По эту сторону стаи - Ядвига Войцеховская

   "Нет. Не передумает", - Дорин рассеянно глядит из своего оконца на донельзя надоевший пейзаж: горы - это не что-то необычное, если ты родом из графства Керри.

   На полу валяется разодранная в клочья пачка сигарет.

   - Запоминай дальше, - спокойно говорит ей утром милорд Уолден. - Правило второе: ещё одна сигарета - и ты будешь вопить от боли, пока не потеряешь сознание. Потом я отолью тебя водой. Потом ты снова будешь вопить - и так много, много раз. И, да: наказывать за дело - это не дурной тон.

   Ах, да, ведь он же собирается использовать её, как племенную кобылу. Дорин еле сдерживает злые слёзы и желание сотворить с собой что-нибудь нехорошее. Она помнит, откуда у леди Ядвиги был шрам на запястье, но, Создатель, она не настолько сильна.

   - Леди Ядвига... - начинает она, пытаясь сказать, что бывшая хозяйка делала то же самое, когда никто не видел.

   - Если ты когда-нибудь вдруг пройдёшь через Утгард, можешь делать это, сколько влезет, - Макрайан ставит точку.

   Нет уж. Это вряд ли.

   Ладно, так тому и быть, Дорин найдёт, чем себя занять, тем более, работы тут непочатый край. Она делает шаг вперёд, едва не наступив на черенок метлы - и тут же получает затрещину, от которой звенит в ушах.

   - Что вам ещё не так?! - со слезами в голосе восклицает Дорин, хватаясь за затылок.

   - Нельзя перешагивать метлу - рискуешь забеременеть до свадьбы, - говорит он. - А вот это как раз - дурной тон.

   - Это дурацкие суеверия! - парирует она.

   - Тогда какого рожна ты искала Неблагой Двор? Ведь это тоже дурацкие суеверия.

   Возражений у Дорин не находится.

   - Займи себя, - советует он ей час спустя, кидая на кровать небольшую корзинку. - Говорят, хорошо прочищает мозги.

   В корзинке оказывается всё для рукоделия: пряжа, иголки, вязальные спицы. Маленькие милые вещички, которые и впрямь пригодились бы, хотя бы даже потому, что их было приятно перебирать... Дорин размахивается, желая вышвырнуть всё это в окно, но корзинка шмякается о стену рядом и отскакивает, рассыпая содержимое по всей каморке...

   Шотландские горы дремлют под летним солнцем, и где-то там, всего в нескольких милях, свобода, которую она добровольно променяла на рабство. Ради чего? Ради сбывшихся кошмаров? Не лучше ли было оставить всё, как есть, и продолжать собирать с пола черепки собственной чашки, ожидая за это чьего-то наказания? Вздрагивать от любого шороха и платить психоаналитику? День за днём пытаться убить в себе раба без куска души, оставленного в нигде и в никогда?

   Нет, не лучше. А вот теперь неплохо бы подумать над тем, что возможно в дальнейшем.

   Милорд Уолден не может принудить её, ни пытками, ни внушением. В обоих случаях эта штука не будет добровольной, а, значит, действительной. Она только-только начинает нутром постигать все эти тонкости, раньше в этом просто не было нужды.

   Милорд Уолден уже не наместник, но глупо надеяться на то, что охотники успеют убить Серого Волка и спасти Красную Шапочку. Возможно, и успеют, да вот только Красную Шапочку постигнет точно такая же участь.

   Пока Дорин не представляет, что Макрайан может придумать для того, чтобы у неё прибавилось энтузиазма. Скорее всего, будет ждать, запугивать, а, может быть, и подкупать.

   Разноцветные клубки шерсти раскатились по полу, один сиротливо лежит под кроватью. Дорин проходит по всем углам, собирая их, как грибы, и складывает обратно в корзинку; туда же отправляются спицы, ножницы и прочий инвентарь. "Вот пусть только попробует полезть, сразу воткну ему спицу в глаз", - мстительно фантазирует она, понимая, что вряд ли сможет. Однако эта мысль успокаивает. Дорин вздыхает и берёт в руки уютный пушистый клубок...

   - Запоминай дальше. Правило третье: я всегда прав, - безусловно, всегда прав только хозяин, но девки это не касается, для неё хозяин он. Смотрит на него во все глаза. Боится, но не до такой степени, чтобы обделаться. Ровно так, как надо.

   Макрайан не задумывается, красивая Дорин или нет. Это просто здоровая крепкая женщина, залог будущего его рода. Красота для него - не критерий.

   Он вспоминает Лену и то, как она обхватывала его бёдра, а он с силой вколачивал её в стену, бурую от стылой крови. Равная по статусу, отличающаяся только утгардскими номерами. Если она хотела, он приходил, если нет - не посмел бы настаивать. Отпихнула бы - не сказал бы ни слова. С Леной можно и нужно было делить позор, кровь, кишки на полу - и прошлое. В их мире не существовало понятия красоты, если только строгая красота клейм, изуродовавших руку, красота шрамов, изуродовавших кожу. Красота воплощённой боли. Наверное, и красота чего-то, изуродовавшего и его. Он сто лет не смотрел в зеркала. Зачем?

   Макрайан даже не рассчитывает на то, что Дорин вот так сразу скажет "да". Плевать. Не страшно. Важен результат.

   - Славная будет ночь, красотка, - говорит он и направляется к жилью.

   - Надумала? - раздаётся сзади.

   - Нет! - Дорин от неожиданности роняет клубок, и тот, подпрыгивая, катится прочь.

   - Ещё надумаешь. Ступай вниз, - велит Макрайан.

   Дорин откладывает кучу спутанных ниток, из которых она пыталась соорудить хоть что-то. Время обеда.

   Однако он ведёт её в другое крыло. Оказывается, в Кастл Макрайан есть длинный коридор, увешанный зеркалами. Не сквозными, а портретными. Следующие полчаса Дорин созерцает череду макрайановских предков с надменными лицами и прищуренными глазами - ах ты, Боже мой, сколько гордости за беспорточного потомка.

   - От тебя требуется только одно слово, - опять он за своё.

   - И это слово - нет, - конечно, тут же говорит она.

   - Значит, нет?

   - Значит, нет. Вы, в отличие от ваших родственников, похожи на бродягу.

   - Ты тоже не тянешь на аристократку, - он окидывает взглядом потёртые джинсы, блузку и пальцы, покрасневшие от холодной воды. Если так пойдёт дальше, она рискует обзавестись жабьей кожей.

   - Что вы мне покажете ещё? - интересуется Дорин. - Закрома, полные золота?

   - Не будь дурой. Я показывал не тебе, а тебя, - равнодушно говорит Макрайан. - Скажи спасибо, что я не велел раздеться.

   Ах, вот как. Дорин теряется.

   - Тебе я покажу кое-что другое, - он крепко сжимает её руку и ведёт вниз.

   - Прошу, моя королева, - перед ней стул, всего только высокий стул, или скорее кресло из тёмного дерева, с ножками толщиной с телеграфный столб. Подвалы никуда не делись, и тут нет никакого винного погреба, это Дорин понимает с такой ясностью, будто её только что окунули головой в прорубь. И стул, наверное, не стул, а дыба, или что-то ещё... Когда-то она слышала слово "тормента", так называлась рок-группа, от которой тащился её брат, и это тоже означало орудие пытки или что-то вроде... Создатель, помоги, она не хочет, не хочет, не хочет... как здорово было бы умереть, вот прямо сейчас, не доставив этому ублюдку удовольствия насладиться её криком... Она не хочет, и не скажет, не скажет, не скажет. Никаких "да"...