Серебристый луч надежды - Мэтью Квик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, — окликаю ее, — как насчет поужинать со мной здесь?
— Сегодня? — спрашивает она, не поднимая глаз.
— Угу.
— Во сколько?
— Нам придется идти сюда пешком: мне нельзя водить машину.
— Во сколько?
— Буду перед твоим домом в полвосьмого.
И тут происходит нечто невероятное: Тиффани поворачивается и убегает. Не могу поверить, я наконец-то убедил ее оставить меня в покое! Я так рад, что меняю маршрут и пробегаю не меньше пятнадцати миль вместо обычных десяти, а когда солнце заходит, кромка облаков на западе так и светится электричеством — хороший знак.
Вернувшись домой, прошу у мамы денег, чтобы сводить Тиффани поужинать. Доставая кошелек, она пытается спрятать улыбку.
— Куда ты ее поведешь?
— В «Кристал лейк».
— Думаю, сорока долларов должно хватить.
— Наверное.
— Будут лежать на столе, когда спустишься.
Принимаю душ, провожу дезодорантом под мышками, прыскаюсь отцовским одеколоном, надеваю свои коричневые брюки и темно-зеленую рубашку на пуговицах, купленную мамой в «Гэпе» не далее как вчера. Не знаю, почему она методично обновляет мне весь гардероб и каждую вещь покупает исключительно в «Гэпе». Когда я спускаюсь, мама говорит, что рубашку надо заправить в штаны и надеть ремень.
— Зачем? — Мне совершенно без разницы, прилично я выгляжу или нет.
Все, что мне нужно, — отделаться от Тиффани раз и навсегда.
— Пожалуйста, — просит мама, и я вспоминаю, что пытаюсь проявлять доброту, а не доказывать свою правоту, и к тому же я обязан ей тем, что я дома.
Так что иду наверх и надеваю коричневый кожаный ремень, купленный ею же несколько дней назад.
Мама заходит в мою комнату с обувной коробкой в руках.
— Надень какие-нибудь носки и вот, примерь.
Открываю коробку, а там стильные туфли-лоферы из коричневой кожи.
— Джейк сказал, мужчины твоего возраста носят именно такие.
Натянув туфли, подхожу к зеркалу и вижу, до чего тонкая у меня стала талия. Ну и модник, почти как младший брат, думаю.
С сорока баксами в кармане пересекаю Найтс-парк и иду к дому родителей Тиффани. Она уже ждет меня на улице, но я замечаю в окне ее мать. Стоит нам встретиться взглядом, как миссис Вебстер тут же ныряет за штору. Тиффани не здоровается и не ждет моего приближения, а начинает идти. На ней розовая юбка по колено и легкий черный свитер. Из-за босоножек на платформе она кажется выше, а волосы у нее немного взбиты и падают на плечи. Глаза слишком сильно подведены, губы розовые-розовые, однако не могу не признать, что выглядит она замечательно, о чем ей и говорю.
— Милые туфли, — кивает она на мои ноги, и следующие тридцать минут мы шагаем в молчании.
В закусочной садимся за отдельный столик, официантка приносит воду. Тиффани заказывает чай, я решаю ограничиться водой. Читаю меню с некоторой тревогой: а вдруг не хватит денег? Это глупо, конечно, ведь у меня с собой две двадцатки, а каждое блюдо стоит не больше десяти баксов, но я же не знаю, что возьмет Тиффани, а вдруг она захочет десерт, и ведь еще надо дать на чай.
Жена приучила меня оставлять щедрые чаевые, потому что у официанток работа тяжелая, а получают они сущие гроши. Никки знает: она работала официанткой все время, пока была в колледже, — мы тогда учились в университете Ла Саль. И если мне случается где-нибудь поесть, я оставляю на чай побольше, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Зря я ссорился с Никки из-за нескольких долларов, уверяя, что пятнадцати процентов больше чем достаточно, — мне-то ведь никто не давал на чай, не важно, хорошо я поработал или нет. Нынче я твердо убежден в необходимости оставлять щедрые чаевые, потому что стараюсь проявлять правоту, а не доказывать, что я прав. Оттого-то и страшусь, читая меню: а вдруг не хватит денег на хорошие чаевые?
Я так углубился в беспокойные мысли, что, должно быть, прослушал заказ Тиффани. Из этого состояния меня выводит голос официантки, которая явно обращается ко мне.
— Сэр?
Я кладу меню на стол; Тиффани и официантка смотрят на меня во все глаза, будто что-то не так.
— Хлопья с изюмом, — выдаю я, припомнив, что хлопья стоят всего два доллара двадцать пять центов.
— С молоком?
— А сколько стоит молоко?
— Семьдесят пять центов.
— Да, пожалуйста, — отвечаю, решив, что это не ударит по карману, и передаю меню официантке.
— Все?
Утвердительно киваю. Официантка, уходя, довольно внятно вздыхает.
— Что ты заказала? — спрашиваю Тиффани. — Я не расслышал.
