Мифы и легенды народов мира т. 2 Ранняя Италия и Рим - А. Немировский

– Он этого не хочет понимать. У нас пока еще нет войска, и с ним не нужно ссориться.

– А я получила другие дары, – проговорила Дидона. – От троянских беглецов. Они прибыли в наш город.

– Что это за люди? – спросила Анна.

– Их вождя зовут Эней. Как он прекрасен, как могуч и отважен! Говорят, что он происходит от бессмертных богов, и глядя на него, нельзя в это не поверить. Не из малодушия покинул он родину. На него ополчились беды. Его грозная доля гнала. Он прошел через страшные битвы и опасности. Не мне тебе говорить, что я испытала после горькой гибели моего супруга. Я дала зарок больше никогда не вступать в брак: ведь кто может заменить мужа, коварно убитого в первый год брака! И вот теперь пришелец склонил к себе мою шаткую душу, пробился огонь любви сквозь золу. Это великий дар. Но пусть подо мною разверзнется земля и всемогущий отец свергнет меня к бледным теням Эреба, если я решусь признаться ему в своих чувствах.

Поток слез прервал речь Дидоны, склонившей голову на колени сестры.

– Дорогая моя! – начала Анна. – Я давно с грустью наблюдаю за тобой. Мы оказались на чужбине в окружении необузданных варваров. А из-за моря тебе угрожает войною наш брат. И вот теперь впервые к нам повернулось счастье. Какой великий город ты создашь с таким мужем, как Эней! Мы сольем силы троянцев и финикийцев. И кто нам тогда сможет угрожать! Пока еще море опасно для плаванья, есть время для того, чтобы привязать чужеземцев к Ливии. Эта земля, как никакая другая, богата зверями. Судя по твоему описанию, Эней страстный охотник. Я устрою для вас охоту, какой еще не видывала Ливия.

– Но ведь это опасно! – воскликнула Дидона.

– Нет! Нет! – успокоила Анна. – Вы не будете охотиться на львов. Если хочешь, за несколько дней я изгоню с окружающих гор всех хищников. Пошлю к Ярбе за опытными ловчими. Пока же пойдем в храм и принесем жертву богам, и прежде всего Юноне, освящающей браки.

Дидона удивленно смотрела на сестру. «Как она быстро распорядилась моей судьбою. Она не дала мне сказать главного». И все же Дидона встала и покорно двинулась вслед за Анной.

Пещеры свод навстречу встал из чащи,

Тенистый вход в темнеющую тень.

А крови стук – тревожнее и слаще,

Трепещет грудь, как загнанный олень…

Войди сюда, не хмурь угрюмо бровь:

В любви лишь власть познанья мы обрящем.

Уйми свой бег, что тянет вновь и вновь

Идти вперед к иным, все новым чащам.

Михаил Кузмин

Колесница Авроры уже показалась из волн, но ее розовые персты едва лишь коснулись высоких кровель Бирсы.

Распахнулись дворцовые ворота, и из них со звонким лаем вырвалась стая узкомордых гетулийских псов. За ними проскакал отряд массилов {69}. Блестели в их загорелых руках копья с широкими лезвиями. Ловчие несли сети и тенета. Царица задерживалась во дворце. И ее конь, которого привела Анна, нетерпеливо бил копытами и грыз увлажненные пеной удила. А вот и она, Дидона, в сидонском плаще, отороченном пестрым узором, в пурпурном одеянии, края которого сколоты золотой застежкой, с золотым луком за плечами. Конь заплясал под нею и понес.

Троянцы выступали одним отрядом. Впереди, затмевая спутников красотой, шествовал Эней. Так вступает на землю каменистого Делоса Аполлон, возвращающийся на родину из холодной Ликии {70} во главе толп дриопов, критян, агафирсов с разрисованными телами. Увенчаны мягкой листвой волнистые кудри и стянуты золотой повязкой, стрелы звенят в колчане. Такая же сила и ловкость в движениях.

Загонщики уже достигли холмов, окаймляющих город. Из чернолесья вниз по хребту посыпались козы. Стадо оленей, закинув рога, помчалось в низину. Кто это за ними несется? Мальчик Асканий. Но нет, не за ними – он ищет иную добычу: льва или вепря, не ведая о том, что по повелению царицы хищники удалены или перебиты.

Внезапно небо омрачилось тучами, вспыхнула молния, зарокотал гром. Хлынул ливень. С гор по лощине понеслись потоки. Дидона спешилась. К ней подбежал Эней. Перед ними полузаросшее зеленью отверстие. Пещера! Вот где можно переждать непогоду. Дидона на мгновение остановилась, словно бы вспомнив о Молве, наблюдающей за каждым шагом смертных, о своей женской чести, но затем, сжав ладонями голову, рванулась вперед и скрылась из глаз. Вслед за ней в пещеру вбежал Эней.

