Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные - Мигель Делибес

— Нету сдачи.

Рафа положил на стойку три монеты по пять песет.

— Вот, — сказал он. — Пока.

В машине Лали взорвалась:

— Черт знает что, ну и типы. Не знаю, пойдут они с нами или нет — такие отсталые!

Виктор улыбался. Рафа дал задний ход и вывернул руль до отказа.

Остановился. Черный, будто негр, цыган, ведя за руку ребенка, пересек им дорогу и встал под деревом. Рафа тронул машину, выехал на шоссе и расхохотался.

— Знаете про цыган?

— Что? — спросил Виктор.

— Анекдот про цыган? — пояснила Лали.

Рафа переключил скорость, вырулил на прямую дорогу и откинулся на спинку. Заговорил:

— В цыганское поселение в Альмедине явились агитаторы из левых партий и сказали, что хотят видеть цыганского вожака. Где вожак, где вожак? Все начинают искать вожака. Наконец вожак появляется, и агитатор заводит, как положено, речь, что, мол, партия принесет им избавление, что это — партия угнетенных и т. д. и т. п. А цыганский вожак не сводит глаз с серпа и молота на знамени. Агитатор разъясняет, что сами они, мол, тоже продукт несправедливости капиталистического общества и что выход один — всем вступать в их партию. Он кончил, и цыганский вожак говорит: ладно, очень хорошо, но, поскольку теперь демократия, он не может принять решение единолично, не посоветовавшись с табором, и, если, мол, им нетрудно, пусть приезжают на следующий день за ответом. Ничего не поделаешь, агитаторы уезжают, а на другой день возвращаются и хотят видеть цыганского вожака. Где вожак, где вожак? Все с ног сбились — ищут. Наконец вожак является и опять стоит — глаз не сводит с серпа и молота. «Ну, — говорит агитатор, — я полагаю, вы приняли решение, товарищи». — «Приняли, сеньор, — отвечает цыганский вожак. — Мы единодушно решили вступить в твою партию». У агитатора даже глаза заблестели. «Скажи своему народу, товарищ, что мы благодарим его за доверие и…» Тут цыганский вожак поднимает руку: «Минуточку. Мы все согласны вступить в твою партию, но с одним условием». Агитатор улыбается и спрашивает радостно: «С каким условием?» А цыганский вожак выступает вперед, тычет пальцем в серп и молот и говорит совершенно серьезно: «Что ты снимешь со своего знамени орудия труда».

Виктор от души расхохотался. Лали тряхнула головой и улыбнулась.

— Глупость какая-то! — сказала она.

— Да нет, ничего.

Перед знаком «стоп» при выезде на магистраль Рафа остановился, поглядел в одну, в другую сторону и тронул машину. За первым же поворотом на склоне горы показался домик.

— Рефико, приехали, а вот и постоялый двор, — сказал Рафа.

И на третьей скорости доехал до первых домиков селения.

IV

На просторной стоянке под сенью горделивого здания с башней отдыхало полдюжины грузовиков, четыре легковых автомобиля и синий пикап, в котором сидели уже четверо мужчин, собираясь отъезжать. Метрах в пятидесяти от стоянки открывалась прямоугольная площадь, которую шоссе огибало: двухэтажные каменные дома с арками и колоннами; длинные открытые галереи, оживленные цветущими геранями и петуниями. В центре площади, залитой асфальтом, возвышался каменный крест, а вокруг с четырех сторон — четыре металлические скамьи, выкрашенные в разные цвета: красный, желтый, зеленый и синий. Надписи на спинках гласили: «Муниципальная сберегательная касса». Постоялый двор с застекленным балконом, нависавшим над улицей, выходил фасадом на дорогу; у дверей разговаривали трое мужчин; один из них, очень высокий, сутулый, по виду из образованных, улыбаясь, направился к приехавшим, как только они вышли из машины. Рафа предостерег:

— Осторожно, это алькальд. Рот на замок, если не хотите, чтобы конкуренты нас обштопали.

Они сошлись в центре площади.

— Здравствуйте, — сказал алькальд. — Снова к нам?

— Мы проездом, — сказал Виктор.

Волосы у алькальда были напомажены и точно посередине разделены пробором, а движения церемонные, как у иезуита.

— Недавно приезжали даже из фаланги[15], — сказал он.

— Из самой настоящей фаланги? — допытывалась Лали.

Глаза алькальда невинно округлились.

— Откуда мне знать, — сказал он. — Главный у них — Куэста. Я полагаю, для них она самая что ни на есть настоящая, так ведь?

Никто не ответил. Рафа отделился от группы и медленно направился к постоялому двору, остальные последовали за ним. Алькальд посмотрел на небо.

