Уравнение со всеми известными - Наталья Нестерова

— Мне все ясно про клетки, — объявила она. — Женщинская клетка и мужнинская соединяются и растут. Мне не ясно про мероприятие, когда они соединяются.

Юра сразу понял ход мысли дочери и расхохотался.

— Что? — удивился Сергей. — Какое мероприятие?

— Это я спрашиваю про мероприятие. Как клетки одна в другую влезают? Там ничего не написано.

— Ну, это… это, — растерялся Сергей, — это только мама знает.

— Правильно, — поддержал его Юра, — отправляйся на кухню и спроси у мамы и тети Веры.

На кухне Дашин вопрос вызвал такую же реакцию. Вера от смеха склонилась над раковиной.

— Обыкновенное мероприятие, например, например… — Анна расхохоталась.

— Какое-то веселое дело. — Дарья в раздражении топнула ножкой. — Все смеются, а мне ничего не говорят.

— Вот я закончу мыть посуду, — пообещала Вера, — приду в комнату и все тебе объясню, даже книжку покажу с картинками. Если, конечно, твой интерес сохранится. А пока, может быть, ты посмотришь свои любимые мультики?

Во время чаепития внимание Дарьи переключилось на политику. После мультфильмов по телевизору показывали выступление известного публициста. Он ругал прошлые времена и часто повторял слово “застой”. Дарья никак не могла понять, как народ двигался во время застоя, ведь это приказ замереть, как в детской игре.

— Жухлили, — пояснил ей Юра.

Анна Рудольфовна, которая весь вечер не могла протиснуться в оживленную беседу молодежи, наконец взяла реванш. Она десять минут держала речь о Горбачеве, о Ельцине, о перестройке, о принципах, которыми нельзя поступаться, — и было совершенно непонятно, что она хочет сказать. Хвалебные слова в устах Анны Рудольфовны почему-то воспринимались как оскорбление, а критика наводила на мысль о достоинствах критикуемого. Самойловы восприняли монолог Сережиной мамы как сигнал к прощанию.

То, что случилось потом, походило на вязкий, невымываемый из памяти кошмарный сон. Он поселил чувство мучительной вины: за беспомощность и за тайную радость — это произошло не со мной.

Юра хотел, чтобы Дарья проводила их с Анной до такси. Они спускались по широкой лестнице старинного генеральского дома Крафтов. Сергей шел впереди, Юра нес на руках дочь и весело припрыгивал на ступеньках, Анна и Вера замыкали группу. Ни Сергей, ни Юра не заметили арбузной корки. Сергей благополучно миновал ее, а Юра наступил, поскользнулся. Он не мог взмахнуть руками, чтобы смягчить падение, потому что держал Дарью. Падая, только успел сбросить Дашу к груди и защитить ее своим телом от удара. Его голова с громадной высоты летела прямо на живот Анне. Она успела отшатнуться и развернуться к перилам.

Звук разбивающегося о камень человеческого черепа, хруст ломающейся кости был ужасен. На несколько секунд все застыли в шоке, даже женщины не вскрикнули. Только Даша копошилась на теле отца, пытаясь освободиться от его рук. Лужа крови, густой и темной в тусклом освещении подъезда, медленно выползала из-под головы Юры. Пятно быстро увеличивалось и приближалось к валявшемуся рядом окурку.

Первым пришел в себя Сергей. Он подхватил Дарью, передал ее жене и велел бежать домой, вызывать “скорую”.

— Звони хоть в “кремлевку”, быстро звони, — почему-то угрожающе кричал он, — пусть мчатся, немедленно! Что делать? Что делать, я тебя спрашиваю? — тормошил он Анну. — Он без сознания? Его можно трогать, переносить?

Анна не понимала, о чем он говорит. Она обеими руками крепко держалась за перила и с удивлением смотрела на лежащего мужа. Искала в мыслях, вдруг ставших резиново тугими и замедленными, спасительный рычажок. Нужно вернуть все назад, это можно сделать, только надо найти правильную мысль. Как в магнитофоне, нажал кнопку — и лента побежала обратно. Где же эта кнопка? Где?!

До сознания дошло, что Сергей матерится. Надо же, Крафт, оказывается, умеет грубо ругаться! А в подъезде у них тоже грязно. Окурки. Арбузная корка. Арбуз в Москве в мае? Это было в каком-то фильме. Не хватает фразы “Черт побьери!”. Почему Юра ее не сказал? Было бы остроумно. О чем Сергей меня спрашивает? О травме.

С языка вдруг сорвались когда-то зазубренные, но давно забытые слова из учебника по травматологии:

— При открытых черепно-мозговых травмах мирного времени наблюдаются рвано-ушибленные раны мягких покровов черепа с образованием загрязненных карманов, отслойкой ткани, размозжением краев раны, обнажением кости, сочетающиеся с переломом костей черепа и повреждением головного мозга.

— Что ты несешь?! — Сергей метался на ступенях и не знал, что делать” — Если ты рехнулась, то не вовремя. Возьми себя в руки. Смотри, сколько уже крови. Его надо перевязать, слышишь?

— Да, — Анна видела перед собой строчки учебника, — наложить асептическую повязку, но осторожно, потому что костные отломки могут внедриться в оболочку мозга. Предупредить попадание рвотных масс в дыхательные пути, расстегнуть воротник и пояс.

— Какая рвота, ты видишь, он без сознания.

Прибежала Вера с бинтами, руки у нее дрожали. Сергей забрал бинты, поднял Юрину голову и положил их на рану, Анна отстраненно наблюдала за его действиями. Она чувствовала, что ответ близок. Еще немного — и все будет хорошо. Рядом с ней будет Юра. А этот неподвижный человек — нет, не он. Юра не может так с ней поступить. Пальцы затекли. Отпустила перила. Посмотрела на руки — вот досада, ногти сломала.

Ни в Сережиной машине, когда они ехали за пронзительно гудящей “скорой”, ни в больнице Анна не выходила из транса. Сергей пытался отвлечь ее разговором, но Анна не отвечала на его вопросы. Вера осталась опекать плачущую Дарью и Анну Рудольфовну, которая требовала и ей вызвать “скорую”, боялась, как бы не случился инфаркт на нервной почве.

В час ночи у Сергея улетал самолет в Мехико, но он не ушел из больницы, пока не прибыла Луиза Ивановна. Свекровь принялась плакать и расспрашивать невестку. Анна тихонько рассмеялась ее глупости — все-таки нелепый человек Луиза Ивановна. Как только она способна допустить, что с Юрой может случиться несчастье? Она просто не любит его. Да, точно, она его не любит. Всегда такой была. Слабая, трепетная. Муж ее баловал, потом сын заботился. А у него, между прочим, своя семья.

— Все будет хорошо, не плачьте, — буркнула Анна.

— Правда? — Луиза Ивановна не заметила грубого тона. — Анечка, солнышко, ты ведь медик, ты все видела, и врачи говорили, да?

Луиза Ивановна хотела присосаться к Анниной душе и облегчить свои переживания. Не выйдет. Не до нее сейчас.

Закрыв глаза и прислонившись головой к стене, Анна искала ответ на самый главный вопрос. Сосредоточиться мешала боль в спине и внизу живота. Очевидно, кресло неудобное. Луиза Ивановна еще некоторое время приставала с вопросами, но, не получив ответа от дремлющей невестки, тоже замолчала.