Не стреляйте в белых лебедей (сборник) - Борис Васильев

– Мысль с совестью в разладе, – вздохнул Иван. – Я горючее тоннами тащу, Григорьич – траву, Вася…

– Краску! – засмеялся Вася. – Облез наш лайнер, как апрельский кот, глядеть невозможно. Лидуха пилит: давай, мол, подновим, давай, мол, выкрасим. Пошел я краску добывать, а мне говорят: не положено. Ремонтные работы – зимой, сейчас средств нет. Я говорю: за мой счет. Все равно, говорят, не положено. Ну, плюнул я, сунул кладовщику на пол-литра, и краска сразу нашлась.

– А я гвозди, гвозди так добывал, – подхватил Михалыч. – Крыша прохудилась, ремонту требует, а гвоздей в продаже нет. Я туда, я сюда – нету! Пришлось со стройки захватить. Несу домой, а душа трясется. Страх ведь, страх!..

– От бесхозяйственности все, – вздохнул Вася. – Почему в Юрьевце, скажем, гвозди есть, а у нас нету? Что стоит завезти их вовремя?

– Расторопности мало, это ты, Вася, правильно говоришь, – сказал Иван. – И расторопности мало, и желания, и умения: вот и выходит, где – завал, а где – нехватка.

– Нет, это не воровство, – убежденно сказал шкипер. – Ну, а внутри-то мышка, конечно, скребет, это ты верно сказал, Трофимыч. Живет в нас эта мышка, будь она трижды неладна, и ворочается, и сна не дает. В старину тоже так случалось, но тогда способ знали, как эту мышку из души выжить.

– Что за способ? – спросил Вася.

– Каялись.

– Глупость это, Игнат Григорьич!

– Не скажи, Вася. Когда невмоготу – откровение требуется. Груз с души снять нужно, поделиться, очиститься. Без покаяния умереть боялись, очень боялись.

– Перед людьми надо ответ держать, а не перед попом, – сказал Иван.

Все молчали. Михалыч неуверенно улыбнулся.

– Пошли тягать. – Шкипер достал из мешка веревки. – Берите снасть, муравьи.

Женщины помогали увязывать мокрую осоку, рывком подавали на плечи. Веревки намертво вонзались в тело, выламывая спину, и мужчины, оступаясь, медленно брели по болоту.

Иван упал под первой копной: подвела нога. Упал неудачно, не мог встать, а только дергался, шепотом ругаясь. Вася, бросив осоку, кинулся, поднял:

– Оставь вязанку. Потом подберу.

– Ладно, Вася. Допру.

Вася шел сбоку, уголком глаза наблюдая за Иваном и вовремя подставляя плечо, когда Иван оступался. Поэтому они подошли к берегу последними: шкипер и Михалыч уже сматывали веревки, а Сергей сидел на своей ноше, опустив голову.

– Не ходи больше, Трофимыч, – сказал старик. – Отдышишься – тут попрыгай: сходни наладь, с катера все прими.

Иван кивнул: он понимал, что в этом деле не помощник. Выпростал из-под осоки веревку, сел рядом с Сергеем. Михалыч, шкипер и Вася уже скрылись в лесу: чавканье сапог постепенно замирало вдали. Иван закурил, протянул пачку Сергею.

– Живот что-то схватило, – виновато соврал Сергей.

– Иди на катер.

– Ничего. – Сергей встал. – Отпускает вроде.

Пошел назад, сматывая на ходу веревку. Хвост ее долго волочился сзади, подскакивая на кочках.

На подходе встретились Михалыч и Вася: с новыми ношами они шли к катеру. Михалыч разминулся молча, а Вася сказал:

– С дальнего конца копешки бери.

– Портянка сбилась. – Сергей поспешно и неуверенно улыбнулся. – Переобувался там…

Последние охапки несли уже в сумерках. Черные осины тревожно звенели по сторонам. Сергей шел последним, пропустив вперед Лиду и Пашу.

Почти в темноте перетаскали осоку на катер. Это были последние усилия: даже Вася перестал улыбаться. Иван накрыл старым брезентом сырую, остро пахнущую болотом кучу.

– Отдыхайте.

Они вповалку улеглись на брезенте, и Сергей сразу же провалился в полудремоту. Слышал, как застучал двигатель, как, отваливая, плавно качнулся катер и пошел вверх, натужно гудя мотором.

– Свалили! – выдохнул Вася. – Здорово это, когда своего достигнешь. Вроде уважение к себе самому поднимается.

– Дело вы для меня великое сделали, ребята, – тихо сказал старик. – Я за это…

– Ты нам за это покурить раздобудь, на том и сочтемся, – сказал Вася.

– Держи. – Сергей достал мятую пачку. – Не знаю, целы ли.

– Целые. Закуришь, Игнат Григорьич?

– Можно.

– Катер!.. – крикнул Михалыч.

Сзади нагонял катер. С палубы его кричали что-то, неслышное за шумом двигателя, махали фонарем.

Теперь уже все толпились возле рубки: колхозный катер вечерами патрулировал по реке.

