Минск 2200. Принцип подобия - Майя Треножникова

— Прости, — повторил за напарником Целест. — Мы тебя не бросим. Правда?

— Ну и чего у вас приключилось? — Элоизе пришлось обратиться к «мозгожору».

— Ее отец оказался одержимым. Целест призвал его. Она… ей некуда идти. — Рони сглотнул. Теперь жажда пересилила голод: прилип к языку медово-ванильный аромат комнаты и самой рыжей девушки — она так похожа на Целеста, разве поменьше и… ярче. Рони жмурился. — Целест решил…

— Что я оставлю замарашку у себя. — Элоиза вздохнула, — Ладно, придумаем что-нибудь… Не выгонять же вас. Так, братец. — Она повысила тон. Вербена немного успокоилась и прижалась к Целесту, тот осторожно убрал тонкие исцарапанные пальцы. А потом вытащил из перепутанных волос заколку.

— На. Не потеряй. Это твое.

Заставить опал цвести венчиком вербы уже не вышло. Но танцовщица сжала талисман до побелевших костяшек. Там, в Пестром Квартале, она казалась то чаровницей- нимфой, то самоуверенной нахалкой, но теперь…

«Она ребенок», — вновь подумал Целест с какой-то горьковатой, словно клейкие весенние листья, нежностью.

— Братец! Вам всем надо хорошенько помыться! Но дамы первые. — И Элоиза потащила Вербену за собой.

Целест помахал вслед и устроился в том же плюшевом кресле, в котором недавно плакала Вербена, закинул ногу на ногу и достал пачку сигарет. Пачка по-прежнему была пустой. Целест чертыхнулся, смял бело-коричневый картон.

— Как тебе моя сестричка? Не сердись на нее — она ядовита, как гюрза, но в глубине души добрая… где-то очень глубоко. — Целест запустил комком-пачкой в открытое окно. Колыхнулись полупрозрачные канареечножелтые занавески.

— Угу.

Рони огляделся. Кресло в комнате одно, кровать пачкать — Элоиза рассердится. И за косматый, будто шкура неведомого зверя, ведь розово-желтых не водится, — тоже. В соседнем углу примостился овальный письменный стол с компьютером, но Рони опасался чуда виндикарской техники, а потому и стулу на колесиках не доверял. В результате, устроился на мраморном полу, поджал колени. От светильника в форме бутона пыльцой рассеивался мягкий бежевый свет. Он укутывал ласково и сонно.

— Ты не обиделся, а? Ну… — на «мозгожора», не договорил Целест, и тут же подумал: телепат наверняка считал. Сестра Магнита или нет, предрассудки Элоизу не миновали. Целест задумчиво прикусил указательный палец: «Надо будет объяснить Рони. Пусть привыкает. Меня кличут «садистом» и «палачом», ему прилепят ярлык «мозгожор»… все нормально».

— На Элоизу нельзя обидеться. — Может быть, мистик шутил. Или нет. Он уткнулся подбородком в колени, часто моргал. — Она… яркая.

Вновь не хватало слов, теперь — никакой связи с шестым, седьмым или сто двадцатым чувством. Рони пялился на дверь ванной; на мгновение возник образ Элоизы без ее фланелевой пижамы: у нее сметанно-светлая кожа, будто изнутри сияет, и гладкая, как скорлупа; вода проникает в переплетение волос, они темнеют до оттенка старого дерева, а еще капли скользят по щеке, длинной шее и вниз…

Рони мотнул головой, радуясь: мистик он здесь единственный.

— Яркая? — Целест устроился поперек кресла. С кроссовок капнуло. Пара грязных отпечатков неопровержимо свидетельствовала его вину. — Своеобразные комплименты девушкам делаешь… слушай, а ведь мы сегодня неплохо поработали. Самое главное, что Вербена в безопасности. Черт, надо только постараться, чтобы наши ее не забрали исследовать как родственницу одержимого…

Целест вновь закусил палец, будто пытаясь вытащить занозу Он опасался и Гомеопатов с их мучительными тестами, и того, что Гомеопаты — правы. Вербена опасна? Ее отец разгромил половину Пестрого Квартала и снес бар — экс-тюрьму со стенами метровой толщины, словно муравейник растоптал.

Правила — это правила.

Целест вытер обслюнявленный палец о кресло.

Нет, он не готов отдать танцовщицу хмурым дядькам и теткам из научного отдела Цитадели. Не готов. Они с Элоизой придумают легенду и для отца, и для Сената, и для ордена.

— А все-таки мы молодцы, да, Рони?

— Угу. Я есть хочу.

— Да ну тебя. Впрочем, я тоже голоден… черт, и слуг не позовешь. Ничего, запряжем сестричку.

Дверь ванной распахнулась и из горячего пара, словно из пены морской, появились обе девушки. Элоиза укутала Вербену в махровый халат все того же оттенка «девчоночьих» пеленок (во всяком случае, так именовал любимый цвет сестры Целест, заставляя злиться). Отмытая и успокоенная Вербена взирала на Элоизу, как весталка — на богиню, снизошедшую в храм. Элоиза торжественно вывела ее за руку.

