1985 - Дьердь Далош

- Найдите себе поэта получше! - крикнул он пронзительно, приоткрыв дверь. Впустил он нас только после того, как мы передали ему в знак глубокого раскаяния бутылку виски со складов внутренней партии.

Больше всего Дэвид боялся, что следующие поколения будут знать его только как поэта "ЛПТ". Он не любил, когда мы говорили о политических достоинствах его стихов, и глубоко завидовал тем своим коллегам-поэтам, кто при первом дуновении свободы отвернулся от политики и целиком посвятил себя так называемой "чистой поэзии". Особенно задевали его ядовитые замечания кое-кого из этих поэтов, будто его политическая агитация - всего лишь своеобразная компенсация за недостаток поэтического таланта. Он обижался и на Сайма, который хоть и был его другом, но предпочитал стихи Суинберна и Элиота.

- Я не желаю жертвовать своим талантом ради какой-то сомнительной политической славы, - заявлял он. Но отойти от политики, которой он был обязан своей популярностью, он не мог. Так он и жил в постоянных метаниях между поэзией и политикой, между преувеличенной самоуверенностью и чрезмерным слабодушием. Наверное, только мне удавалось немного успокоить его страхи. В сущности, он был несчастный человек.

Нашего старшего коллегу Уайтерса не волновали ни любовь, ни слава. Теперь, когда этого выдающегося человека и экономиста нет в живых, я, вероятно, могу сказать, не оскорбляя его памяти, что главной его страстью была еда. Прежние коллеги по партии регулярно присылали ему (а значит, и нам тоже) пакеты с пищей и одеждой. Благодаря им заседания редакции иногда заканчивались настоящим пиром, в котором Уайтерс принимал участие с большим воодушевлением. За едой он всегда надевал те очки, которыми обычно пользовался для чтения.

- Люблю видеть, что я ем, особенно если есть на что поглядеть, говорил он.

С таким аппетитом он запихивал в рот копченые гусиные ножки и импортные бананы из Остазии, что старый циник Сайм как-то заметил: "В один прекрасный день, Уайтерс, тебя подкупят гусиной ножкой. Но прежде чем окончательно перейти на сторону врага, ты потребуешь заключить специальный контракт, где будет оговорено твое ежедневное меню".

Сайм всегда отличался легкомыслием. Изо рта у него вечно торчала сигара "Победа" самого низшего сорта. "Это сегодня единственное, что еще связывает меня со Старшим Братом", - говорил он, намекая на то, что покойного диктатора на портретах часто изображали с сигарой "Победа" во рту (хотя вкус, а значит, и сорт табака у того наверняка были получше).

Любимым и постоянным развлечением Сайма было нас пугать. В один прекрасный день, предсказывал он, в "Таймс" появится официальное заявление, что вся эта либеральная эпоха была всего лишь розыгрышем, что Старший Брат не умер, а просто хотел таким способом проверить, много ли у него в Океании подлинных приверженцев и кто окажется предателем. Сценарий такого "дня гнева" Сайм разрабатывал во всех подробностях, включая описание того, как члены внешней партии будут соперничать в оплевывании самих себя. Мы чуть не помирали со смеху, за исключением Парсонса, который не находил в пророчествах Сайма ничего остроумного и упрашивал его прекратить эти скверные шутки.

- Да тебе нечего бояться, - безжалостно отвечал ему лингвист. - Когда нас примутся пытать, мы дадим показания, что ты всегда уходил в половине одиннадцатого, а все самое важное начиналось позже. Так что тебе ничего не грозит; в худшем случае отрежут левую руку и правую ногу.

Не щадил Сайм и Уинстона.

- Слушай, конспиратор, - говорил он ему, изображая офицера полиции мыслей. - Отрицать бесполезно. У всех женщин, с которыми ты имел дело, подмышкой были установлены микрофоны, а ты не перестаешь говорить о политике, даже когда совокупляешься, так что мы слышали все, как по центральному радио. Жаль, что телевидение у нас еще несовершенно, а то мы могли бы и увидеть кое-что интересное {Сайм ошибался. Секретные фотографии сцен из интимной жизни редакторов "ЛПТ" позже, в 90-х годах, были вмонтированы в секс-фильмы, поскольку актерам все еще было запрещено сниматься обнаженными - Примеч. историка.}. Так вот, мы знаем, что ты, в сущности, неплохой человек, если бы не постоянное желание вернуться в материнскую утробу. Его ты и пытаешься замаскировать своими дикими высказываниями.

