Грязь - Motley Crue

У женщин таким эквивалентом мужских вьющихся волос является косоглазие. Если есть одна генетическая черта у женщин, которая предопределяет их ненависть ко мне, это наличие косоглазия. Мне всегда не везло с косоглазыми женщинами. Так случилось, что одна из них была соседкой Энджи по комнате. Однажды ночью я напился и попытался залезть к ней в постель, а она на следующий день рассказала об этом Энджи. Я пытался убедить Энджи, что просто перепутал её кровать с кроватью соседки, но она знала меня слишком хорошо и вышибла из дома. Я переехал в наводнённую наркотиками, изобилующую проститутками трущобу Голливуда, и сконцентрировался на лежании в собственной кровати и организации моей группы вместе с Лиззи.

Мы нашли барабанщика по имени Дэйн Рэйдж (Dane Rage) — загорелого гиганта, носившего собачий воротник; клавишника по имени Джон Сэнт-Джон (John St. John), который от выступления к выступлению таскал за собой здоровенный орган «Хаммонд Б-3» («Hammond B3»); и певца по имени Майкл Уайт (Michael White), который, по его заявлению, однажды сделал какую-то запись для трибьют-альбома «Лэд Цеппелин» («Led Zeppelin»). Сразу же нужно отметить, что этот последний был не тем человеком, которого мы искали, т. к. у него были кудрявые волосы, и он немного косил на один глаз.

Мы бродили по Голливуду на высоких каблуках, с начёсанными волосами и прочими атрибутами, чем повергали в шок поклонников «Раш» и «динозавров» «Лэд Цеппелин». На дворе стоял 1979-ый год, и нас сильно беспокоило то, что рок-н-ролл был уже мёртв. Мы были и «Mott the Hoople», и «New York Dolls», и «Sex Pistols»; мы были всем, но о нас ещё никто ничего не знал. В нашем алкогольном воображении, мы были самой крутой грёбаной группой на земле, существовавшей когда-либо, и наша самонадеянность (и, конечно же, алкоголизм) после всего лишь несколько выступлений в «Старвуд» привлекла фанатических групиз (groupies — больше, чем просто поклонницы). Мы назвали себя «Лондон» («London»), но по сути мы были «Motley Crue» даже прежде, чем стать настоящими «Motley Crue».

Если бы только не Майкл Уайт. Все, что я презирал, он — боготворил. Если я любил «Стоунз», он любил «Битлз». Если я любил сливочное арахисовое масло, он любил шоколад. Поэтому мы уволили его за то, что у него были кудрявые волосы, поместили об’явление в «Ресайклер» и встретили Найджела Бенджамина (Nigel Benjamin), который был настоящей звездой рок-н-ролла в нашем понимании не только потому, что у него были прямые волосы, но и потому, что он пел в «Mott the Hoople» в качестве дублёра Иэна Хантера. Он писал великолепные тексты, а когда вставал к микрофону, то вопил как резаный. Он действительно мог петь как никто другой из тех групп, в которых я побывал прежде. Итак, у нас был сумасшедший клавишник, у которого был свой собственный «Хаммонд»; барабанщик с большой североамериканской ударной установкой; и британец-вокалист. Мы были — круче некуда.

Я был так возбужден, что позвонил моему дяде в «Кэпитол» и потребовал: “Я хочу получить поддержку Брайена Коннолли из «Свит»!”

“Что?!”, - спросил он недоуменно.

“Знаешь, у меня есть потрясающая группа, и я хочу послать ему несколько фотографий”.

Я послал Коннолли фотографии, и, при поддержке моего дяди, он согласился, чтобы я позвонил ему на следующей неделе. Я провёл целый день дома, прокручивая в голове то, что я ему скажу. Я брал телефон и начинал набирать номер, но затем вешал трубку.

Наконец, я набрался храбрости. Как только он поднял трубку, я сходу повёл речь о «Лондон», что мы на пути к большому успеху, и что мы могли бы воспользоваться его советом или его поддержкой, или каким-либо наставлением, которое он мог бы дать. Возможно, однажды мы могли бы организовать совместный тур.

“Ты закончил, приятель?”, - спросил он.

Я замолчал.

“Я получил ваши фотографии и музыку”, - продолжал он. “И я вижу, что вы пытаетесь что-то делать. Но я не могу вам помочь”.

“Мужик, мы собираемся стать величайшей группой в Лос-Анджелесе, и я думаю, что это было бы хорошо для нас… ”

Он прервал меня: “Да, ну, в общем, я уже слышал всё это раньше, приятель. Мой совет — вам не следует бросать вашу основную работу. Играя такую музыку вы никогда не станете популярными”.

Я был опустошен. Он был моим идолом, но теперь в одночасье он превратился в моего врага: циничная рок-звезда, сидящая на троне из дерьма в своём лондонском особняке.

“Ну что ж, — сказал я, — мне жаль, что вы так думаете”. Я повесил трубку и полчаса сидел, уставившись на телефон, не зная, смеяться мне или плакать.

В конечном счёте, это только придало мне сил двигаться вперёд и заставить Брайена Коннолли пожалеть о том дне, когда он оскорбил меня. Нашим менеджером был Дэвид Форэст (David Forest) — изощрённый гений, который управлял «Старвуд» наряду с Эдди Нэшом (Eddie Nash), который позднее был замешан в деле Джона Холмса (John Holmes) (когда порно-звезда был обвинен в избиение до смерти четырех человек в доме торговца наркотиками в Лорел Кэньон (Laurel Canyon)). Форэст, всегда щедрый, дал мне и Дэйну Рэйджу работу в клубе — уборка, а днём занятие плотницким делом. Это выглядело так — ночью «Лондон» играли, разбрасывали конфетти и ставили всё с ног на голову, а на следующий день нам платили за то, что мы всё это приводили в порядок.

Только через знакомство с Форэстом я осознал весь тот упадок, который принесло смешение диско и рока на Лос-Анджелесскую клубную сцену. Я сидел в офисе с ним и такими людьми, как Беб Бьюэлл (Bebe Buell) и Тодд Рандгрэн (Todd Rundgren), которые отравляли моё восприимчивое сознание рассказами о передозе Стивена Тайлера и о том, как Мик Джаггер пришёл за кулисы, в то время как все групиз вырубились от героина. Ещё я видел местных героев типа Родни Бингенхаймера (Rodney Bingenheimer) и Кима Фаули (Kim Fowley). Я имел столько бесплатного рома и колы, сколько хотел, плюс я узнал все о наркотиках, название которых прежде только лишь слышал. Это были настоящие наркотики. И я их любил.

Я был молод, хорош собой и имел длинные волосы. Я прислонялся к стене в «Старвуд» в ожидании тонких каблучков с сверхнапряжением в штанах, с чёлкой на глазах и высоко поднятым носом. Не сказать, чтобы я был озабочен этим, но я делал это. Я мог спать, пока не нужно было встать и сделать что-то, чтобы заработать денег, был ли это телефонный маркетинг или продажа всякого дерьма по домам, или работа в «Старвуд». Ночью я шел в «Старвуд» и пил, и дрался, и трахал девок в ванной. Я действительно думал, что я стал моими гребаными героями: Джонни Тандерсом и Игги Попом.

Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, насколько наивным и невинным я был тогда. Не было ещё никаких самолетов и полностью распроданных стадионов, никаких особняков и «Феррари». Не было никаких передозировок и оргий с вставлением гитарных грифов в задницы тёлкам. В клубе я был всего лишь дерзким ребёнком, который, как и многие другие до и после него, думал, что набухший член и горящие ноздри означают, что ты — король Мира.