Снаружи завывал ветер. Потом он стих, но долго еще слышался шум дробящихся о камень капель. Его сменили свист стрел, крики ловчих. Охота продолжалась. В пещере Эней уже настиг добычу. Или добыча настигла его? Юнона, повернувшая корабли с назначенного им пути, могла торжествовать. Но ведь и Венера не оставалась безучастной к тому, что происходило в пещере. Кажется, впервые за долгие годы между богинями-соперницами воцарилось согласие.

Но более всех была довольна Молва. Тысячи глаз сплетницы зажглись ликованием. Вымокшие от дождя перья распушились, и выросла она чуть ли не до небес. Гнусная ее физиономия осклабилась в улыбке. Поднялись уши, напоминающие придорожные лопухи. Опережая всех, полетела Молва во дворец. И вот уже по дворцу, по городу, по всей Ливии поползли, зашуршали порожденные ею слухи, будто царица Дидона впустила пришельца Энея к себе на ложе и они проводят дни и ночи в распутстве, будто в плену у страсти тирянка забыла о царстве своем, а троянец решил остаться в Карфагене.

И проникла Молва во дворец Ярбы, царя массилов. Был он сыном Аммона {71} и в пустынной стране гарамантов воздвиг своему отцу сто алтарей. На них под охраною стражи горел неугасимый огонь, и так же загорелась душа массила при вести, что Дидона сошлась с чужестранцем.

Руки к небу воздев, обратился он к громовержцу:

– О всемогущий отец! Не тебе ль совершаем мы возлиянья на ложах во время пиров? Неужели зренье ослабло твое? Иль мы напрасно твоих перунов страшимся? Чужеземкой я дважды обманут: сначала место я ей уступил, какое было не больше шкуры быка, она же, ее разрезав, охватила ремнями весь холм и на нем воздвигла свой город ничтожный. Уступил я ей под холмом землю для пашни, а она отказалась от брака со мной и власть в царстве своем вручила Энею. Этот чужак, подобно Парису, прикрывшему фригийскою митрой умащенные кудри {72}, властвует над нашей землей.

Меркурий (античная статуя в Капитолийском музее).

И всемогущий Аммон внял мольбе любимого сына. Взор на Ливию устремив, он увидел чертоги царицы и сквозь стены – Энея, презревшего славу ради любви. Меркурия вызвав, он к нему обратился:

– Сын мой! На крыльях Зефира несись в Карфаген, к владыке дарданцев. Ведь не затем он был дважды мною спасен от ахейцев, чтобы пребывать средь враждебных племен. Должен Италией он управлять, которая матерью станет великой державы, и среди грома боев от текущей в нем крови тевкров произведет тот род, что заставит весь мир своим подчиняться законам. Если же ленью он обуян и слава его не прельщает, вправе ли он сына лишить твердыни грядущего Рима? Пусть отплывает. Возвести ему это решенье.

Тотчас Меркурий, послушный воле отца, обул золотые сандалии (крылья на них несли его в воздушных потоках над землею и гладью морской), взял в руки жезл (им он в сон людей погружал и из смертельного сна выводил и им же толпы теней провожал в подземное царство) и скрылся из глаз всемогущего бога.

И вот он уже в клубящихся облаках, ветры жезлом своим погоняет. Впереди показалось могучее тело того, кто головой своей, кедру подобной, небеса подпирает. Черные тучи его венчают чело, ветер и дождь секут нещадно по бокам и спине, снег пеленою пушистой покрывает широкие плечи. Скована льдом борода густая. Когда же солнце проглянет, с подбородка бушуя несутся потоки.

И над Атлантом, титаном, повис бог килленийских вершин {73} – так птица порой совершает круги над берегом низким и над скалой, выходящей из вод, рыбой кишащих. И вновь рванулся он, рассекая воздух всем телом, к ливийским прибрежным пескам, коснулся окрыленный подошвой домов невысоких предместья, и вдруг среди новых строений твердыни тирийской он меч Энея узрел и его самого. Была меча рукоять золотистой осыпана яшмой, плащ же, подарок Дидоны, украшен тончайшим узором.

И забыл ты, в ужасе и муке

Сквозь огонь протянутые руки

И надежды окаянной весть.

Анна Ахматова

Мрамор надгробный мой пусть надпись такую хранит:

«Прах здесь Дидоны лежит. От своей она пала десницы.

Повод смерти и меч дал ей троянец Эней».

Овидий (пер. Ф. Зелинского)

Ослепительное счастье захватило и понесло Энея, как разлившийся после ливня поток уносит щепку. Но не было его чувство безоглядным. И в мгновения наивысшей радости он не отдавался ему до конца, смутно сознавая, что где-то там в тумане его ждет и зовет к себе Италия, что Трою надо построить, чтобы не были напрасны деяния предков. Ведь должен же кто-то поклоняться осиротевшим пенатам, которые он вырвал из огня. Ведь не должна умереть память о подвигах Гектора, о страданиях Приама, Гекабы, Кассандры, Андромахи.