Это саркастическое замечание Сайма было не лишено смысла. Смит действительно отличался сентиментальностью. Например, он всегда преклонялся перед пролами, хотя не был знаком ни с одним из них. Конечно, это и помогало ему сохранять энтузиазм. Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь погладил его по головке за работу в "ЛПТ". Кроме того, он требовал нежности в обращении настаивал, например, чтобы участники движения, независимо от пола, целовались при встрече и прощании.

- Нет ничего стыдного в том, что мы не бесчувственные люди, - говорил он.

Многие любили его, восхищались его энтузиазмом и рвением в вербовке новых и новых сторонников нашего дела. Но многие ему завидовали, а кое-кто осуждал его агрессивную мягкость. Когда он слышал, что кому-то не нравится, он мрачнел. Во всем он старался видеть только хорошее - даже в полиции мыслей. Один из самых больших радикалов в политике, духовный отец самых острых нападок на противников, он вдруг становился нерешительным и даже податливым, когда приходилось защищать свои взгляды. Однажды он признался мне, что по-человечески ему всего труднее дается постоянная агрессивность, которую навязывает политика.

- Как хорошо было бы, - сказал он, - если бы можно было бороться только в письменном виде!

Это прозвучало как глубокий печальный вздох, как мягкий, бессильный протест против политики, которая становится второй, худшей натурой всякого, кто занимается ею долго и всерьез.

25. Официальное заявление по поводу премьеры пьесы

-------------------------------------------------

"Гамлет, принц датский"

----------------------

В недалеком будущем театр "Победа" покажет пьесу староанглийского писателя Уильяма Шекспира. "Гамлет" был в свое время знаменитой драмой. В нем разоблачались злоупотребления властью, типичные для средневекового датского общества. Этим объясняется популярность пьесы среди английских рабочих той эпохи. Герой пьесы - буржуазный интеллигент, являвшийся в то время, в сравнении с его феодальным окружением, прогрессивным мыслителем. Шекспир, естественно, не видел выхода из кризиса своей эпохи, так как жил за несколько столетий до появления ангсоца.

Партия всегда относилась с уважением к Шекспиру и его творчеству {Это не совсем соответствует действительности. Партия критиковала "Гамлета" еще в 1960 году. Резерфорд, впоследствии казненный, в своей статье "Шекспир и мы" признавал выдающееся значение творчества английского драматурга, но заявлял при этом: "Гамлет" принадлежит к числу слабейших произведений Шекспира. Его крайний индивидуализм, бездумное осуждение любой тирании и абстрактный гуманизм отрицательно сказывается на всей структуре пьесы. Текст ее монотонен, характеры одноплановы и нежизненны. Некоторые части пьесы просто примитивны - например, появление духа отца. Декадентская психология более поздних столетий как будто зарождается здесь в отношениях между Гамлетом и его матерью. Эпизод же с умственным расстройством Офелии просто безвкусен". Прекрасно знакомый с английским театральным и литературным миром своего времени, Резерфорд, правда, добавляет: "Это вовсе не означает, что после своей победы революция намерена изгнать Шекспира с подмостков. Нет, ставить "Гамлета" можно и даже нужно. Мы, может быть, только выбросим из пьесы наиболее неудачные места. Новое поколение должно учиться на достижениях и неудачах буржуазной культуры" (Резерфорд. Революционный реализм. Лондон, 1960).

Через два года после победы революции "Гамлет" по указанию Резерфорда был исключен из репертуара английского театра, и это решение не было отменено даже после казни Резерфорда - Примеч. историка}. Однако очень долгое время интриги Старшей Сестры препятствовали исполнению этого интересного и не лишенного известной ценности произведения. Мы надеемся, что сегодняшний зритель отнесется к нему с энтузиазмом и одновременно с должной критичностью.

26. Джулия - о премьере "Гамлета"

--------------------------------

Роль Клавдия мы поручили актеру, который раньше играл Старшего Брата в прославлявших его фильмах и пьесах о революции. Хотя грим был очень удачным, зрители сразу его узнали и встретили громом аплодисментов. Такой прием заранее предопределил настроение, царившее в зале на протяжении всей пьесы. Позже противники Движения за реформу обвиняли нас в том, что Полоний нарочно был сделан похожим на сотрудника полиции мыслей и что Гильденстерн и Розенкранц подражали жестам ответственных работников внутренней партии. Кое-кто даже узнал в тени отца Гамлета Эммануэля Голдстейна. Мы же, со своей стороны, приложили все усилия, чтобы представить пьесу как историческую драму, и для этого восстановили спектакль, шедший в 30-е годы.