Хаос Шарпа - Бернард Корнуэлл

— Позже! — Шарпу не хотелось показаться грубым, но сейчас некогда было тратить время на любезности. Он отвернулся от португальского офицера. — Дэн! Вы взяли оружие Тэрранта?

— Всё здесь, сэр, — винтовка раненого висела у Хэгмэна на плече, а на поясе — патронная коробка.

Шарп не хотел, чтобы французам досталась винтовка Бейкера, и так достаточно неприятностей, чтобы ещё оставить врагу лучшее из когда-либо созданного оружие.

— Идём сюда! — Шарп приказал двигаться на север, удаляясь от реки.

Он преднамеренно оставил дорогу. Дорога шла вдоль реки, и на лугах, раскинувшихся по берегу, конница могла беспрепятственно их преследовать, зато тропа шла на север через лес, и Шарп выбрал её, используя деревья как прикрытие. Выше на склоне деревьев было меньше, лес сменился рощей низкорослых дубов, чья толстая кора шла на изготовление винных пробок в Опорто. Шарп вёл людей в быстром темпе, дав короткий привал через полчаса, когда они поднялись к дубам, и отсюда внимательно осмотрел обширную долину. Город был всё ещё виден на западе, там клубился дым от многочисленных пожаров и плыл над дубовыми рощами и виноградниками. Солдаты отдыхали. Шарп опасался преследования, но французы, очевидно, торопились разграбить Опорто и завладеть самыми красивыми женщинами, и не намеревались преследовать горстку солдат, бегущих в горы.

Португальские солдаты шли вместе со стрелками Шарпа, и их офицер, который уже пытался заговорить с Шарпом, приблизился вновь. Он был очень молод, строен, высок и одет в новёхонькую форму. Его офицерская сабля, висящая на белой перевязи, расшитой серебром, и красующиеся на поясе пистолеты выглядели настолько чистыми, что, как подозревал Шарп, ещё ни разу не использовались по назначению. Парня можно было бы назвать красивым, если бы не слишком уж тонкие усики, а его манеры позволяли предположить, что он джентльмен и получил хорошее воспитание. В его умных тёмных глазах застыло отчаяние, что было неудивительно, ведь он видел, как Опорто был сдан захватчикам. Он поклонился Шарпу:

— Сеньор?

— Я не говорю на португальском, — сказал Шарп.

— Лейтенант Висенте, — представился офицер на хорошем английском языке.

Его тёмно-синий мундир, украшенный серебряными пуговицами, с красными манжетами и высоким красным воротником был на белой подкладке. Кивер с номером 18 на значке добавлял к его и без того немалому росту ещё добрых шесть дюймов. Он запыхался, его лицо блестело от пота, но он помнил о хороших манерах.

— Поздравляю вас, сеньор.

— Поздравляете меня? — не понял Шарп.

— Я видел вас, сеньор, там, на дороге. Я считал, что вам остаётся только сдаться, но вместо этого вы пошли в атаку. Это было… — Висенте сделал паузу и нахмурился, пытаясь подобрать подходящее слово. — Это было очень смело. — продолжил он и затем смутил Шарпа, снимая кивер и вновь кланяясь. — И я приказал своим людям напасть на французов, потому что хотел поддержать вашу храбрую атаку.

— Это было не смело, а чертовски глупо, — возразил Шарп, -

— Вы поступили смело, — настойчиво повторил Висенте. — И мы салютуем вам.

Он на мгновение замер, видимо, и впрямь собираясь сделать шаг назад и отсалютовать саблей, но Шарп успел предотвратить эту глупость, задав вопрос, сколько у Висенте в отряде людей.

— Тридцать семь, сеньор, — с серьёзным видом доложил португалец. — Мы из Восемнадцатого полка, гарнизон Порто.

Он назвал Опорто так, как его назвали сами португальцы. Полк, рассказал он, оборонял наскоро построенные укрепления на северной окраине города, потом отступил к мосту, где началась паника и всё смешалось. Висенте двинулся на восток, и с ним тридцать семь солдат, только десять из которых были из его собственной роты.

— Нас было больше, — признался он. — Но только мы выжили. Один из моих сержантов назвал меня дураком, когда я приказал вступить в бой, чтобы спасти вас, и мне пришлось расстрелять его, чтобы помешать распространять среди людей… Как это сказать?… Ах, да, отчаяние… А затем я привёл подкрепление вам в помощь.

Несколько секунд Шарп ошеломлённо смотрел на португальского лейтенанта и, наконец, спросил:

— Вы сделали что?

— Я повёл этих людей обратно, чтобы помочь вам. Я — единственный офицер, который остался от моей роты. Капитан Роха был убит ядром на позициях, а остальные… Я не знаю, что с ними случилось.

— Нет, — прервал его Шарп. — Перед этим… вы сказали, что расстреляли своего сержанта?

Висенте кивнул:

— Конечно, за это я предстану перед судом. Буду молить о снисхождении. — В его глазах стояли слёзы. — Но сержант ведь сказал, что вы уже мертвецы, и нас перебьют вместе с вами. Он подбивал солдат снять форму и скрыться.

— Вы поступили правильно, — сказал Шарп, удивлённо качая головой.

Висенте вновь поклонился:

— Вы льстите мне, сеньор.

— И прекратите называть меня сеньором, — остановил его Шарп. — Я — лейтенант, как и вы.

Висенте отступил на полшага, не скрывая удивления:

— Вы…?

Он хотел спросить, почему, но сообразил, что подобный вопрос прозвучит грубо. Шарп был старше него, вероятно, лет на десять, и если он всё ещё был лейтенантом, тогда, по-видимому, он не был хорошим солдатом. Хороший солдат к тридцати годам уже должен сделать карьеру.

— Но я уверен, сеньор, что вы главнее меня, — продолжил Висенте. -

— Не может быть, — ответил Шарп.

— Я был лейтенантом всего две недели.

Настала очередь Шарпа удивляться:

— Две недели?

— Конечно, перед этим я прошёл подготовку… — сказал Висенте. — И во время учёбы я много читал о деяниях великих полководцев.

— Вы учились?

— Я — адвокат, сеньор.

— Адвокат! — Шарп не смог скрыть инстинктивного отвращения.

Он вылез из английской сточной канавы, и любой, кто там родился и жил, знал, что причиной большинства несправедливостей и притеснений, которые приходилось переносить, были адвокаты. Адвокаты были слугами дьявола, которые провожали на виселицу мужчин и женщин, паразитами, руководившими бейлифами; они умели использовать законы как ловушки для неосторожных и богатели на своих жертвах, а потом становились политиканами и получали возможность придумать ещё больше законов, чтобы разбогатеть ещё больше.

— Ненавижу проклятых адвокатов, — прорычал Шарп, помнивший о том, что случилось после смерти леди Грейс, когда адвокаты лишили его каждого заработанного пенни.

Воспоминания о Грейс и о мёртвом ребёнке, которого она родила, воскрешали былые страдания, и он пытался заставить себя не думать об этом.

— Я действительно ненавижу адвокатов, — сказал он.