Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори

В образованных кругах Парижа все по-прежнему обсуждали как его идеи, так и его злоключения. Следовательно, Алиенора не могла не знать его истории, известной абсолютно всем — свидетельство того, что песни, воспевающие мирскую любовь и утехи, не были уделом одной Окситании. Споры на эти темы не обходили стороной княжеские дворы Северной Франции еще до приезда Алиеноры. Голиарды, эти бродячие клирики, беспутные крикливые студенты, рассуждали о любви в своей яркой вольной манере, сочиняя популярные и непристойные песенки. Поэтому говорить о том, что именно Алиенора познакомила земли к северу от Луары с темой «куртуазной» любви, по меньшей мере рискованно. Любовные отношения, зачастую не освященные узами брака (даже в среде клириков, которым церковный закон категорически запрещал вступать в брак и сожительствовать), занимали умы как на севере, так и на юге Луары, пусть даже подход к ним, как мы увидим далее, у этих двух групп отличался[65].

Повлияла ли Алиенора на моду и нравы королевского двора? Для Парижа она, конечно, была чужестранкой — но она не была одна: вместе с ней приехали ее сестра Петронилла и свита, правда, неизвестно, насколько многочисленная. Они привезли с собой южные речь и моду на одежду, которые с давних времен считались «вызывающими» и даже «экстравагантными»: по крайней мере именно такая молва шла о манере аквитанцев одеваться. Поэтому не стоит исключать влияния Алиеноры на французский двор в этой области.

Каким же могло быть ее влияние в сфере политики?

Хронисты молчаливы не только по поводу ее роли, но даже ее присутствии подле короля. Так, Ордерик Виталий пишет о том, что 25 декабря 1137 г. король собрал в Бурже большой двор, включавший в себя представителей высшей и средней знати Франции, Аквитании и окрестных регионов[66]. К сожалению, он не упоминает о более чем вероятном присутствии рядом с королем его юной супруги.

Тогда, быть может, Алиенора оказывала непосредственное политическое влияние на свои собственные земли в Пуату-Аквитании? Это маловероятно — по крайней мере, в начале ее правления. Как нам известно, сразу же после свадьбы Людовик назначил своих людей и правил землями своей жены через их посредничество, как было принято в таких случаях. Роль Алиеноры в управлении наследными землями становится по сути номинальной. Ее политическое влияние — если таковое имело место — скорее было косвенным. Определить его возможные масштабы позволяет лишь краткий анализ основных событий в королевстве.

Одним из первых политических шагов Людовика VII в 1137 г. стал разрыв с матерью Аделаидой Савойской и Раулем, графом Вермандуа, его кузеном. Конфликт разгорелся из-за одного частного и семейного дела. Вот как описывает его Сугерий — с некоторой долей иронии и женоненавистничества.

«Несмотря на то, что в силу щедрости своей благородной души он <король> жил, не взирая на женитьбу, в одних дворцовых покоях со своей матерью, несмотря на то, что в течение некоторого времени <они> делили расходы и обязанности, связанные с королевскими щедротами, его мать со свойственным женщинам легкомыслием неустанно разжигала в себе озлобление. Более того, она осыпала сына упреками, которых он не выносил, умоляла его и настойчиво просила нас, всех придворных, просить за нее, дабы могла она вернуть свою вдовью часть и жить спокойно и счастливо в стороне от суеты королевства. Граф Рауль изъявлял то же желание, надеясь вернуться к своим собственным делам. Некоторые сведущие люди были убеждены, что оными руководила скупость, ибо оба они потеряли всякую надежду сдержать щедрость <короля> и не смогли смириться с необходимостью правления, при котором пустеет собственная казна. Я упрекнул этих, если можно так сказать, великих отчаявшихся, ответив им, что Франция никогда не отказывалась от своих владений добровольно, и тогда они малодушно покинули двор»[67].

Не относились ли слова Сугерия и к королеве Алиеноре? Ничто не разрешает этого утверждать, но такое возможно, поскольку темперамент короля не позволял ему излишнее расточительство. Однако упрек этот можно адресовать и самому Сугерию, чье пристрастие к роскоши было общепризнанно. Заметим, что он вмешался в конфликт не столько ради того, чтобы признать правоту королевы-матери и Рауля де Вермандуа, сколько для того, чтобы отстранить их. Мотив, на который он ссылается — не что иное как предлог, маскирующий конфликт влияний. При поддержке сенешала Рауля де Вермандуа королева, очевидно, попыталась навязать молодому королю, своему сыну, собственную политическую линию в королевском совете, но ей это не удалось. Из-за влияния Алиеноры или, скорее, Сугерия? Исход дела, по всей видимости, позволяет принять вторую версию, не исключающую, однако, первой. Во всяком случае, результат был на руку Сугерию, который мог праздновать победу: отныне его влияние на короля упрочилось. Именно он, а не юная Алиенора, в данный момент руководил королевской политикой.

