Нас там нет - Лариса Бау

Смотреть на Лизкин живот было страшно и немного стыдно. Как будто тайны все вывалились наружу.

Неужели и мне такое будет? Так вот буду на глазах у всех тащиться по жаре, еле дыша, уродиной толстой.

Поделиться этой тревогой было не с кем. Борька важничал. Образованная жизнью Танька всегда делала на меня презренные глаза: ну ты дура, психическая — и дальше по настроению…

Бабушка не одобряла не состоявшихся еще ужасов жизни. Спросить что-нить такое у нее означало нарваться на визит к психиатру Вазгену Арутюновичу. Я его очень любила, но в очереди иной раз такие страшные попадались дети, что никакого потом удовольствия в беседах.

Оставалась одна надежда на тетю Римму, детородного доктора, маму противной Лильки. Надо было поймать тетю Римму без Лильки, когда она присаживается на лавочку после работы и курит свою вонючую папироску «беломорию».

А что спросить-то? Сказать, что боюсь быть такой беременной? А может, и обойдется, глупо сейчас спрашивать.

Однажды как-то так получилось, что я осталась на скамейке вдвоем с тетей Риммой.

— А как Лиза себя чувствует, раз она беременная такая?

Тетя Римма пустилась в объяснения, что Лиза слишком много пьет воды и ест еды, и вообще пора бы ей уже родить, и что у ней давление…

Ага, значит, если бы Лизка не была такая обжора, все было бы лучше. Ну тогда ладно, поживем еще, может, и правда обойдется…

У нас с бабушкой и дедушкой ночи были тихие. Вечером старики желали друг другу спокойной ночи, ложились каждый в свою кровать и видели, наверно, каждый свои отдельные сны, потому как утром спрашивали, что снилось и вообще как спали.

Но так было не у всех. У некоторых родители спали в одной кровати и возились по ночам — толкались, хрипели, пыхтели, пугали, будили и замирали всех ужасом.

Равшан боялся, что мама умрет, ведь у нее была «асма», она даже дышала в специальный пузырек. Ей, наверно, было вредно так надрываться ночами, но, когда он пожаловался своей бабушке, она его стукнула и велела заткнуться навсегда.

Больше всех про ночные пихания у нас знала Лилька. Ее мама была доктором в «рыдоме», большом зеленом здании, откуда приносили детей.

Лилькина мама, большая, громкая, усатая женщина с мужскими руками, была нашей дворовой королевой: она готова была отвечать на все вопросы, снять босоножки и бегать с нами по двору, она знала считалочки и дурацкие песни, ей не стыдно было орать с нами:

Идет, идет по крыше воробей,несет, несет бутылочку соплей.

Ну, это я отвлеклась.

В общем, Лилькина мама сказала, что во время этой возни папа передает маме семечко, из которого потом в животе заводятся дети, как арбузы, растут и вылезают сами, когда дозреют.

Борины родители пихались не зря: у него уже были два брата и сестра. Он каждый раз гордо сообщал: сегодня ночью возились! Ждите, мол, кого-нибудь. Повезло же Борьке, дома у него шумно, весело. Ихняя бабушка всегда угостит сухариком, когда к ним придешь. Моя бабушка со швейной машинкой к ним ходила: они вместе из старого перешивают, а мы возимся на одеяле с малышней.

У Иры родители толкались часто, но братьев и сестер не прибавлялось. Впрочем, она не печалилась, у нее было много кукол.

В общем, мы призадумались, но все равно оставалось много непонятного.

А почему в темноте? Как они видят семечко и не теряют?

А где папа его берет? А мама его ест или что?

А Боря говорил, что все это фигня, семечко передать раз-два, тихо и сразу, а тут вон как сопят и потеют.

Ира не верила совсем: уж кто бы говорил про семечко, у самой Лильки никого нету, ни братьев, ни сестер, только пара кукол, медведь и Буратино.

Мне было нечего сказать, да меня и не спрашивал никто.

Но, размышляя, я поняла, что все не так просто. Вот тут, видимо, и есть Бог. Он семечко дает.

Если хочет, правильное семечко: вон Таня какая красивая растет, с шелковыми волосами.

Или неправильное, как у родителей Янулы: ее брат был уже усатый и большой, но не научился ходить, ползает скрюченно и орет басом с балкона. Видимо, именно тут и надо Бога бояться.

А какое право он имеет, этот Бог, так вот семечки раздавать, за что?

Дедушка всегда говорит, что Бога нет, кто тогда это семечко Янулиным родителям подсунул?

Как хорошо, что мои бабушка с дедушкой у него никаких семечек не берут.

Как моя бабушка в нежном возрасте узнала про секс?

Ее гувернантка сказала приблизительно следующее: когда наступит твой черед, ты выйдешь замуж. Ты пойдешь со своим новым мужем в кровать, и там с тобой произойдут неожиданные вещи.

— Какие?

— А вот когда произойдут, тогда и узнаешь.

Это единственный раз, когда моя бабушка говорила со мной про секс. Интересно, что она думала, откуда я узнаю?

В подвале

Вообще-то я не всегда жила в этом большом волшебном доме. В раннем детстве я жила в подвале. Теперь в этой комнате КПЗ, а в доме вообще отделение милиции. Ну вот представьте себе, что вы кот, даже котенок, чтоб еще жальче было. И вам надо жить в темной тесноте слов. Среди слов керогаз, щи, подвиньтеся-гражданочка, закрой глазки. Даже закрыть глазки не поможет. Ну хорошо, посидит этот котенок у бабушки на коленках, но не все время же сидеть?

Там была длинная лестница на улицу, а потом еще длинная лестница вверх на общую для слонов кухню, но я там никогда не была. Хватило с меня улицы. В комнате можно было сидеть под столом и рисовать на стене — карандашом, а потом раскрасить бабушкиной помадой. Бабушкина подружка говорила, что советская помада воняет собачьим салом. Я не застала те времена, когда помада пахла иначе. Хотя, в общем, ничего особенного. Суп, в котором есть потроха, так же пахнет.

Можно было залезть на подоконник, где счастливым занятием было рассматривать ноги проходящих.

Особенно интриговали меня одни сапоги с плащом, синим, прорезиненным (но это слово удалось мне сильно позже). Страшные были сапоги, шли неотвратимо. Что там выше было? Дракон, наверно, или Гитлер какой.

Как-то я бабушку спросила, а она ласково так сказала, что это наш милиционер, милейший дядька, армянин и очень высок ростом.

Кто такие «милицанеры», я уже знала, они бегали, свистели в свисток, к ним обращались, когда сами не знали что делать.

Но во дворе считалось, что их надо бояться, ну я и боялась. Я боялась бы их и без обстоятельств.

Все-таки спокойнее, если человека в лицо видишь, а не в сапоги.

Что касается «армянина», то это слово я сначала и не поняла. Конечно, следующим вопросом было, кто такие «армянины»?