Римские призраки - Луиджи Малерба

— А может, я некультурный человек!

— Ну вот, ты опять дал мне нахальный ответ.

Такие короткие перепалки, к счастью, не оставляют и следа.

Потом мы пошли в заведение «Красная Луна», чтобы искупаться в бассейне, потому что морская вода могла серьезно повредить нашему здоровью. У меня лично такие переполненные купальщиками бассейны вызывают отвращение: вечно мне кажется, что среди них есть больные. Но вода в море действительно слишком мутная и кишит бациллами. Колибациллы очень агрессивны.

Кларисса сбросила свое легкое платьице и вышла из кабины в купальнике. Восхитительная, абсолютно отвечающая описанию девушки из деревни нудистов, о которой рассказывал Зандель. Какая пощечина! Я привык видеть ее голой каждый вечер и потому смотрю на нее без всякого удивления, но совсем другое дело любоваться ею в новой обстановке, на публике: лучезарное явление, притягивающее к себе взгляды всех присутствующих. Чудо природы — в свои сорок лет — рядом с Занделем, тоже в плавках. Кларисса потребовала, чтобы и мы с Ириной вошли в воду. Никаких бассейнов, я остался под зонтом вместе с Ириной, выставившей свои тощие и неуклюжие ноги.

— Не люблю воду. Плавать я почти не умею, и мне не хочется выглядеть смешной, — сказала Ирина с таким видом, будто делает мне важное признание.

— А у меня забитые людьми бассейны вызывают отвращение. Мне кажется, что я прикасаюсь телом к барахтающимся там в воде незнакомцам.

— Думаю, что у моего мужа и Клариссы нет подобных проблем.

— Это очевидно.

— Мы сидим здесь. И никаких прикосновений тела к телу, — сказала Ирина с несколько натянутой улыбкой. И добавила: — Телесной близости можно добиться и на суше, не спускаясь в воду.

Я не знал, что ответить на такое обезоруживающее утверждение. Между тем в воздухе стал распространяться сильный запах гари, словно где-то поблизости занялся пожар.

— Ты не чувствуешь, что-то горит?

— Ну как же. Но только кто отсюда уйдет?

Я не понял, что она имела в виду, но по ее меланхоличному взгляду стало ясно, что Ирина видела во мне сообщника, и это меня удручало, так как я никоим образом не мог соответствовать ее ожиданиям.

Неужели, думал я, между нами, мужчинами и женщинами, друзьями и женами друзей, всегда нужно намекать на секс или практиковать его как единственный способ уйти от повседневной рутины? Вы не отдаете себе отчета в том, что таким образом и секс становится рутиной? Уж эти постоянные намеки! Единственное слово, так редко звучащее в наших разговорах, — любовь. Если редко встречается слово, значит, редко встречается и это чувство, волнующее, но и к чему-то обязывающее и даже рискованное. Можно привести лишь один пример, но относится он к импровизированной паре — Зандель и девушка из бассейна (не дай бог, чтобы ею была Кларисса), но не знаю, так ли уж достоверна даже эта история, расписываемая Занделем.

После купания Клариссы и Занделя мы отправились пешком к вилле Пиний. Между тем запах гари становился все сильнее и сильнее и сопровождался иногда легкими наплывами дыма, забивавшего ноздри. Какой-то прохожий сказал, что сжигают растительность на дюнах к югу от Фреджене, но ничего опасного. Единственная неприятность для тех, у кого дома на юге, — нашествие гадюк, бежавших от огня в сторону городка.

Давайте, давайте сюда с вашим ядом, все равно мы решили укрыться в тенистой роще виллы Пиний, тенистой, но не тихой из-за оглушительного стрекота сотен тысяч цикад. Но когда мы заказывали напитки, Ирина вдруг вскочила и указала на двух гадюк, приближавшихся к нашему столику. Мы молча встали и быстро направились к выходу.

Два парня на велосипедах сказали нам, что сотни, тысячи змей заполонили весь Фреджене и прячутся за зелеными изгородями и в садах вилл. В этом преувеличении была, по-видимому, доля правды.

— Бежим прочь с этого проклятого места! — воскликнула Ирина на грани нервного срыва.

— Не надо преувеличивать, — сказал Зандель. Однако, оглянувшись, мы увидели змейку рядом с его «БМВ», припаркованным в тени боковой дорожки.

В общем, все пошло кувырком, если не считать купания Клариссы и Занделя в бассейне, так что мы решили перекусить в первом же баре, который попадется нам по дороге: сэндвич, кружка пива, и скорее в Рим. Дым приближался, и уже раздавались сирены пожарных машин.

Всякий раз, когда я так глупо теряю время, как в эти выходные во Фреджене, я задаюсь вопросом, сколько страниц книги можно было бы написать, останься мы в Риме. А я вот рассуждаю о гадюках. Тема малопродуктивная для моей работы.