Это видно на примере серьезных конфликтов, потрясших Аквитанию через несколько месяцев. Там назревал мятеж. Горожане Пуатье, создав коммуну, готовились вступить в союз с другими городами Пуату, в то время как пуатевинские и вандейские вассалы затевали восстание. Людовик тщетно попытался получить от Тибо Шампанского финансовую и военную помощь, которую тот должен был ему оказывать на правах вассала. Сугерию также не удалось добиться большего. В 1138 г. король лично встал во главе войска, которое состояло почти из двухсот рыцарей, не считая арбалетчиков, лучников, инженеров и осадных орудий. Мятеж знати был подавлен. Чтобы заставить Пуатье сдаться, хватило одного присутствия короля. Тем не менее, Людовик VII сурово наказал бунтовщиков: коммуна была распущена, рассеяна и лишь по настоятельному совету Сугерия король неохотно отказался от своего замысла взять в заложники и сослать детей богатых горожан, ответственных за создание коммуны. Итак, в Аквитании, принадлежавшей его супруге, Людовик вел себя как настоящий хозяин. Ни один текст не дает оснований думать, что Алиенора играла в произошедшем какую-либо роль. Правда, ни один текст и не запрещает так считать.

О влиянии Алиеноры — по крайней мере, опосредованном — более уместно говорить тогда, когда речь зашла о претензиях Людовика на графство Тулузское. Действительно, весной 1141 г. король устроил военный поход, в надежде отстоять права, которые его супруга получила на это графство от своей бабки Филиппы. Однако его затею ждал провал, в силу неизвестных нам причин: оказавшись в июне 1141 г. под стенами города, его войско столкнулось с множеством трудностей, о которых тексты дают лишь смутное представление. Не имея возможности взять город, Людовик удовольствовался тем, что принял оммаж от графа Альфонса-Иордана.

Исследователи также связывали влияние Алиеноры с теми политическими переменами, которые произошли после подавления восстания в Пуатье. Кажется, что с этого момента Сугерий был отстранен от дел — во всяком случае, его умиротворяющее влияние слабело. В королевском окружении вновь появилась воинственная партия во главе с Раулем де Вермандуа, вернувшим себе пост сенешала, и королевой Аделаидой, только что вышедшей замуж за Матье де Монморанси, которого в скором времени назначат коннетаблем. К тому же на сцене появился новый персонаж — беррийский клирик Кадюрк, ставший канцлером вместо одного из приближенных Сугерия. Людовик VII также задумал сделать Кадюрка епископом Буржским, примасом Аквитании. Но буржский капитул не согласился с мнением короля и выбрал на епископский пост Пьера де Ла Шатра, чья кандидатура была утверждена папой Римским. В ответ король тут же запретил де Ла Шатру появляться в Бурже. Тот, укрывшись при шампанском дворе, воззвал к помощи папы Иннокентия II. Понтифик направил Людовику послание, обращаясь с королем, словно с недоучившимся ребенком; он просил его не вмешиваться в серьезные дела, которые его не касаются. Эта снисходительность больно уязвила самолюбие благочестивого государя, который осмелился воспротивиться апостольской власти. Он даже поклялся на мощах святых, что никогда не позволит Пьеру де Ла Шатру вступить в Бурж, и это решение в скором времени стоило ему отлучения от церкви. Но, несмотря на всю свою набожность, Людовик не уступил. Он отклонил претензию папы единолично назначать епископов Французского королевства, попутно изложив свое видение королевской власти, обладавшей сакральным и практически священническим характером.

Влияние Алиеноры — до сего времени возможное, но гипотетическое — находит себе подтверждение во время буржского дела, а начиная с 1141 г. принимает новый оборот в связи с любовными отношениями между кузеном короля, Раулем де Вермандуа — тогда пятидесятилетним мужчиной — и сестрой королевы, юной Петрониллой, которой не исполнилось и пятнадцати. Влюбленные захотели пожениться. Какой политический интерес мог представлять этот союз для королевской четы? Насчет этого существует лишь один, да и то не слишком убедительный постулат: поскольку Петронилла являлась второй наследницей Аквитании, ее брак с кузеном короля позволил бы сохранить это наследство в кругу королевской семьи в случае кончины Алиеноры. Впрочем, вряд ли юная королева ратовала за брак своей сестры лишь в силу политического обстоятельства, предусматривавшего ее собственную смерть. Однако Алиенора поддержала сестру, может быть в силу семейной солидарности, и с этого момента король всецело принял сторону Рауля и Петрониллы, не остановившись перед тем, чтобы бросить вызов Церкви и папству и даже рискуя вступить в военный конфликт.