.

Робин сидел, прислонившись к стене, а Корстон молчал, обворачивая бумагой пальцы и разворачивая ее опять. Внезапно он подошел и положил руки на плечи Робина. Его низкий, вкрадчивый, необыкновенно убедительный голос зазвучал снова:

— Я знаю, мой милый, почему вы очутились в комнате леди Гревиль. Вы проводили ее домой и зашли к ней только на одну секунду. Я знаю, что ваши отношения с ней не таили в себе ничего грешного, но как раз в этот момент было совершено убийство, и вы попали в западню. Вероятно, принимая во внимание вашу молодость и горячность, вы захотели выбежать на площадку лестницы, чтобы оказать помощь пострадавшему, но Лайла Гревиль остановила вас. Женщины всегда останавливают нас, когда им этого не следует делать. Итак, вы оказались заключенным в ее комнате, а Гревиль делал обход своего дома, и вы, понимая, что он должен подумать, найдя вас в спальне жены в два часа ночи, решились пожертвовать собой, чтобы спасти честь Лайлы. Мой бедный мальчик, ее честь не стоит ни одной секунды вашего колебания, не говоря уже о…

Он не продолжал, так как кулак Робина закрыл ему рот, Корстон отступил, замолчал и поднес носовой платок к губам.

— Как вы смеете, как вы смеете? — пробормотал Робин.

Корстон смотрел на него, и в его взгляде были гнев, презрение и капля восхищения.

Он сказал, все еще прикрывая рот.

— Я знаю, как следует защищать негодяя, преступника-убийцу или честного человека, но не умею помочь безумцу. Это не в моей власти. Завтра я сделаю то, что смогу. Теперь я ухожу. Скажите, не желаете ли вы меня о чем-нибудь спросить на прощанье?

— Нет, — хрипло ответил Робин.

— Уверены? — уточнил Корстон.

На мгновение Робин заколебался, но затем твердо ответил: