Творцы заклинаний - Терри Пратчетт

Второй раз матушка пробудилась от дремы уже на рассвете и обнаружила, что свеча давным-давно догорела, а Эск по-прежнему спит непробудным сном Заимствующего.

Выводя коз в загон, матушка пристально всматривалась в небо.

Наступил полдень, и вот еще из одного дня начал уходить свет. Матушка бесцельно расхаживала взад и вперед по кухне. Время от времени она лихорадочно бросалась делать что-нибудь по хозяйству: из трещин между покрывающими пол плитками бесцеремонно извлекалась древняя засохшая грязь, а задняя стенка камина очищалась от скопившейся за зиму сажи и чуть ли не до дыр натиралась графитом. Мыши, гнездившиеся в глубине кухонного шкафа, были вежливой, но твердой рукой выселены в козий хлев.

Солнце клонилось к закату. Свет Плоского мира был старым, медлительным и тяжеловесным. Стоя в дверях домика, матушка наблюдала за тем, как свет стекает с гор, разливаясь по лесу золотыми реками. То тут, то там он собирался во впадинах, образуя лужи, постепенно бледнел и исчезал.

Матушка выстукивала по косяку резкую дробь и мурлыкала под нос какой-то незамысловатый хмурый мотивчик.

Наступил рассвет, а в домике было пусто, если не считать тела Эск, которое безмолвно и неподвижно лежало на кровати.

По мере того как золотистый свет растекался по Диску, словно первые волны прибоя, затопляющего илистую отмель, орел кругами поднимался все выше и выше к куполу небес, толкая под себя воздух медленными взмахами могучих крыльев.

Под Эск расстилался весь мир — все континенты, все острова, все реки и, самое главное, все огромное кольцо Краевого океана.

Помимо этого, здесь, наверху, не было ничего, даже звука.

Эск с восторгом купалась в своих ощущениях, заставляя слабеющие мускулы прилагать все больше усилий. Однако что-то было не так. Ее мысли, было такое впечатление, убегали из-под ее контроля и исчезали. В ее разум впивались боль, возбуждение, усталость, и в то же самое время из него что-то вытекало. Воспоминания растворялись на ветру. Как только Эск удавалось ухватиться за какую-нибудь мысль, та мигом испарялась, оставляя за собой пустоту.

Эск теряла куски себя и не могла припомнить, что именно теряет. Она запаниковала, ища укрытия в том, в чем была твердо уверена…

Я — Эск, я украла тело орла, и ощущение ветра в перьях, голод, поиски в не-небе внизу…

Она попробовала еще раз. Я — Эск и ищу воздушную тропу; ноющие мускулы, режущий ветер, его холод…

Я — Эск. Высоко над воздушно-влажно-мокро-белым, над всем, небо прозрачно, воздух разрежен…

Я это я.

Матушка была в саду, среди ульев, и ранний утренний ветер трепал ее юбку. Она переходила от одного улья к другому, стуча по их крышам. Встав посреди густо разросшихся бурачника и бальзамника, посаженных ею специально для пчел, она вытянула перед собой руки и запела настолько высоким голосом, что ни один обычный человек не смог бы ее услышать.

Из ульев послышался гул, и вдруг воздух заполнился тяжелыми, глазастыми, низкоголосыми пчелами. Они кружили над ее головой, смешивая басовитое жужжание с песней.

Потом они исчезли, взмыли в разгорающийся над поляной свет и разлетелись над деревьями.

Хорошо известно (по крайней мере — ведьмам), что каждая колония пчел составляет, так сказать, лишь часть существа, которое зовется Рой, а отдельные пчелы — это клетки, образующие сознание улья. Матушка редко смешивала свои мысли с мыслями пчел — не только потому, что сознание насекомых — это странная, чужеродная штука, на вкус отдающая жестью, но и потому, что, как она подозревала, Рой был гораздо умнее ее.

Она знала, что ее посланцы скоро достигнут колоний, устроенных дикими пчелами в лесной чаще. Не пройдет и нескольких часов, как каждый уголок горных лугов окажется под пристальным наблюдением. Ей оставалось только ждать.

В полдень пчелы вернулись, и в резких, едких мыслях, текущих в сознании улья, она прочла, что Эск пропала, как будто ее и не бывало. Ни следа.

Матушка Ветровоск вернулась в прохладу домика и, усевшись в качалку, уставилась на дверной проем.

Она знала, каким должен быть следующий шаг, но ей была ненавистна сама мысль об этом. Однако она все-таки принесла невысокую приставную лесенку, взобралась по скрипучим ступенькам на крышу и вытащила из потайного места в соломенной кровле посох.

