Вот так барабанщик! - Каменский Александр Владимирович

Ранним утром наш пароход подошел к пристани Оханск.

Когда мы приехали в город, Ромка с деловитым видом бегал по новой квартире и обнюхивал каждый угол: все ли в порядке? Видать, решив, что опасности нет никакой, Роман Полканыч мирно улегся у двери, свернулся калачиком и уснул чутким собачьим сном.

…Прошло лето, прошла осень, прошла зима, прошла весна, и снова наступило лето. Еще зимой мы с папой мечтали отправиться на несколько дней за город — отдохнуть, порыбачить, побродить по лесам… Но эта веселая прогулка все время откладывалась. Ее решили перенести на июль.

А вот и каникулы начались. Я целые дни проводил на берегу Камы, встречая и провожая пассажирские пароходы, удил рыбу, валялся на горячем песке — загорал. Очень любил кидать в реку плоские гальки. Я уже давно научился кидать гальки так, что они, прежде чем пойти ко дну, долго прыгали над водой, точно живые. Очень интересно смотреть, кто понимает. Но мне все это надоело, и я решил побывать с Ромчиком в леспромхозе, где работал мой папа.

Когда я пришел, в конторе сидел какой-то бородатый дядя и дымил трубкой. По фуражке я сразу догадался, что дядя этот — капитан. Я сел у открытого окна и слушал, о чем говорили капитан и отец.

— Так что, Александр Алексеевич, поведу я твой плотокараван к устью Волги, как начальство решило, — говорил хриплым голосом мужчина с трубкой.

— Хорошо, — сказал папа, — к следующему воскресенью плотокараван будет окончательно сформирован и — в путь. Желаю тебе успеха.

— Спасибо. Только, полагаю, нелегко будет, — ответил капитан. — Кама в этот сезон что-то сильно капризничает. Боюсь, что придется крепко повоевать с рекой.

Капитан встал и протянул папе руку.

Из-под стола раздалось грозное рычание, и капитан, отдернув руку, почему-то спрятал ее в карман.

— Что это у вас за зверь?

— А… это наш Роман Полканыч, — рассмеялся отец, — наш пес… Прошу любить и жаловать. — Тут отец схватил Ромчика за передние лапы и посадил на колени. — Безобразие, Роман Полканыч, сколько раз я говорил тебе: не смей входить ко мне во время работы, а ты продолжаешь нарушать порядок!

Ромчик, поводя ушами и моргая глазками, виновато посматривал то на отца, то на меня, то на капитана.

Я поспешил выручить друга и, сняв его с папиных коленей, посадил на окно. Капитан простился и вышел из конторы.

— Хорошо… замечательно! — повторял отец, потирая руки. Он делал так всегда, когда был чем-нибудь взволнован или очень обрадован.

— Хорошо, Гриша, прекрасно! Скоро наш плотокараван поплывет к Волге!

— А почему капитан собирается нынче «воевать с рекой» и что это значит? — спросил я отца.

— Дело в том, — объяснил папа, — что погода нынче стоит, как сам видишь, неважная, ветер сильный, вода неспокойная. Для плотоводства быстрая вода — сплошные неприятности: того и гляди, снесет плот в сторону, на пески или крутой берег. Случается, что в бурю вода сильно качает плотокараван и даже разбивает его, если он плохо связан. Сплав леса — серьезное дело.

Долго рассказывал отец о труде лесорубов и сплавщиков, и у меня пропала всякая охота удить рыбу и кидать гальки в воду — хотелось сейчас же бежать на реку и смотреть, как сплавщики сколачивают плоты, которые буксирные пароходы поволокут в дальние края…

Вечером, после ужина, я с Ромчиком снова помчался к Каме. Там я наблюдал, как ловко сплавщики подгоняли бревна одно к одному, дружно взмахивая острыми баграми.

— Эй, куда смотришь? — сердито кричал какой-то старик молодому парню, который зазевался и не успел подцепить багром скользкое бревно. Крутясь, оно понеслось по волнам к берегу.

Я вскарабкался на плот. Размахивая руками, чтобы не свалиться в воду, побежал к белому деревянному домику. Он стоял на самой середине плота. Над домиком — жилищем сплавщиков — весело трепетал под речным ветром красный флажок.

