Лечение творчеством - Юлия Некрасова

Таким образом, подчеркивается момент своего рода суггестии. По словам Д.С. Лихачева, соучастие читателя в творческом процессе – существенная сторона художественного произведения. От этого зависит не только эстетическое наслаждение, но и его, читателя, убежденность.

Автор, как бы выступая в роли психотерапевта и носителя определенных ценностей, позволяет читателю самому приходить к нужному выводу. При этом сам факт такой суггестии может иметь как опосредованный (через образ, поступки героя, композицию, основную идею произведения), так и непосредственный (через прямые высказывания, суждения, афоризмы автора) характер.

I. 2. Феномен «Яблони»

От анализа литературных произведений – к собственному творчеству. Покажем более подробно целостный процесс работы с пациентом во время пропедевтического этапа на примере 14-летней школьницы из Ташкента – Наташи У.

«Заикающейся себя помню почти всю сознательную жизнь… Подолгу молчу перед каждым словом, а то и слогом, высовываю язык и кусаю его…» (из дневниковых записей).

В девятилетнем возрасте Наташа У. потеряла мать и бабушку. С пожилым отцом, родственниками и одноклассниками отношения складывались сложно… Многочисленные обращения к специалистам усугубляли неверие в возможность избавления от заикания.

Характерные переживания: «…страх, досада, стыд…», «…тоска и подавленность…».

Основные состояния во время попыток говорить: «…стеснение, особенно с мальчиками… с ними вообще не говорю…», «…страх…», «…нежелание вызывать досаду собеседника…», «…жалкие попытки внушить себе, что могу сказать…».

Раздраженный протест против заикания проявляется даже в характерном движении: «…часто, чтобы вытолкнуть слово, я прыгаю, приседаю, топаю ногой…».

Обычная реакция – избегание трудных ситуаций: «…в магазины предпочитаю не ходить…», «…прошу сказать за меня…», «…незнакомых избегаю…».

Это же подтвердилось в результате тестирования: «Практически полностью отсутствует поиск выхода из фрустрирующей ситуации» (тест Розенцвейга).

Проблема заикания – это, конечно, проблема нарушенного, искаженного общения. Особенно для подростка, в чьем возрасте потребность в неформальном глубинном общении, в «значимом другом» – ведущая, когда общение само по себе – высшая жизненная ценность! Вопрос одного из тестов – «Какие желания возникают наиболее часто?», – предполагающий широкий диапазон возможных ответов, выводит Наташу на целую серию воспоминаний, переживаний по поводу только неудачного общения:

«Когда начинаю сильно заикаться и выводить этим собеседника из себя, возникает желание провалиться сквозь землю… Когда на меня обращены жалостливые физиономии, когда учителя прощают мне то, что не прощают другим, и обвиняют в том, чего не было, мне хочется куда-нибудь спрятаться, ничего не видеть и не слышать…»

Для заикающегося ребенка именно с общения в школе начинаются многие психотравмы, перерастающие порой в настоящие «психодрамы»:

«…Учителя думают, что придуриваюсь… Отвечаю письменно, меня совсем не спрашивают. Получив плохую отметку, я не могу ее исправить… Однажды учительница сказала: “Как отвечать на уроке, так не можешь, а как разговаривать на перемене – получается!” Я тогда впервые усомнилась в разумности и справедливости взрослых…»

Естественно, что все это оставило сверхболезненный след в сознании девочки:

«…Когда проходили мимо школы, ноги становились ватными…»

«Лишний, неполноценный, человек второй шеренги, птица с перебитыми крыльями… глаза всегда избегают вашего взгляда, заранее пресекают любой возможный контакт, словно говорят: “Мы не знакомы и незачем ко мне обращаться…”» —

так говорят о себе сами заикающиеся.

Таким образом, нарушенная речь – только внешняя сторона заикания, всего лишь «верхушка айсберга». Существует еще и подводная, во много раз большая его часть. Заикание, подобно сорняку, дало мощные и цепкие психологические корни, затронуло многие глубинные структуры личности. Вот почему жизнь Наташи, как внешняя, так и внутренняя, строится с «поправкой» на заикание, «вращается» около речевой проблемы, создает почву для отчаяния, сомнений, иногда перерастает в апатию. Нас сразу же насторожило общее состояние подростка. Недетская усталость, истощение нервной системы: «…Озабочена, чувствую себя скованно, встревожена» – ответила она на вопрос теста о состоянии. Отец дополнил: «Потеряла уверенность, почти не борется».