«Кажется, они успели подружиться», — ухмыльнулся Целест.

— Все в порядке, она цела — пара ссадин не в счет, — начала Элоиза, потом уставилась на нахально развалившегося в кресле брата и на серо-черные разводы. Она открыла рот, и Целест невольно зажал уши, предвкушая нечто сравнимое с аудиальной атакой воина.

— Целест!!

— Прости, — он юркнул к невозмутимому Рони. Пихнул в бок: — Мог бы вступиться за уставшего меня.

— Но ты правда грязный. — Рони с готовностью подвинулся на холодном полу. Элоиза кинулась к ним с видом гарпии, матово блеснули крашенные персиковым лаком ногти.

— Еще раз… глаза выцарапаю. И плевать, что ты колдун!

Вербена наблюдала за сценой сначала молчаливо, а потом хихикнула. Закрыла ладонью рот и нос, словно стесняясь смешливости, потом робко моргнула покровительнице: можно? Элоиза махнула рукой, мол, что с него возьмешь.

— У меня котяра был, рыжий, как ты, — сообщила Вербена Целесту. — Вечно облазает все кусты и лужи, а потом в кровать лезет… слышь, а у вас тут круто. Лучше, чем…

Мелькнула грозовым облаком тоска, но Вербена отогнала ее — с заметным усилием; однако маленькая танцовщица смирилась с тем, с чем все равно пришлось бы. Хорошо, что она ребенок, подумалось Целесту, дети принимают боль легко — будто сбитые коленки, а потом встают, отряхиваются и идут дальше.

А еще Вербена вырастет красивой. Обязательно вырастет… Целест не позволит Гомеопатам замучить ее. Элоиза поможет укрыть девочку.

— Лучше, чем в кибитке, — закончила Вербена. С ее волос, лаково-блестящих от воды, оседали капли, и тускло мерцала заколка. — Спасибо тебе, Целест.

И она со знакомой уже грацией опустилась на колени перед воином, поцеловала в щеку — точно клюнул птенец, и вернулась к Элоизе. Целест открыл рот, медленно прикоснулся к месту поцелуя.

— Н-не за что…

— Марш в ванную! — Элоиза притянула девочку к себе. Целесту жест напомнил далекое детство, когда он был уже обреченным, но еще не Магнитом; львиная доля игрушек доставалась «жертвенному агнцу», а Элоиза отнимала и прятала.

«Пускай».

— Возьмешь одежду в шкафу. Твоему другу… — Элоиза смерила оценивающим взглядом невысокую округлую фигуру Рони, — хм… кажется, кто-то из слуг оставлял… — Она закопалась в платяной шкаф, покрытый резьбой, словно экзотическими татуировками, и голос оттуда доносился гулко, как из пещеры. Разноцветные тряпки летели на пол одна за другой, Рони отшатывался от интимных предметов туалета, будто в него метили горящими углями. Зато Вербена подняла за полупрозрачную лямку кружевной бюстгальтер, слегка потянула, и кружева обзавелись дыркой, дизайнерами не намеченной.

— Прикольно… мальчики, вам нравится?

Рони высунулся в окно, точно ничего интереснее облачного неба цвета молочного шоколада не существовало.

«Меня бы уже убили», — отметил Целест, скаля зубы на манер коня на скачках.

— Еще как.

— Во, нашла, — предъявила достаточно потертые штаны — они были чуть не вдвое длиннее ног Рони — и помятую холщовую рубашку, явно принадлежавшую кому-то из слуг. Что уж это тряпье делало у Элоизы — Целесту оставалось только строить детективные версии. — Брюки подвернешь, и нормально. Оба — кыш. Вера, оставь мой комплект в покое.

«Вера? Как мило. Обзавелась куклой… или младшей сестрой вместо нелюдя-брата?»

Горячая вода — сущее благословение. Целест вспоминал множество богов и божков, половину мифологии и религиоведение, на всякий случай вознося молитвы каждому. Грязную одежду он скомкал и закинул в мусорное ведро, предварительно достал диски — надо же, треснули только два из пяти.

— Что это? — спросил Рони. Он уже смыл розоватую пелену чужой крови с волос. На плече, бедре и лопатке вспухли царапины, но несерьезные, даже антисептиком обрабатывать лень… Просто зацепило брызгами камня.

Им повезло. Либо Целест выставил защитное поле? Наверняка второе.

В везение Рони не верил.

— Пытаюсь выяснить правду. — Шум воды и шипение пара заглушали слова. — О нас. Об эпидемии. Обо всем. Многое скрывает Сенат, еще больше — Гомеопаты… только бы не добрались до Вербены.

Последнее вырвалось непреднамеренно. Целест прикусил язык, а потом подумал: и? Мистик все равно все знает. Наверняка знает.