Вперед, на Запад! - Чарльз Кингсли

Через несколько минут путники двинулись дальше. Спокойной и осторожной иноходью они трусили по высокому плоскогорью, направляясь на запад, к Мурвинстоу.

Но им не суждено было мирно достичь цели своего путешествия. Не успели они доехать до громадного древнего римского лагеря, который стоял почти посреди их пути, напротив Коловелли Дайк, как услышали из долины, внизу, громкий окрик, которому ответил более слабый далеко впереди.

Отец Кампиан и отец Парсон переглянулись, и оба с ужасом посмотрели на открытое дикое безлюдное пространство с одной стороны и на громадную темную, поросшую вереском насыпь над их головами — с другой. Встревоженный Кампиан тихо заметил Парсону, что это очень мрачное место, как раз подходящее для разбойников.

— Еще более подходящее для нас, — двусмысленно произнес Евстафий. — Старые римляне знали, что делали, когда поместили свои легионы здесь, наверху. Отсюда можно наблюдать и берег и море на расстоянии многих миль. Когда-нибудь мы будем благодарны им за эти развалины. Вал совершенно не поврежден, а внутри сколько угодно хорошей воды, и, — добавил он по-латыни, — в случае, если наши испанские друзья — вы понимаете…

— Тише, сын мой, — ответил Кампиан.

Не успел он кончить, как изо рва, скрытого позади него, словно из-под земли, выскочил, ломая вереск, вооруженный всадник.

— Простите, джентльмены! — крикнул он, когда иезуит со своей лошадью отпрянул назад. — Стойте, если жизнь вам дорога.

— Мать Небесная! — простонал Кампиан, в то время как Парсон, который, как известно всему миру, был большим забиякой (по крайней мере на словах), спросил:

— Какое, черт побери, право вы имеете останавливать честных людей на большой дороге?

Но всадник, не обращая внимания на внушение Парсона, проскочил под самым носом лошади Евстафия Лэя с возгласом:

— Эй, старина, куда едешь так рано? — внимательно посмотрел одно мгновение вниз на выбоину узкой колеи и вонзил шпоры в бока своей лошади с криком: — Свежий след! Прямо на Хартланд. Вперед! Следуйте за мной, следуйте, следуйте!

— Кто этот щенок? — надменно спросил Парсон.

— Билль Карри, отчаянный еретик. Вот и другие за ним.

При этих словах из огромного рва выехали еще четверо или пятеро конных рыцарей. Позади наших путников загремели копыта. Тут их лошади, прекрасно поняв, какое предстоит им развлечение, пустились галопом.

Через минуту злосчастные иезуиты мчались по мхам и болотам в погоне за «жирным оленем».

Парсон, хоть и пошлый хвастун, не был трусом и довольно хорошо играл роль мистера Эванса Моргана, но он очень боялся, что его драгоценные мешки сорвутся и упадут на землю, бросив под копыта еретических коней и обнаружив взгляду еретических глаз собрание папских грамот, разрешений, тайной переписки и мятежных сочинений. При одной мысли об этой возможности бедняга чувствовал, как его голова слетает с плеч.

Но будущий мученик, мистер Морган Эванс, сразу предался гнусному отчаянию и тщетно пытался найти утешение в восклицаниях на латинском языке:

— Ох, какое колючее седло! Варвары островитяне!

Между тем недалеко от него ехал храбрый рыцарь, которого мы уже хорошо знаем, Ричард Грейнваль. Накануне он пригласил Карри и других провести у него ночь, а затем выехал с ними в пять часов утра, чтобы после здоровой ранней прогулки поднять оленя в долинах Букиша с помощью гончих мистера Коффина из Портлэджа. Будучи таким же хорошим латинистом, как сам Кампиан, он разобрал и отрывки псалмов, и «варваров островитян», после чего пустил свою лошадь рядом с лошадью мистера Евстафия Лэя и при первой же остановке сказал, отвесив низкий поклон в сторону иностранцев.