Оговоримся, что приведенный выше материал, характеризующий Наташу У., мы относим к так называемому «портрету болезни», включающему информацию о тяжести дефекта, наличии скопто– и логофобии (стыда и страха речи), связанных с заиканием личностных проблем.

Кратко изложим процесс выстраивания «портрета неповторимости» как способа получения информации об индивидуальных особенностях пациента «вне дефекта» заикания на примере Наташи У.

Начнем с ее школьной характеристики: «Наташа эрудирована, много читает, грамотная, обладает правильной литературной письменной речью, пишет сочинения, где проявляется ее аналитический ум, знание жизни, людей». А наше первое впечатление от работ этой пациентки было: удивительная добросовестность, аккуратность (задания выполнялись таким почерком, что мы не перепечатывали их), сверхсерьезное отношение к предстоящему лечению: «Извините за плоский анализ… задания рассчитаны на взрослых, для меня это слишком заумно», – предупреждала нас девочка и… давала блестящие разборы художественных произведений. «Посредственность…», – приговор, который дала себе девочка в одной из самохарактеристик, и всеми своими работами опровергла его. Налицо – завышенные требования к себе, высокий уровень притязаний в сочетании с повышенной тревожностью.

В обыденном представлении темная сторона тревожности не вызывает сомнений: по данным тестов, у Наташи – это личностное качество связано с высокой степенью травмированности. Однако одна из основных особенностей нашей методики – ориентация на «положительное» начало в человеке, следовательно, и в тревожности мы находим ее «плюсы»: это и чувствительность, и осторожность, и ответственность, которые заставляют предусматривать каждый шаг, продумывать его до мелочей, изобретать различные варианты действий, проверяя себя, а это, в конечном счете, – проявление своеобразного творческого начала. И даже в патологическом двигательном поведении Наташи (характерное движение топания ногой) мы стараемся найти отправные точки для дальнейшей работы. Так, нетерпимость к своему недугу порождала желание противостоять ему, идти напролом назло себе и болезни: «донести мысль до других», «или пан, или пропал», то есть «без откладывания».

Говоря об особенностях интеллекта девочки, мы отмечали, что каждая работа Наташи была насыщена многочисленными образами, сравнениями, ассоциациями. Задания она выполняла в форме своеобразного диалога, с «размышлениями вслух» с постановкой сложных вопросов, выдвижением интересных гипотез, с поиском ответов, перебором всевозможных вариантов решения и выводов, с неожиданными догадками и открытиями, «озарениями». И все это – часть ее духовного мира, построенного на фантазии, воображении, мечтах. Разносторонние знания, ценности, нравственные идеалы, не всегда и не достаточно реалистические, «неземные» накоплены подростком с раннего детства из огромного количества прочитанных книг, трансформированы через лично пережитое горе.

Продолжая анализировать присланные Наташей задания пропедевтического этапа, мы отмечали ее коммуникативно-антикоммуникативную настроенность. С одной стороны, ярко выраженная потребность в общении, стремление «быть нужной окружающим», с другой – «вспыльчивость, самонадеянность», «нетерпимость к чужим недостаткам», предъявление высоких требований к людям, агрессия. Таким образом, не только само заикание и отношение к нему окружающих мешают нормальному общению подростка.

«Птичий двор с его глупой и никчемной возней, – само воплощение скопища недалеких самодовольных обывателей… Впору было смеяться над ними самими – над их убожеством…» (из анализа сказки «Гадкий утенок»).

Бросается в глаза готовность, с которой девочка обрушивается на всех отрицательных персонажей, символизирующих «общество», социальную среду. В других работах также явное преувеличение роли сил зла и несправедливости. «Самовозгорающаяся» агрессивность, отрицательные установки в отношении к окружающим иногда принимают самый обобщающий характер (в сравнении с анализами этого же произведения другими пациентами, «удельный вес» обвинительной темы у Наташи, количество ярких эпитетов, эмоциональный накал намного выше). Тема зла без конца прокручивается, нагнетается. Показателен в этом плане и анализ пьесы Б. Шоу «Пигмалион». Практически весь он построен на гневном осуждении профессора Хиггинса, его «…бесцеремонного обращения с людьми», нечуткости, равнодушия, «неисправимости». В заключение остается лишь пожалеть о том, что «у Хиггинса скупая душа»…