Я оглянулся, чтобы позвать Романа Полканыча и — вовремя! Ромчик оступился, соскользнул с мокрого бревна в воду и жалобно взвыл. Барахтаясь в воде, он старался взобраться на плот, но у него ничего не получалось. Ромчика захлестывало волнами, и он то исчезал под бревнами, то снова всплывал, скуля и страшно воя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я мигом лег на живот, подполз к бревну, у которого барахтался мой друг и вытащил его за шиворот. Встряхнувшись, Ромчик благодарно лизнул меня прямо в лицо и залился радостным лаем. Он бежал за мной к белому домику уже более осторожно; купанье ему не очень-то понравилось.

В домике я увидел капитана буксирного парохода, того самого, который разговаривал с отцом.

— А… это, кажется, сынишка Александра Алексеевича? — обратился он ко мне, как к старому знакомому. Попыхивая трубкой, добавил: — Зачем пожаловал?

Я удивился, что капитан узнал меня, и спросил:

— А как вы узнали, что я — это я?

Капитан почему-то расхохотался:

— Работой сплавщиков интересуешься, а?

— Интересуюсь, — признался я и тоже засмеялся: мне очень нравился этот широкоплечий веселый капитан и я поставил, по выражению папы, «вопрос ребром»:

— Хочется сплавать до Волги!

— Одному или с приятелем? — капитан ткнул пальцем в сторону Ромчика.

Я смутился и, наверное, покраснел. Тут капитан серьезно взглянул на меня и сказал:

— Вырастешь — поплаваешь, ежели к тому охота будет. А маленько прокатить можно. Только с батькой договорись. Понял?

Вернулся я домой поздно, решив упросить отца разрешить проводить плот хотя бы до ближайшей пристани. Но я простудился и слег в постель, проболел целых пять дней. И плотокараван отправился к Волге без меня.

В тот вечер, когда был отправлен плотокараван, папа пришел из конторы бледный и грустный.

— Сегодня мне что-то очень нездоровится. Придется, видно, послушаться врача и взять отпуск. Жаль только, что разболелся я не вовремя — на очереди отправка еще одного плотокаравана. Но ничего не поделаешь.

Отец заметил, что мне невесело, и спросил:

— Что с тобой?

Но я промолчал: так было обидно, так было обидно, что не пришлось даже увидеть, как плот отправляли! А отец заговорил о прогулке, о которой мы всю зиму мечтали по вечерам.

Отец все же догадался, что я сердился на свою болезнь, и сказал:

— Не унывай, сынок! Тебе только десять лет, жизнь у тебя вся впереди, успеешь, поплаваешь по морям и океанам, а по Каме и Волге уж обязательно!

Мне стало немного веселее, и я крепко обнял отца.

Через неделю он взял отпуск. Мы — папа, мама и я — оставили бабушку домовничать и, взвалив на плечи рюкзаки, отправились в путь. Ромчик, конечно, дома не остался. Склонив голову на бок, тщательно обнюхивая землю, он с деловитым видом бежал впереди. Порой останавливался, дожидаясь нас, а дождавшись, снова мчался дальше.

— Хороший пес, если разобраться, — смеясь, сказал папа, глядя на Ромчика. — На самом деле, Роман Полканыч за последнее время перестал проказничать. А что до его собачьей верности, то она просто удивительна. Ведь твой пес, Гринька, предан тебе, как говорится, и душой и телом.

Через час мы подошли к речушке и решили сделать привал. Чтобы нас не жгли лучи июльского солнца, папа натянул на колышки свою фронтовую плащ-палатку. Мама занялась заготовкой хвороста для костра, а я побежал с чайником к речке за водой. Высунув язык, Ромчик семенил за мной по пятам. Подбежав к речушке, он стал жадно лакать прозрачную воду, виляя коротким хвостом.

— Гав! Гав! — лаял Ромчик и глядел на меня так, словно хотел сказать: «Пей! Пей же!»

— Хороша речная вода, Ромчик?

— Гав! Гав! Гав!

— Ну и я попробую!

Весело потрескивал костер. Посвистывал и тяжело вздыхал медный походный чайник. Отец, напившись чаю, заснул. Потом уснула и мама. А мне спать совсем не хотелось. Я слушал стрекотание беспокойных кузнечиков, разглядывал небо, по которому кружевами вились облака. Роман Полканыч зорко следил за каждым моим движением, точно боялся, что я уйду куда-нибудь без него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Давай, Ромчик, побегаем по лугу немножко, — крикнул я и побежал к лесу.