Рассказы и повести - Виктория Токарева

- Первый раз страшно, а второй и третий ничего. Такое впечатление, будто желудок к горлу подходит. Там, где я прыгнул, вмятина в асфальте осталась. О! - Вахлаков вдруг оживился. - Ты только погляди, какая походка! Лучшая походка в Москве. Это манекенщица. Валя! - позвал он.

Валя оглянулась, посмотрела на Вахлакова и пошла дальше. Он выбрался из-за столика и побежал следом, но скоро вернулся.

- Дура, - обиженно сказал Вахлаков и выпил стопку сразу, одним духом. - Послушай, - сказал он, - как ты думаешь, зачем я тебя позвал сюда?

- Чтобы я вас провел, - сказал Гия.

- Ну, это ерунда... - Вахлаков забыл, как он с пяти до одиннадцати ходил от одной рожи к другой. - Это ерунда. У меня к тебе дело.

- Я слушаю, - обреченно сказал Гия и посмотрел на свою наполненную рюмку.

- Знаешь, как мы с женой познакомились? - вдруг спросил Вахлаков.

- Нет.

- Я был начинающий поэт, а она машинистка. Никто меня не печатал, кроме нее. Она печатала и говорила, что я гений.

Гия кивнул. Он осознавал, как это важно, когда в тебя верят.

- Потом я стал печататься, выпускал сборники. У нас были деньги, и жена не работала.

Гия кивнул. Если бы у него были деньги, он тоже перестал бы работать в редакции, а уехал на Северный полюс на метеорологическую станцию. Там мало людей и никому ничего не надо. У всех все есть.

- А теперь у нас нет ни копейки. Жена опять машинистка, а сын меня стесняется.

- Почему? - Гия не ожидая такого оборота.

- Не печатают, - шепотом сказал Вахлаков. - Говорят: "Идите домой и работайте над собой. Может быть, из вас когда-нибудь что-нибудь получится". А я пишу нисколько не хуже, чем полгода назад.

- Неприятно, - согласился Гия.

- Это еще не все, - предупредил Вахлаков. - Жена меня от своих знакомых прячет, в ванную запирает. А там сидеть не на чем и душно. Бывает, по три часа на ногах простаиваю.

- А воспитательница? - напомнил Гия.

- Она меня бросила, - сознался Вахлаков. - Зачем я ей без имени, без денег. У меня, говорит, молодых и без тебя пол-Москвы.

- Нахалка... - возмутился Гия.

- А ты знаешь, что такое воспитательница в детском саду? - грустно возразил Вахлаков. - Тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать шесть шапок - это утро. Потом тридцать шесть тарелок, тридцать шесть ложек, тридцать шесть кружек - это обед. Потом опять тридцать шесть пар валенок, тридцать шесть пальто, тридцать шесть шапок - это прогулка. Она рассчитывала, что я как-то переменю ее жизнь.

- Ее можно понять, - согласился Гия.

- А меня? - с надеждой спросил Вахлаков.

- И вас тоже можно понять.

- Гия сидел без беретика, но в бархатной куртке, и рубашка была белоснежной. Он походил на принца в домашней обстановке.

- Сделай так, чтобы я снова стал старый, - тихо попросил Вахлаков.

- А как я это сделаю? - изумился Гия.

- Может быть, еще раз прыгнуть? Черт с ним!

- Если вы прыгнете еще раз, вам будет не тридцать, а двадцать.

- А как же теперь?

- Никак.

Вахлаков долго молчал, в его глазах жила немолодая тоска.

- Друзей у меня нет, - поделился он, - теперешние тридцатилетние мне чужды. Старым друзьям по шестьдесят - им со мной неинтересно. Семья меня стесняется.

Она бросила. И дела, считай, тоже нет.

- Это я виноват... - расстроился Гия.

- При чем тут ты? - Вахлаков махнул рукой. - Каждый человек имеет ту жизнь, которую он заслужил. Если бы можно было начать все сначала...

- У вас есть внуки? - неожиданно спросил Гия.

- Есть. Мальчик.

- Сколько ему?

- Один год. А что?

- Прыгните еще три раза, - предложил Гия - Вам станет двадцать, потом десять, потом год. Будете жить сначала. Расти вместе с вашим внуком.

- А три года исполнится, в детский сад отдадут... - задумчиво сказал Вахлаков.

Вахлаков не мог забыть воспитательницу.

Когда Гия возвращался домой, у него в буквальном смысле слова подкашивались коленки. Иногда он останавливался и, подняв голову, смотрел в небо, чтобы сориентироваться - где верх, а где низ. Он смотрел в небо и думал: что же есть счастье? Любовь? Успех? Молодость? Но любовь проходит, к успеху привыкаешь, а о молодости своей человек не знает. Люди бывают молоды, когда не знают об этом. Значит, в работе Гии нет никакого смысла. Жизнь - это только поиск счастья, а самого счастья нет.

Гие не хотелось идти домой, а больше идти было некуда. Он пошел к Паше.