— Привезли нам плохую погоду.

— Будет дождь?

Мужчина растянул губы в улыбке:

— Не сейчас. К вечеру, похоже, соберется гроза.

У дверей бара Рафа повернулся к алькальду:

— Может, пообедаете с нами?

— Спасибо, я уже пообедал…

Помещение было длинное и низкое, с некрашеными дубовыми потолочными балками; в центре — старая железная печь, выкрашенная в пурпур; дымовая труба у центральной балки поворачивала и дальше шла рядом с нею, исчезая за перегородкой. На экране телевизора, стоявшего справа на сосновой консоли, подпертой двумя деревянными брусками, появился диктор и начал читать последние известия — было три часа; мужчины, игравшие не то в карты, не то в домино, не обращали на него ни малейшего внимания.

— Беру!

— Мимо!

Открывая или выкладывая костяшки домино, они что было мочи лупили по мраморной поверхности стола и шумели так, будто хотели перекричать телевизор. Несколько мужчин в беретах подняли голову, когда вошедшие поравнялись с ними, и машинально, не меняя бесстрастного выражения лица, проводили взглядами бедра Лали. От самой стойки шла лестница, вывеска над нею гласила: «Столовая». Поднявшись на площадку первого этажа, Рафа толкнул стеклянную дверь, и на лестницу хлынули клубы дыма и людской гул. Все восемь столиков были заняты, и две очень молоденькие девушки бегали между столиками, обслуживая гостей. Одна из девушек с грязной салфеткой в руке подошла к Рафе.

— Если не хотите ждать, — сказала она, — идите на балкон — там свободно.

Рафа посмотрел на Виктора.

— Пошли? — отозвался тот.

На просторном балконе стояли два стола, девушка торопливо салфеткой смахнула с них прямо на пол хлебные крошки и остатки еды. За стеклами виднелась темно-серая лента дороги с желтой разметкой и закусочная под навесом; деревянные столики закусочной были разъедены дождями и ветром. А дальше — река, стремительный хрустальный поток; противоположный берег реки, поросший дубами со свежей листвой, круто шел вверх к обрывистым утесам, над которыми парили ястребы. Девушка отбарабанила, словно заученный урок:

— Осталась зеленая фасоль и овощной суп, паэлья кончилась. На второе — форель, голубятина, яичница.

Рафа потирал руки.

— Форель, форель, — воодушевился он.

— А на первое?

Лали улыбнулась девушке:

— Фасоль хорошая?

— Нет, сеньора, овощи нынче запаздывают.

Виктор вопросительно оглядел товарищей.

— Может, по супу? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Давайте три супа.

Он откинулся на спинку стула и устремил взгляд на расстилавшуюся перед глазами картину.

— Невероятно, — сказал он. — Каких-нибудь восемьдесят километров, а пейзаж совсем другой. Даже не похоже на Кастилию.

Рафа обиделся:

— Черт подери! А как ты представляешь себе Кастилию? Старые мастера ввели вас в заблуждение, старик. — Он напыжился и заговорил выспренне: — «Сеньора, в Кастилии все дороги прямые, крутых поворотов нет». Как бы не так! Гад буду!

Девушка, накрывавшая на стол, спросила:

— Какое вино принести?

— Кувшин местного.

Шоферы грузовиков выходили по двое. Они вставали из-за столиков и расплачивались, зажав в зубах сигарету, и, пока им отсчитывали сдачу, любезничали с девушками, сопровождая слова двусмысленными жестами, а девушки в ответ смеялись. Виктор пристально посмотрел на Лали и спросил:

— Конкурсные экзамены у тебя в декабре?

— Теоретически, — сказала она. — На сорок мест там больше пятидесяти человек.

— Будете судиться друг с другом?

— Никакой суд не поможет, в том-то и дело.

Рафа заговорил с набитым ртом.

— Восхитительно! — сказал он. — Такая девушка, как ты, — и в точные науки. Такая секс-бомба, у всех просто челюсть отвалится.

Лали рывком повернулась к нему:

— Чего ты хочешь? Чтобы я пошла на конкурс мисс Вселенной?

— Это тоже слишком, но разве нет других мест, елки?

Лали добавила язвительно:

— Или пойти по твоим стопам: в двадцать три года — всего-навсего на втором курсе юридического факультета. Чем мой выбор хуже любого другого?

— Вот те раз! — сказал Рафа. — Почему бы тебе не пойти в театр? Будешь играть в какой-нибудь мелодраме. Представляешь, твоя матушка — вдова, четверо малых братишек и сестричек на руках.