– Плакала наша работка… – вздохнул Михалыч. – Ах ты господи, вот ведь не повезло, так не повезло…

И опять все замолчали, потому что молчал Иван, а ему одному принадлежало сейчас право решать. Но Иван упрямо держал максимальные обороты: катер дрожал как в лихорадке.

Справа открылся чуть видный в темноте пологий болотистый остров. Иван прижался вплотную к берегу: здесь течение было не таким сильным, но патрульный катер упорно шел в кильватере.

– Далеко? – спросил Иван, не оглядываясь.

– Метров триста, – сказал Вася. – Не уйдем, Трофимыч: у них и мотор посильнее, и катер не нагружен.

– Гаси топовые!.. – крикнул Иван.

Сергей щелкнул выключателем, погасли опознавательные фонари, и тут же Иван стремительно заложил катер вправо, уходя в протоку.

– Куда?.. – закричал шкипер. – Мель там, Иван! Мель!..

– Как крикну, все на левый борт, – сказал Иван, до рези в глазах всматриваясь в черную, заросшую камышом протоку. – Все – на один борт, поняли?

– Врежемся, Трофимыч, – сказал Вася. – Еще днище пропорешь.

– Все – на левый борт, как крикну, – повторил Иван. – Все – и бабы тоже. Готовьтесь. Только бы травы на винт не намотало…

Патруль чуть отстал: видно, капитан его не хотел рисковать в темноте, понимая, что все равно запер Ивана в ловушку.

– На борт!.. – крикнул Иван, круто кладя руль. – На борт!..

Все кинулись к борту, и «Волгарь», развернувшись, боком лег на волну, задирая винт. Днище скребнуло по грунту, катер дернуло раз, другой, третий, но, дергаясь, он пробивался вперед, поднимая винтом тучи песка и ила. Мокрая груда осоки, дрогнув, медленно поползла к борту, но катер, дернувшись еще раз, прошел мель, и Иван тут же выровнял его и погнал вперед, уходя в темноту.

– Ушли!.. – торжествующе закричал Михалыч.

– Да, Трофимыч… – Старик покрутил головой. – Всю жизнь на воде провел, а о таком не слыхивал. Орел ты, Иван Трофимыч.

– Лещ так перекаты проходит, – смущенно улыбаясь, сказал Иван. – Замечал, Григорьич? Весной, когда на нерест идет. Встретит мель, ляжет на бок, хвостом работает и – вперед, вперед. Вот нагляделся я, значит, и – пригодилось. А вообще это скверно – убегать от закона. Очень скверно…

С перегрузкой на баржу все вышло гладко, и утром «Волгарь» стоял у диспетчерской, как всегда. Начались будни: обеды на ходу в грохочущем кубрике и простой, когда можно было половить рыбу для обеда; нудная буксировка плотов и доставка приказов; проводка барж и перевозка мелких случайных грузов. В понедельник директор отдал приказ, и Сергей начал регулярные занятия по радиотехнике. Он относился к ним очень серьезно, тщательно готовился, чертил схемы.

Вечерами Иван оставался один: Сергей уговорил Еленку заниматься в кружке. Отогнав катер к затопленной барже, Иван уходил к старикам и сидел там допоздна: помог шкиперу убрать сено, расширил закуток для телки, а когда не было работы, беседовал со шкипером или просто молча курил. Он не спешил теперь на катер.

На неделе зашла Паша: Федору стало лучше, он просил Ивана навестить его. В среду занятий не было, и они пошли втроем: Иван считал, что Сергей должен познакомиться с бывшим помощником.

– Должен так должен, – нехотя согласился Сергей. – Не знаю, капитан, будет ли ему приятно.

Никифоров лежал в отдельной палате. Лежал на животе, неудобно вытянув подвешенную на шнурах руку в гипсе. Худое лицо его заросло щетиной, глаза ввалились. Он встретил их приветливо, но говорил так мало и неохотно, что они вскоре заторопились.

– Погоди, Иван Трофимыч, – вдруг спохватился Федор, когда они уже подошли к дверям. – Останься на два слова, а?

Сергей и Еленка вышли, а Иван вернулся к Никифорову и сел на табурет возле его головы. Федор молчал.

– Может, лекарство какое нужно или еще что? – спросил Иван.

– Да не в этом дело, – вздохнул Федор. – Тут, понимаешь, баба моя в суд подавать надумала. Нажужжали ей, понимаешь.

– Не знаю, – сказал Иван, подумав. – Может быть, правильно.

– Да что правильно, что? – зло дернулся Федор. – Ты меры прими, понял? Она у меня дура, ей что наговорят, то она и делает. А я позора такого…

– Ты, Федя, взвесь все, – мягко перебил Иван. – Ты подумай.

– Так ведь на тебя же – в суд-то!..

– Ну и что? – Иван помолчал. – Если б я преступление совершил, тогда… И тогда было бы правильно, Федя.

– Дурак ты, капитан!.. – Федор дернулся, скрипнул зубами. – Ты, это, не сердись. Не давай ты ей воли, Трофимыч. Позор выйдет. Один позор.

– Посоветоваться бы надо, Федя. С юристом.

– Не надо. Не хочу я этого. Не хочу!.. Обещаешь?