Кларисса

Я думала, что он у себя в кабинете, но через полуоткрытую дверь ванной увидела Джано стоящим перед зеркалом. Что он там делает? Я на цыпочках отошла в сторону, чтобы можно было видеть его, а он бы меня не заметил. Повторяю: я не собиралась шпионить за ним, но сама ситуация подталкивала к этому. Джано слегка склонялся к зеркалу, потом отходил и снова приближался, упорно глядя вперед. На лице его была тень загадочности. Наконец я поняла. Вернее, мне показалось, что я поняла: Джано «глядел себе в глаза». Что это? Вызов, экзорцизм? Нет, все-таки я не могла истолковать это странное поведение, когда-то меня так же ставили в тупик его отчаянные рыдания или взрывы смеха.

«Смотреть себе в глаза» — это было излюбленное выражение Джано, когда дело касалось решающих моментов жизни, каких-то крайних или просто трудных ситуаций. Я уже давно решила не придавать слишком большого значения его странностям и предпочитала игнорировать негативные фантазии, которые он сам придумывал, чтобы ринуться в них с головой — вроде его урбанистического плана уничтожить целые группы домов, чтобы наполнить воздухом римские кварталы, задыхающиеся от чрезмерно плотной застройки (он это называет застройкой, не принимая в расчет населения, находящего прибежище в таких домах). Помимо требования положить конец узким улицам проект Джано предусматривал создание, как он говорил, «пузырей воздуха», то есть он хотел насытить город воздухом, дать ему возможность дышать. Да полно, сразу же становилось, ясно, что в Джано вселился дух разрушения (злые языки называли это урбанистическим терроризмом), который мог проявиться, какой бы ни была профессия Джано. Сегодня утром я вышла и встретилась на углу виа Санта-Мария-дель-Анима и виа деи Коронари с Аделе П., умной и порядочной женщиной, владелицей небольшого дома на виа ди Панико. Слово за слово, я рассказала ей, что мой муж разрабатывает проект реконструкции Рима, основанный на идее снести почти десять процентов домов, построенных после сороковых годов.

— Я слышала об этом проекте, о нем много говорят и спорят даже за стенами университета.

— Как о жестокой расправе, верно?

— А мне кажется, идея очистить Рим от множества ужасных строений просто замечательная. Вот было бы хорошо! И оценки людей вовсе не так уж негативны.

— Но все-таки странно. Если уж на то пошло, это утопия.

— Ты счастливая, — воскликнула моя приятельница, — подумать только, с тех пор как мы Поженились, мой муж ни разу не сказал ничего странного, ничегошеньки за всю жизнь! Умный, здравомыслящий мужчина и непробиваемо скучный, как гранит. Лучше уж пусть он был бы немного странным, как твой. Вообще я считаю, что урбанистика либо должна быть креативной, либо она вообще не нужна. Как я тебе завидую!

Я обошлась без комментариев, но фраза о немного свихнувшемся муже заморозила мои мысли. Нужно ли жаловаться на странности Джано, на его измены, на его постоянное лицемерие, если в этом наше спасение?

Вдруг моя приятельница спросила:

— Ты слышала, Федерико Зандель заболел?

Я побледнела, не знала, что сказать: удивительно, что она заговорила о Занделе так, словно была в курсе наших с ним отношений. Но ей известно, что мой муж урбанист, подумала я, и естественно, что она завела со мной разговор о Занделе, тоже урбанисте.

— Ничего не знаю, — ответила я, — вернее, знаю, что несколько лет назад у него была какая-то проблема с легкими, а в остальном у него все в порядке.

— Нет-нет, тут что-то другое. Мне очень конфиденциально сообщил об этом один его университетский коллега. Знаешь кто? Да твой муж, которого я встретила несколько дней назад.

Я решила не слишком углубляться в эту тему, чтобы не давать повода для сплетен (но почему Джано ничего не рассказывает мне о встречах с моими приятельницами?). Я знала о слабом здоровье Занделя в общих чертах, мы об этом не говорили при наших встречах, но факт подтвердился, когда мне с трудом удалось расшифровать еще несколько страниц тетради Джано. В ней, а вернее, на тех страницах, которые я прочитала, несмотря на решение никогда больше не прикасаться к этой тетради, есть несколько замечаний по поводу частого отсутствия Дзурло на занятиях, а главное, в каждой строчке проглядывает ненависть, ненависть странная, обращенная главным образом на Дзурло, но и пронизанная иронией в адрес его «панельной» урбанистики. В общем, Джано переносит в романе свою ненависть к Занделю на Дзурло, то есть на персонажа, буквально списанного с Занделя, а потом с необычайным коварством изуродованного. Общаясь с ним как с близким другом в реальной жизни, в своей книге он рисует его как человека с ускользающим взглядом и бледным лицом, что свойственно особам ненадежным. Он пытается объяснить двуличие человека явными симптомами его слабого здоровья. Прочитав эти страницы, я почувствовала себя так плохо, что приняла две таблетки «Лароксила».