Стеклянная любовь. Книга 2 - Алексей Резник

Первое впечатление, произведенное на Славу внутренностями «Зодиака», оказалось вполне положительным. Некоторое время он стоял, привыкая к полумраку, и разглядывал публику, надеясь увидеть друзей-одногруппников, особенно – Андрюху Малышева, и выискивая, между делом, свободное место за одним из столиков на тот случай, если вдруг друзей не окажется. Не увидев ни свободных мест, ни студенческих товарищей, Слава направился прямиком к стойке бара – «тяпнуть» стопку водки и как следует осмотреться по сторонам. При особенно яркой вспышке цветомузыки, озарившей зал в унисон с особенно громким аккордом популярного молодежного хита, Славе почудилась свирепая азиатская рожа, сплошь облитая сверкающим потом и зыркнувшая злыми раскосыми глазами прямо на него – на Славу. Но вспышка погасла, зал погрузился в привычную полутьму, располагающую, как к легкому, так и к тяжелому флирту, и Слава, забыв об экзотической азиатской роже, с ходу уперся локтями о полированную стойку бара, оказавшись лицом к лицу с барменом.

– Сто грамм водки и бутерброд с колбасой!

– Здорово, Славка! – услышал Богатуров в ответ и с удивлением узнал в бармене своего бывшего однокурсника Шурку Романенко, отчисленного с факультета за академическую неуспеваемость года два назад.

– Шурка – етит твою мать! Ты какими судьбами здесь?! – с Романенко у Славы в свое время сложились теплые приятельские отношения, и сейчас он был искренне рад его увидеть.

– Угощаю! – категорично заявил Шурка, подвигая Богатурову пол-стакана водки и блюдце с двумя свежими сырно-колбасными бутербродами. – В честь встречи и – за Новый Год! Кстати, тут сейчас Малышев с компанией такую эстрадную программу устроили!

– Да ты что?!

– Такие фортеля тут выкидывали, что – будь здоров!! По-моему, пьяные уже пришли! Пили тут голую водку, почти ничего не закусывали, шумели, к чужим девчонкам приставали – милицию даже пришлось вызывать!

– Так их что – всех менты повязали?!

– Да нет – никого не повязали, просто вывели. Малышев больше всех тут вытрёпывался, если на улице он там что-нибудь кому-нибудь… то его тогда точно могли повязать!

– Вот поросята! – беззлобно выругался Богатуров. – Так вот и договаривайся в следующий раз! Вообще никого не осталось?

– Ну, сказал же – никого!

– Ну ладно, спасибо и на этом, – рассеянно произнес Слава, озадаченно почесав в затылке. – Теперь и не знаю, что дальше делать.

– А чего тут знать? Праздновать надо! – и бармен подмигнул старому приятелю, лёгким поворотом головы указывая на стакан и закуску.

– И то верно! Твое здоровье и – с Новым Годом! – Слава торопливо, залпом, выпил водку и, не стесняясь, с жадностью закусил обоими бутербродами. – Ох-х – хорошо пошла!

– А водку ты здорово пить научился! – с уважительный улыбкой прокомментировал Шурка. – А с Малышевым-то ты теперь не кантуешься что ли?

– Да почему? С ними сегодня должен был гулять, да опоздал, видишь, к условленному часу, – он с ностальгической грустью посмотрел на Шурку и доверительно спросил. – Саня – ты меня с какой-нибудь местной тусовщицей не познакомишь?

– С местной? – задумчиво переспросил Романенко. – С местной – нет, местные все заняты. А заприметил я тут одну девчонку уже, как часа полтора назад. Такой я еще не видел в жизни своей…

– Где?! – прервал приятеля Слава нетерпеливым вопросом (водка, разумеется, в голову ему ударила моментально).

– А вон она! – указал Шурка пальцем куда-то в дальний конец зала. – Сидит одна-одинешенька за столиком! Я удивляюсь – почему к ней до сих пор никто не подсел? Может, ты это сумеешь выяснить?

Слава смотрел в направлении, указанном старым приятелем, по меньшей мере, с минуту, прежде чем увидел искомую девушку. С такого расстояния и при крайне скудном и нестабильном цветном освещении, он сумел заметить лишь, что у его будущей потенциальной знакомой что-то странно сверкало на плечах и в волосах – волосы у нее наверняка должны были оказаться пышными. «А может…», – несмело подумал Слава, и у него сладко защемило сердце в безошибочном предвкушении приключения. И пока он шел через весь зал, не выпуская из поля зрения таинственную незнакомку, искусно лавируя при этом между тесно стоявшими столиками, то молил Бога только об одном – чтобы к ней никто не подсел.

Бог услышал Славу, и когда он стоял перед желанным столиком – девушка по-прежнему сидела одна. И словно по чьему-то специальному заказу в зале включилось нормальное неоновое освещение. То, что увидел Слава за столиком, перед которым только что остановился, в буквальном смысле слова свалило его с ног, и он, как подкошенный, рухнул на свободный стул прямо напротив девушки, сосватанной ему бывшим однокашником Шуркой Романенко.

К счастью, неоновое освещение почти сразу вырубилось, и из посетителей ресторана никто не обратил внимания на смятение Славы и на ослепительную нечеловеческую красоту фантастической девушки. Но для Славы дело оказалось не в фантастической красоте девушки, а в том, что красота эта, он мог поклясться себе в этом, показалась ему до боли знакомой, но он тут же отогнал от себя эту мысль, как заведомо ложную и потому – вредную.

Слава сел и молчал как дурак, не понимая, что с ним происходит, а самое главное – с чего начать знакомство и нужно ли его начинать, и захочет ли с ним – простым, причем не из самых лучших смертным, знакомиться эта, прилетевшая в дешевый студенческий кабак «Зодиак» на время Новогодней ночи настоящая сказочная фея. В наступившем красно-синем полумраке загадочно сверкали огромные глаза, с любопытством разглядывавшие Славу, блестели и зубы – она улыбалась. Она улыбалась ему – Славе, и до Славы этот невероятный факт дошел далеко не сразу. Он очень медленно возвращался в нормальное состояние, и ему показалось, что-то кто-то другой его голосом – деревянным и заикающимся, робко произнес:

– За Вашим столиком свободно?

В ответ послышался чистый серебристый смех – так смеялись в ночь Ивана Купалы зеленоволосые красавицы-русалки, водя хороводы по берегам экологически чистых древнерусских озер и рек. Слава зачарованно слушал переливы волшебного смеха и почувствовал искреннее сожаление, когда русалочий смех плавно перешел в нежнейшее контральто. Контральто произнесло с благожелательной иронией:

– Ну, ты же прекрасно видишь, что я сижу одна – зачем же спрашивать? – и она вновь тихо рассмеялась, вторично порадовав слух Славы звонкими русалочьими переливами, переставшими звучать под земным небом несколько веков назад, когда на Руси ввели христианство, и все лесные боги умерли. Поэтому умный эрудированный Слава и не мог поверить своим ушам, точно так же – как и своим глазам. А самое плохое заключалось в том, что он совсем забыл о Владимире Николаевиче Боброве и о его убедительной просьбе незадолго до полуночи обязательно прибыть к нему на кафедру…

Глава 13

Владимир Николаевич Бобров обиженно смотрел на циферблат большого маятника отсчитывавшего время на стене кафедры. Стрелки показывали десять минут одиннадцатого, но никого из клятвенно обещавших прийти к началу проведения Эксперимента студентов пока не было. Две молоденькие кафедральные лаборантки по имени Галя и Наташа, обе тайно влюбленные в заведующего кафедрой, только что закончили сервировку праздничного стола и сидели сейчас в полной бездеятельности, с легкой растерянностью преданно глядя на обожаемого Владимира Николаевича.

– Елку проверили? – в который уже раз за вечер спросил у них Бобров.

– Да, Владимир Николаевич – Вы же недавно совсем спрашивали!

– Ждем до одиннадцати – если никто не придет, ужинаем втроем и начинаем Эксперимент. Вы-то, надеюсь, не сбежите?

– Что Вы, что Вы, Владимир Николаевич!! – испуганно воскликнули лаборантки. – Мы с таким нетерпением ждали этот Эксперимент не для того, чтобы взять и сбежать!

– Так ладно, ладно, девчонки! – примиряюще поднял Владимир Николаевич руки вверх. – Извините, если я вас обидел! Студентов-то моих нет, вот я и начинаю нервничать!

– Но мы не ваши студенты, не пьяницы вроде Малышева и Богатурова! – заявила более инициативная Галя. – Они, по-моему, Владимир Николаевич, променяли и Вас, и Эксперимент на бутылку водки!

– Но ящик коньяка они на бутылку водки не променяют! – резонно возразил Владимир Николаевич.

– Ну, разве что! – засмеялись лаборантки.

– Так, ладно – я пойду в лабораторию, еще раз все проверю. Меня ни для кого нет, особенно – для Гуйманна! – красивое волевое лицо Боброва посерьезнело, и, ободряюще подмигнув девчонкам, талантливый и смелый ученый прошел в лабораторию.

В лаборатории было тихо, загадочно и по-новогоднему красиво. Пышная стройная экспериментальная ель упиралась сверкающим шпилем почти в потолок, представляя собой центральное звено материальной композиции, необходимой для проведения Эксперимента. Специально изготовленные игрушки украшали елочные ветви в строго определенном порядке, выверенном и высчитанном лично Бобровым по схемам, переданных ему в свое время Александром Сергеевичем Морозовым незадолго до таинственного исчезновения последнего примерно шесть месяцев назад. (Говорят, что будто бы он однажды поздно вечером зашел в мужской туалет на третьем этаже здания философского факультета и не вышел оттуда; и более того, как утверждает злословная и многоустая студенческая молва, эта загадочная история с исчезновением профессора Морозова имела более чем странное продолжение: якобы, пожилая лаборантка «Кафедры Восточной Философии» Валентина Ивановна Пармутова, страдавшая куриной слепотой и спорадическими приступами слабоумия, опять же, поздно вечером, перепутала туалеты в полумраке факультетского коридора и вместо женского зашла в злосчастный мужской туалет и, присев там на корточки по малой нужде, явственно увидела бледное грустное мужское лицо, строго смотревшее на Валентину Ивановну прямо из унитаза. Пронзительный визг лаборантки был слышен даже на улице.).