Стараюсь, чтобы мой голос звучал любезно, но втайне беспокоюсь, что не останется денег на приличные чаевые.
— Только чай, — отвечает она.
И мы оба смотрим в окно, разглядывая припаркованные на стоянке машины.
Приносят заказ. Я открываю одноразовую коробочку и пересыпаю хлопья в миску. Заливаю коричневые хлопья с засахаренным изюмом молоком из миниатюрного кувшинчика. Продвигаю миску с хлопьями на середину стола и предлагаю Тиффани угощаться.
— Можно? — переспрашивает она.
Я киваю, Тиффани берет ложку, и мы едим.
Сумма в счете — четыре доллара пятьдесят девять центов.
— Сдачу? — Официантка смеется и качает головой, когда я протягиваю ей обе двадцатки.
— Нет, спасибо, — отвечаю я, думая, что Никки была бы рада, ведь я оставляю щедрые чаевые, а официантка поворачивается к Тиффани:
— Дорогуша, я его недооценила. Приходите к нам еще, да поскорее!
Видно, что выручкой она довольна, потому что идет к кассе, почти пританцовывая.
На обратном пути Тиффани молчит, и я тоже. Когда мы подходим к ее дому, говорю, что замечательно провел время, благодарю и протягиваю руку для пожатия, чтобы она не поняла превратно.
Она смотрит на мою руку, потом поднимает глаза и глядит мне в лицо, но на рукопожатие не отвечает. Секунду мне кажется, что она вот-вот снова заплачет.
— Помнишь, я сказала, что ты можешь трахнуть меня? — говорит вдруг Тиффани.
Медленно киваю: слишком живо помню, к сожалению.
— Я не хочу трахаться с тобой, Пэт. Понятно?
— Понятно, — говорю.
Она поворачивается и идет к себе, а я остаюсь один.
Дома мама с энтузиазмом выспрашивает, что мы ели, и, когда я отвечаю, что хлопья с изюмом, она смеется и не верит.
— Нет, ну правда, что?
Не говоря больше ни слова, поднимаюсь в свою комнату и запираю дверь.
Лежа в кровати, рассказываю Никки на фотографии все-все про мое сегодняшнее свидание, и про то, как я оставил официантке хорошие чаевые, и про то, какой грустный вид у Тиффани, и как мне хочется, чтобы время порознь поскорее закончилось, чтобы я мог пригласить жену в какое-нибудь кафе, разделить с ней порцию хлопьев с изюмом, а потом идти рядом, дыша прохладным воздухом раннего сентября, — и тут я снова плачу.
Зарываюсь лицом в подушку и рыдаю тихонько, чтобы родители не услышали.
Петь, кричать, показывать
Я встаю в полпятого утра и сразу же приступаю к тренировке, чтобы закончить до начала матча. Когда наконец выбираюсь из подвала, по всему дому идет запах тостов с крабовым маслом, домашней пиццы и куриных крылышек.
— Вкусно пахнет! — бросаю маме на ходу, надеваю мешок для мусора и выбегаю на улицу.
А там — Тиффани, уже разминается, бегает туда-сюда мимо моего дома. Я в замешательстве: как так, вчера же ее не было, да и сегодня я бегу гораздо раньше обычного.
Направляюсь к Найтс-парку; оглядываюсь — она бежит следом.
— Откуда ты узнала, что я выйду так рано? — спрашиваю, но она даже не поднимает голову, просто молча бежит сзади.
Одолеваю десять миль и возвращаюсь домой, а она бежит дальше, так ничего и не сказав. Можно подумать, мы вовсе не ходили ни в какую закусочную, и не ели вместе хлопья с изюмом, и все осталось по-прежнему.
Серебристый «БМВ» моего брата уже возле дома, так что я шмыгаю в заднюю дверь, поднимаюсь по лестнице и бегу в душ. Помывшись, надеваю свою баскеттовскую футболку, с которой мама отстирала всю косметику, и в полной готовности болеть за «Иглз» иду в гостиную, откуда уже доносятся звуки предматчевого обзора.
К моему удивлению, рядом с братом сидит Ронни. На обоих зеленые выездные футболки «Иглз» с номером 18 и именем Столлворта; на Ронни — дешевая копия, с термонаклейками, на Джейке — настоящая. Отец сидит в кресле, в своей любимой футболке Макнабба, пятого номера.
— «Птички», вперед! — говорю я.
Брат встает и поворачивается ко мне.
— А-а-а-а-а!.. — кричит он, вскинув обе руки в воздух, и тогда Ронни и папа тоже встают, выбрасывают руки вверх и кричат:
— А-а-а-а-а!..
И вот мы кричим уже все вчетвером, подняв руки:
— А-а-а-а-а!
А потом мы все вместе скандируем, быстро выбрасывая в стороны руки и ноги, чтобы показать каждую букву:
— И! Г! Л! З! Иглз!
После этого брат огибает диван, подходит ко мне, кладет руку на плечо и запевает командный гимн, я вспоминаю слова и подхватываю: