Стажёр - Натан Темень

видать, позиции сдавать не хочет перед девушками. — А сами вы, сударь, какого роду будете?

— Зовут меня Дмитрий Александрович, а фамилия моя вам без надобности.

Тут девушки совсем раскраснелись. Переглянулись, и давай шляпки и причёски поправлять, как это у них принято. Прихорашиваются. Чувствую, акции клерка сильно упали в глазах публики.

— Ах, вы из этих… — протянул клерк. По лицу видно — разозлился. — Все знают, кому дают такие имена-отчества…

Тут я лицо деревянное сделал, обшлага поправил и рукой, будто машинально, к поясу потянулся. Глянул на клерка, тот аж побледнел маленько.

— Ой, Верочка, нам пора, нам пора! — подружка подскочила, засуетилась. Подняла своего ухажёра и утащила от греха подальше.

— Скатертью дорожка, — говорю. — Ветер в спину.

Моя Верочка ресницы опустила, и томно так:

— Ах, Дмитрий Александрович, вы такой интересный… Пойдёмте на воздух, прогуляемся…

Пошли мы. Перед уходом я велел оставшиеся пирожные в коробку сложить. Сложили, и ещё сверху добавили — подарок от заведения. Оглянулся я — все посетители (особенно дамы) на меня таращатся, а из глубины зала хозяйка пальчики к губам приложила и дунула — воздушный поцелуйчик послала. Тьфу, ёлки. Не хотел, а прославился. Опять наговорил чёрт знает что. Вот ведь язык без костей — не то у меня, не то у стажёра Найдёнова.

Потом мы гуляли. Но недолго. Верочка охнула, и прихрамывать начала.

— Ах, Дмитрий Александрович, я ногу подвернула. Не могу ступить. Давайте ко мне зайдём, я недалеко живу.

— Давайте, — говорю, а в голове крутится дурацкое — "поедемте в номера!"

Недалеко, это она загнула, конечно, но через пару-тройку улиц зашли мы в дом. Такие дома доходными называются, вроде. Поднялись по лестнице в квартиру.

— Мы здесь с подружкой жильё снимаем, — сказала Верочка, открывая дверь. — Вместе дешевле. Зато в городе, и район приличный.

Квартирка была так себе, но разглядывать особо не пришлось. Верочка времени зря терять не стала.

Вся квартира состояла из маленькой кухоньки и спальной. В спальной приткнулись у стены повидавший виды комод, столик с зеркальцем, мягкое кресло — и всё. Остальное место занимала кровать.

Верочка умчалась на кухню и загремела посудой. "Сейчас приду, располагайся!" — крикнула оттуда.

Присел я на кровать, шинель на кресло бросил. Тут моя подружка примчалась — куда только девалась хромота — в одной руке графин, в другой — рюмки.

— Вишнёвая наливка, сама готовила!

Присела рядом на кровать, и выпили мы на брудершафт.

Ну а потом мы эту кровать использовали по прямому назначению.

Я только слегка удивился, что девица оказалась совсем даже не девица — хотя вроде бы, какой это век — девятнадцатый? Но всё было весело и даже познавательно. Да, Димка Воронков, тебе ещё учиться и учиться…

Короче говоря, после всех этих упражнений уснул я. Хорошо так заснул, на мягком. И разбудило меня только падение с кровати.

Только что спал — и вдруг сижу на полу, надо мной нависает здоровенный мужик, и голос гремит в ушах:

— Ты соблазнил мою невесту!

Глава 7

Нет, не сон это, и даже не кошмар. Не успел я проморгаться, мне влепили пинка. Отлетел я к стене, в комод врезался, аж искры из глаз.

Мужик за мной прыгнул, смотрю — в руке у него дубинка. Короткая, как раз чтобы под одеждой носить.

Да что ж такое, все меня побить хотят, и всё по голове!

Мужик навис надо мной, но сунулся слишком близко. Тут я ему и помог — придал направление башкой в комод. Сам откатился, по пути дубинку у него из пальцев вывернул. Еле сумел — руки у него как ковш экскаватора, пальцы как сосиски.

Дубинкой отобранной с разворота приложил как следует, и он на комод повалился со страшным грохотом.

Поднялся я на ноги, а мужик за мной развернулся — ничем его не прошибёшь. Здоровый шкаф, прёт на меня, ручищи расставил. Верочка на постели сидит, простынкой прикрылась, глаза как блюдца. Но не кричит — край простыни в рот сунула, прикусила, только скулит тихонько сквозь зубы.

Видно, боится скандала.

Бросился мужик на меня, я быстренько через кровать перекатился (Верочка аж простынёй подавилась) и скакнул к двери. Тут вдруг мне как прижгло спину — там, где печать. От боли аж в глазах потемнело. Споткнулся я, на четвереньки упал, и вовремя — сзади просвистело. Не то кастет, не то кулак. Если бы не упал, прощай, Димка.

Сквозь туман в глазах увидел — у двери кто-то стоит. Разглядел только силуэт человека. И вдруг я очень ясно понял — он это колдует. Как тот гоблин в переулке, когда пытался мне своей магией недоброе сделать.

Сейчас то же самое, только гораздо сильнее.

В один миг у меня всё это в голове нарисовалось. Страшно стало — не передать словами. Аж волосы дыбом. И спина горит невыносимо.

У кого-то в такие моменты вся жизнь перед глазами проносится, а у меня спасительная идея вспыхнула: если болеутоляющего нет под рукой, можно сконцентрироваться. Вроде медитации. Концентрируешь всю свою боль в одной точке, можно даже на кончике пальца, или в точке воображаемой — и отстраняешься. Вроде есть она, и вот её нет. Боль — отдельно, ты — отдельно.

Как я это сделал, сам удивляюсь. Но получилось, наверно от испуга.

Боль сразу резко ослабла, обернулась щекоткой и ушла. Я продолжал её чувствовать, но как под наркозом у зубного. Как будто не у меня болит, а у другого — за стенкой.

Всё это заняло буквально какие-то секунды, хотя мне показалось, что прошла вечность.

Тот, у двери, ко мне шагнул. Скомандовал:

— Держи его!

Его здоровенный напарник цапнул меня за шею своей лапищей. Вернее, хотел цапнуть. Я дубинку (она у меня от боли из руки выпала и рядом валялась) подхватил и ткнул от всей души. Здоровяк всхрапнул и обмяк возле кровати. А я, не медля ни секунды, в прыжке врезался колдуну головой в живот, и мы на пол рухнули возле двери.

Он, гад, ловкий оказался. Выворачивался, как угорь. Но Димка Воронков тоже не промах. Уселся на него, ухватил за ногу и на болевой.

Будь мы в спортивном зале, он ладошкой похлопал бы — сдаюсь, отпустите! Но тут не зал, и мы не на соревнованиях. И о таком способе мой противник, ясное дело, не слышал даже. Не выдержал он, взвизгнул, задёргался.

А я ему:

— Говори, тварь, кто ты такой?

Он визжит, башкой мотает. Я сильнее его прижал.

— Отпусти! — кричит. —