Паша сидел в трусах и в майке, как футболист, клеил магнитофонную ленту.

- Что ты клеишь? - спросил Гия.

- Чайковского. Хорал.

- А что, - удивился Гия, - разве Чайковский для церкви халтурил?

- Почему халтурил? Писал. Халтурят - это когда не верят в то, что делают.

- Я тоже больше не верю в то, что делаю, - сказал Гия. - Я хотел сделать людей счастливыми, а запутал еще больше. Значит, я халтурщик.

- Ты фокусник, - поправил Паша.

- При чем тут одно к другому?.. Какое это имеет отношение?

- Имеет. Ты берешь ненастоящую любовь, ненастоящий успех и ненастоящую молодость, а хочешь получить настоящее счастье. Берешь пустую корзину и хочешь достать живую курицу. Можно показывать фокусы на сцене, а в жизни показывать фокусы нельзя.

- А что надо делать в жизни?

- Жить.

- Все проходит... - Гия махнул рукой. - И настоящая молодость и настоящая любовь.

- Не проходит, а переходит. Из одной формы в другую. Закон сохранения энергии.

- Ты сам его придумал?

- Нет, не сам. Его Ломоносов придумал.

Паша знал это из программы средней школы. Он перемотал ленту и нажал кнопку. Медленно, без сопровождения запел хор.

Гия и Паша слушали хорал Чайковского. Гия сидел, а Паша стоял, застегивая рубашку. Ему надо было ехать в таксомоторный парк.

Гия вышел на балкон, с Пашиного балкона стал перебираться на свой.

Он стоял на железных перильцах, раскинув руки по кирпичной кладке, и походил на распятие. Стоял над городом, над домами, над людьми. Сверху было только небо, а на небе звезды разной величины.

Гия подвинул правую ногу вправо, привычно слушая серединой ступни железную перекладину. Потом подвинул левую ногу вправо, но ничего не услышал. Нога ступила в пустоту. Он оторвал руку от кирпичной кладки, сильно и резко взмахнул ею в воздухе, пытаясь удержать равновесие.

Высоко, пестро заплакал хор. Вздрогнули звезды и косо полетели по разным траекториям, как огни от бенгальской свечки.

Прошло еще полгода. Наступила осень.

Вахлаков куда-то исчез. Ходили разные слухи, им мало кто верил.

Семечкин тоже исчез. Говорили, что он вернулся в Госконцерт и уехал на Север, на метеорологическую станцию.

Никто не знал, куда девался Семечкин.

А за городом, на даче у начальницы отдела кадров Елены Ивановны, выросли в саду необыкновенные яблоки. Они были крупные: величиной в два кулака, ровные, розово-желтые с постепенным и точным растяжением цвета.

Люди несли со станции в наволочках сахарный песок для варенья, везли на тачках воду из колодца. То и другое тяжело было нести и везти по жаре.

Но когда люди видели яблоки, они останавливались и смотрели долго и молча, не испытывая зависти. Они смотрели и думали о том, что природа, должно быть, разумна, если она создала такое совершенство, которого так не хватало людям.

ГДЕ НИЧТО НЕ ПОЛОЖЕНО"

У меня есть приятель, которого зовут Дориан. Он постоянно занят тем, что ищет смысл жизни, и презирает меня за то, что я не делаю этого. А я действительно не ищу. Я его знаю.

В данную минуту я сижу за столом, гляжу на своего ученика и думаю о том, что надо будет пойти и взять у Дориана ключ от его однокомнатной квартиры.

Я заранее знаю, какой у нас будет с Дорианом разговор, и мысленно проговариваю текст про себя. Пока я готовлюсь к предстоящей беседе, мой ученик Миша Косицын играет сонатину Клементи.

- Четыре и, раз и, два и... - гнусаво считает Миша и колотит по желтым потрескавшимся клавишам. Локти у него висят, пальцы стоят неверно. Надо бы подойти, поправить руку, но мне лень подниматься.

Сижу и думаю о предстоящем свидании.

Мы познакомились вчера в метро. Я запомнил имя - Гелана, я никогда раньше такого имени не слышал. И запомнил шапку - таких я тоже раньше не видел. Если Гелана придет сегодня в другой шапке, я просто не узнаю ее.

Я очень люблю бывать в обществе женщин. С ними я чувствую себя талантливее и значительнее, чем это есть на самом деле. И женщины любят бывать в моем обществе, потому что у меня хороший характер. Я ни от кого ничего не требую, и со мной легко.

- Дальше, - говорю я Мише. - Что там у тебя дальше!

- Ригодон, - тоненьким голосом отвечает Миша.

- Выучил? - спрашиваю, хотя понимаю, что вопрос этот праздный и риторический.

- Я учил, - говорит Миша, и уши у него становятся красными.

- Выучил или нет? - снова спрашиваю я и гляжу на часы. До конца урока осталось десять минут. Я предпочел бы не дожидаться конца, но за дверью сидит Мишина бабушка и тоже, наверное, смотрит на часы.

- Пожалуйста, - говорю я.