— Я надеюсь, мистер Лэй окажет мне честь представить меня своим гостям. Я был бы очень огорчен и мистер Карри также, если бы чужестранцы пробыли хоть день нашими соседями и не дали нам возможности самолично отблагодарить их за их присутствие и узнать, кто они, почтившие своим посещением наш западный Туле.[44]

Единственно, что мог после этого сделать бедный Евстафий, — это представить в должной форме мистера Эванса Моргана и мистера Моргана Эванса. Бедняги, услышав страшное имя и, еще хуже того, увидев страшное лицо со спокойными проницательными глазами, почувствовали себя как пара куропаток во ржи при виде ястреба, парящего над их головами.

— Джентльмены, — ласково обратился к ним сэр Ричард со шляпой в руках, — я опасаюсь, что ваша поклажа обременяет вас при этом неожиданном галопе. Если вы разрешите моему груму — он находится сзади — избавить вас от заботы о ней и доставить ваши вещи в Чепл, вы оба окажете мне честь, а сами получите удовольствие наблюдать охоту вблизи.

Искорки смеха, несмотря на все усилия сдержать их, зажглись в глазах сэра Ричарда при этом испытующем намеке. Оба джентльмена из Уэльса рассыпались в неуклюжих благодарностях, но, жалуясь на большую спешку и усталость от долгого путешествия, остались в тылу и исчезли со своим проводником, лишь только след зверя был найден.

— Билль! — воскликнул сэр Ричард, подъезжая к молодому Карри. — Иезуиты, Билль.

— Подлый лгун может удрать с ними через ближайшие скалы.

— Они этого не сделают, пока идут ирландские волнения. Эти молодцы явились устраивать делишки Саундерса и Десмонда.[45]

— Быть может, они везут с собой освященное знамя! Нельзя ли мне и молодому Коффину нагнать их? Обидно, когда честные люди не смеют раз в жизни ограбить воров.

— Не нужно. Дай дьяволу веревку, и он сам повесится. Держи язык за зубами и гляди в оба, Билль.

— Как так?

— Пусть стерегут день и ночь побережье Кловелли, как мышиную нору. Никто не сможет обогнуть мыс Харти при этих юго-восточных ветрах. Останавливайте всякого, у кого есть хоть намек на ирландское произношение — и приезжающих, и уезжающих, — и направляйте их ко мне.

— Кто-нибудь должен охранять гавань Буд, сэр!

— Предоставь это мне. Вперед, джентльмены. Не то олень переплывет озеро Аввей!

Прокладывая себе дорогу через дубовую поросль и кусты папоротника, всадники с треском и грохотом помчались к Хартландской долине. Лай охотничьих собак и звуки рога удалялись, слабели и замирали вдали. В это время успокоившиеся заговорщики, пришпоривая лошадей, проезжали мимо Бурдсона.

Но у Евстафия Лэя были другие мысли и другие заботы, помимо безопасности двух таинственных гостей его отца, как ни были они значительны в его глазах. Он был одним из многих, кто испил сладкого яду (хотя вряд ли в данном случае его можно было назвать сладким) магических чар Розы Торриджа. Он увидел ее в Лондоне и в первый раз в жизни влюбился. В любви Евстафия было очень мало, вернее, даже совсем не было рыцарства или чистоты. Эти добродетели в Реймсе не преподавались. Он стремился жениться на Рози Солтэрн с эгоистической страстью, лишь для того, чтобы иметь возможность назвать ее своею собственностью и отстранить от нее всех других. Но пока что сватовство Евстафия было в самом зародыше. Он не мог сказать, знает ли Рози о его любви, и проводил отчаянные часы, думая о вещах, сводящих его с ума; всю ночь он ворочался на своей жесткой постели, наутро вставал сумрачный и бледный и начинал изыскивать все новые предлоги, чтобы пройти мимо дома ее дяди.