Он был холодным как лед. Над ним поднимался пар.

— Значит, над линией снегов, — заключила матушка.

Она опустилась на колени, воткнула посох в клумбу и уставилась на него свирепым взглядом. У нее появилось неприятное ощущение, что посох также свирепо смотрит на нее в ответ.

— И не думай, что ты победил, ибо это не так, — бросила она. — Просто у меня нет времени возиться с тобой. Ты должен знать, где она. Я требую, чтобы ты отнес меня к ней!

Посох смотрел на нее деревянным взглядом.

— Силой… — Матушка замялась: она слегка подзабыла положенные формулы. — Силой дерева и камня я приказываю тебе!

Суета, движение, оживление — все эти слова были бы совершенно неверным описанием реакции посоха.

Матушка почесала подбородок. Ей припомнился урок, который заучивают все дети: “А волшебное слово?”

— Пожалуйста? — намекнула она. Посох задрожал, приподнялся над землей и, повернувшись в воздухе, приглашающе завис на уровне матушкиной талии.

Матушка слышала, что среди молодых ведьм метлы снова вошли в моду, но она полетов не одобряла. Невозможно выглядеть респектабельно, когда несешься верхом на предмете домашнего обихода. Кроме того, в таком способе передвижения полным-полно сквозняков.

Но сейчас о респектабельности речи не шло. Матушка, задержавшись, чтобы сорвать с крючка за дверью шляпу, торопливо забралась на посох, устроилась на нем как можно более удобно — боком, разумеется, и крепко зажав юбки между колен — и сказала:

— Ну ладно, а теперь что-о-о…

Животные в лесу срывались с места и разбегались в стороны, узрев над своими головами быстро несущуюся, вопящую и сыплющую проклятиями тень. Матушка цеплялась за посох побелевшими от напряжения пальцами и неистово дрыгала тощими ногами, постигая высоко над верхушками деревьев важную науку о центре тяжести и турбулентных потоках. Посох летел вперед, совершенно игнорируя ее вопли.

К тому времени как он добрался до горных лугов, она несколько освоилась. Это означало, что матушка научилась кое-как держаться на нем. Нужно лишь цепляться покрепче руками и коленями — при условии, что вы не возражаете против того, чтобы висеть вверх ногами. Слава богам, хоть матушкина шляпа приносила какую-то пользу своей аэродинамической формой.

Посох несся между черными утесами и вдоль голых высокогорных долин, по которым, как говорили, когда-то давно, во времена Ледяных Великанов, текли реки льда. Воздух, врывающийся в матушкино горло, стал разреженным и морозным.

Над одним из сугробов они резко остановились. Матушка свалилась с посоха и осталась лежать в снегу, тяжело дыша и пытаясь припомнить, как это она отважилась пройти через такое.

В нескольких футах от нее, под нависшим козырьком снега, темнел комок перьев. При ее приближении птичья голова рывком поднялась, и орел уставился на ведьму свирепыми, полными страха глазами. Он попытался взлететь, но опрокинулся на спину, однако, когда матушка протянула руку и попробовала прикоснуться к нему, не преминул вырвать из ее ладони аккуратный треугольник мяса.

— Понятно, — негромко, ни к кому не обращаясь, процедила матушка.

Оглянувшись, она отыскала подходящего размера валун, из приличия скрылась за ним на пару секунд и появилась снова с одной из нижних юбок в руках. Орел вырывался, уничтожая вышивку, на которую было потрачено несколько недель упорного труда, но матушке удалось-таки спеленать его, и она, держа птицу так, чтобы не пострадать от периодических выпадов острого клюва, повернулась к посоху, который стоял воткнутым в сугроб.

— Обратно я пойду пешком, — холодно заявила она.

Как оказалось, это была горная долина, заканчивающаяся крутым обрывом. Несколькими сотнями футов ниже виднелись острые черные скалы.

— Что ж, хорошо, — уступила матушка, — но ты полетишь медленно, понял? И не смей высоко подниматься.

На самом деле, поскольку теперь у нее было немного больше опыта — и возможно потому, что посох тоже летел осторожнее, — возвращение домой было почти степенным. Еще немного — и матушка убедила бы себя в том, что с течением времени могла бы научиться всего-навсего не любить полеты вместо того, чтобы питать к ним неизбывное отвращение. Ей всего лишь нужно было научиться не давать себе смотреть вниз.

Распластав крылья, орел сидел на тряпичном коврике у потухшего очага. Он попил воды, над которой матушка пробормотала несколько заклинаний (обычно она применяла их для того, чтобы произвести впечатление на клиентов, но кто знает, может, и есть в них какая-то сила?), и проглотил пару кусков сырого мяса.