Морозовы. Династия меценатов - Лира Муховицкая

В 1918 году частная галерея Ивана Морозова была национализирована. Его особняк, в котором располагалась коллекция, стал Вторым музеем новой западной живописи (Первый музей составила коллекция Щукина). По иронии судьбы, Иван Абрамович был назначен заместителем хранителя собственной коллекции и в течение нескольких месяцев занимал эту должность, водя посетителей по залам музея. К тому времени уже покинули Советскую Россию практически все его прежние друзья, знакомые и родственники. В 1917 году скончалась мать, Варвара Алексеевна, но Иван Морозов все никак не мог бросить свою коллекцию. И лишь весной 1919 года он решился и навсегда покинул Россию вместе с женой Евдокией и дочерью. Семья Морозовых обосновалась в Париже, сначала в гостинице «Мажестик», а затем в квартире в 16-м округе французской столицы. В эмиграции Иван Абрамович никогда не вспоминал о национализированных большевиками фабриках (большую долю семейных предприятий Варвара Морозова и так завещала своим рабочим), не жалел о былом благополучии и утрате гигантского состояния. Самым ценным, что осталось в России, он считал свое собрание живописи. Без него жизнь Ивана Морозова утратила смысл. Его сердце остановилось 22 июня 1921 года, когда он ехал в Карлсбад (Карловы Вары).

Младший брат АРСЕНИЙ АБРАМОВИЧ МОРОЗОВ в семейном текстильном бизнесе абсолютно никакого участия не принимал.

Красавец и балагур, известный всей Москве весельчак, страстный охотник и любитель собак, Арсений Абрамович снискал славу кутилы, прожигателя жизни и родительских капиталов. Но зато он сумел удивить Первопрестольную постройкой весьма неординарного сооружения на Воздвиженке – замка в испано-мавританском стиле, в котором сейчас находится Дом приемов Правительства Российской Федерации.

На двадцатипятилетие матушка Варвара Алексеевна подарила Арсению участок земли, на котором располагался привычный глазу жителей Москвы классический особнячок. Молодой Морозов задумал перестроить его по своему вкусу.

Заказ на строительство особняка получил известный архитектор, мастер московского модерна Виктор Александрович Мазырин. Арсений Абрамович познакомился с ним на Всемирной выставке 1894 года в Антверпене, для которой Мазырин проектировал русский павильон. К тому времени он уже был признанным мастером, автором павильонов для Парижской выставки 1889 года и Среднеазиатской выставки в Москве (1891). Мазырин слыл у московской публики «большим оригиналом»: он верил в переселение душ и считал себя инкарнацией египтянина-строителя пирамид. Поэтому он даже дважды побывал в Египте. Мазырин много путешествовал и, как истинный зодчий, из каждой поездки привозил альбомы зарисовок: рисунки различных зданий, понравившихся ему деталей и фрагментов архитектурных сооружений. Неудивительно, что Арсений Морозов сошелся и подружился именно с таким архитектором – они стоили друг друга. По Москве даже ходили слухи, что между чудаковатым архитектором и его заказчиком имел место бурный роман.

Рассказывали также, что, принимая заказ на постройку особняка, Мазырин спросил:

– В каком стиле строить?

– А какие есть? – поинтересовался Арсений.

– Классический, модерн, мавританский… – начал перечислять зодчий.

– А, строй во всяких! У меня на все денег хватит, – заявил ему Морозов.

И вскоре архитектор и эксцентричный заказчик отправились в вояж по Европе – искать прообраз будущего чудо-дворца. Искомое здание они нашли в португальском городе Синтра: дворец Паласиу-ди-Пена, построенный в 1885 году, который принадлежал принцу Фердинанду, мужу португальской королевы Марии II. Замок был воздвигнут на высокой скале, он доминировал над всей местностью, но в то же время оставлял впечатление легкости и очарования. Это дивное сооружение очень понравилось Арсению Абрамовичу, и он заказал Мазырину построить ему особняк в характерном для Португалии и, в частности, для дворцов Синтры стиле мануэлино.

Старшая дочь архитектора Мазырина, балерина Мариинского театра Лида, в 1897 году заложила первый камень в основание дома, и уже через три года (невероятно быстро по тем временам) строительство было закончено.

Однако еще во время строительства особняк Морозова сделался объектом насмешек москвичей, сплетен, слухов и критических газетных статей. Все залы дворца были решены в разных стилях – не было ни одного повторяющегося, даже похожего, как и потребовал Морозов изначально.

Аристократическая Москва скептически морщилась. Граф Лев Николаевич Толстой в романе «Воскресение» дал убийственную характеристику и особняку, и хозяину: Нехлюдов, проезжая по Воздвиженке, размышляет о строительстве «глупого ненужного дворца какому-то глупому ненужному человеку». Не менее резко высказалась Варвара Алексеевна, мать Арсения, когда узнала, что сын сделал с ее подарком – особняком в русском стиле: «Раньше я одна знала, что ты дурак, теперь вся Москва знает». На все упреки братьев о безвкусии и непрактичности Арсений отвечал: «Мой дом будет вечно стоять, а с вашими картинами еще неизвестно что будет».

Дом на Воздвиженке славился шикарными банкетами, которые устраивал хозяин, гостей собиралось столько, что «дамскому вееру было негде упасть». Арсений мог пригласить на банкет целый кавалерийский полк, а однажды заходивших встречало чучело медведя, в лапах у которого был серебряный поднос, полный осетровой икры. Особенно частым гостем особняка стал Савва Тимофеевич Морозов, двоюродный дядя братьев Морозовых, который нередко приводил с собой своих друзей, в том числе и писателя Максима Горького.

Однако долго наслаждаться жизнью в «мавританском замке» Арсению не пришлось. В Твери на пьяной пирушке по случаю местных выборов речь зашла о силе воли. Тридцатичетырехлетний Морозов заключил глупое пари, что сможет выдержать любую боль, и, недолго думая, тайком от приятелей прострелил себе ногу. Пари он выиграл, но рана не была должным образом обработана, и через три дня Арсений умер от заражения крови. Его друг Мазырин скончался в 1919 году то ли от пневмонии, то ли от брюшного тифа. (Его потомки и сегодня живут в Москве). Дом же, построенный парой этих эксцентричных людей, стоит до сих пор. За более чем вековое существование дома произошло изменение вкусов и представлений о прекрасном. Теперь этот образчик странной для современников архитектуры воспринимается как нечто замечательное и даже чудесное.

Со смертью Арсения Морозова скандальная слава дома на Воздвиженке не закончилась. Кутила и любитель женщин оставил особняк не жене с детьми, а некой даме полусвета Коншиной, которая была его любовницей. И даже старания лучших московских юристов, нанятых Варварой Алексеевной Морозовой, не увенчались успехом. Оспорить это завещание родственники не смогли. Сама Варвара Морозова до конца жизни ненавидела дом на Воздвиженке, который стал своеобразным памятником ее непутевому, но, вне сомнения, любимому сыну.