Пропал чародей - Кристофер Сташеф

Остальные зажмурили глаза и соединились мыслями со старшим. Град орехов поредел и разошелся вверх и в стороны, оставив над ребятами купол чистого пространства. Маленькие снаряды словно отскакивали от огромного невидимого зонтика.

— Ах, так вот вы как! — рявкнула Фагия. — Ну, я научу вас уму-разуму! Прочь!

И вокруг детей взвилось огненное кольцо, с ревом сжимавшееся, оставляя за собой выжженную землю.

— Не теряйтесь! — крикнул Магнус. — Огонь — это жар движущихся молекул! Успокойте их, остановите их! Пусть они остынут!

Все четверо уставились на пламя, посылая успокаивающие мысли, замедляя движение, размазывая его по поляне, перенося энергию в землю. Стало немного жарче, а пламя погасло.

Побледневшая Фагия с ужасом уставилась на дымящуюся траву.

Магнус услышал мысль Джефри:

«Братец, либо мы оставим ее в покое, либо одолеем. А если будем стоять на месте, она снова на нас набросится».

Магнус кивнул.

«Но мы можем поранить ее, если будем драться. А папа и мама страшно рассердятся».

«И просто так мы ее оставить тоже не можем», — добавил Джефри.

Магнус кивнул.

«Значит, делаем, что сможем».

Фагия вскинула голову, страх исказил ее лицо. Она взмахнула костлявыми руками, а ноги старой карги под пристальным взглядом Корделии дернулись в сторону и взлетели чуть ли не до плеч. Она сложилась пополам, грохнулась на землю, крякнула, затем медленно выпрямилась.

Корделия прикусила губу, лицо покраснело от напряжения, и ноги ведьмы снова потянулись к плечам. Та завыла от ярости, застыв в полусогнутом положении.

Магнус бросил взгляд на толстую лозу, высоко обвившуюся вокруг дерева. Лоза сама собой размоталась со ствола и потянулась к Фагии. Джефри заметил это, сморщил лоб, и лоза тут же оборвалась у корня, а затем захлестнула туловище ведьмы, несколько раз обмоталась вокруг него, накрепко прижав руки к бокам. Фагия в ужасе завизжала, а потом стиснула челюсти и налегла на лозину со всей силой разума взрослого человека. По лицу Джефри катились капли пота, но пока он сдерживал концы лозы вместе, Грегори протянул мысленные руки и мысленными пальцами быстро стянул концы двойным узлом. Фагия только закряхтела, а Джефри, облегченно улыбнувшись, перевел дух.

— Неплохо, малыш!

— Ты же сам научил меня завязывать такой узел, в прошлую пятницу.

— Чтоб вас лихоманка забрала! — надрывалась Фагия. — Неучи, грубияны! Или нечем другим заняться, как только мучить бедную старую сумасшедшую?

— Мы же вас совсем не трогали, — возразил Джефри.

— И не тронули бы, если бы вы на нас не набросились, — примирительным тоном добавила Корделия, стараясь успокоить неуступчивого братца.

— Набросилась! А? Ах, наивные детки, вы даже не знаете, что такое наброситься! Я набросилась! Каково? Вот подождите, пока вас не выгонят из дому и за вами не погонится целая деревня! Подождите, пока вас не поймают и не привяжут к журавлю над колодцем, и не окунут с головой в этот колодец! А когда ваша грудь будет разрываться от удушья, и вы уже больше не сможете выдерживать и вот-вот хлебнете воды — в последний момент вас выдернут в воздух, а все вокруг будут орать: «Признавайся, мерзкая ведьма!» А вам и признаться-то не в чем, кто бы там чего не навредил, вы ни при чем! Но все равно все покажут на вас, да-да! У коровы пропало молоко? Твоя работа, ведьма! Овца захворала? Ты наколдовала! Мальчишка сорвался с сеновала? Ты сглазила! И все ты, одна ты — потому что ты ведьма!

— Но мы никогда, никогда такого не делали! — всхлипнула побледневшая и задрожавшая Корделия. — И никогда не будем делать!

— А ты расскажи это тем добрым людям, которые привязали тебя к журавлю над колодцем и теперь окунают глубоко в воду! Если ты протянешь подольше, то тебя потащат на дыбу, и будут пытать, огнем и железом, пока от боли, от ужаса, от вида собственной крови ты не сойдешь с ума и не заорешь наконец: «Это я! Скажите, в чем мне признаться, и я признаюсь! Только не мучайте больше!»

Побледневшая Корделия зажала уши Грегори, но тот непокорно закрутил головой, вырываясь:

— Я же все равно слышу ее мысли, когда она говорит!

Он поднял глаза на Магнуса.

— Неужели все бывает так, как она говорит?

Брат кивнул, мрачный и напряженный.

— Мама с папой рассказывали нам, что к ведьмам относятся плохо. Но они даже не намекали о таких ужасах!

— Эти злобные невежи не намекают, — ответила Фагия. — Они просто привяжут твое истерзанное тело к столбу, обложат хворостом, до самого пояса, и сунут в хворост факел! И когда ты начнешь поджариваться, вот тогда закричишь по-настоящему!

Корделия поглядела на братьев, дрожа от волнения:

— Ничего удивительного, что папа и мама так сердятся на людей, которые выступают против ведьм!

Магнус снова кивнул, его лицо окаменело.

Грегори робко присел рядом с Фагией.

— И поэтому вы хотели прогнать нас? Вы подумали, что мы позовем людей, чтобы поймать вас?

Фагия повернула голову к нему.

— Нет, малыш! Бедный мальчик! Тому была совсем другая причина — та, из-за которой мне приходится укрываться так, чтобы никто меня не нашел.

Грегори недоуменно наморщил лоб.

— А что же это за причина?

— Не то, что я причинила людям зло, или они причинили мне, — пояснила Фагия. — А то, что с ними сделали из-за меня.

Грегори потряс головой, ничего не понимая.

— Из-за тебя? — переспросил Магнус — Кто сделал?

— Лонтар, — старуха содрогнулась при одном звуке имени. — Уже в юности он творил зло, как только мог. Он ухаживал за мной. «Почему бы ведьме и чародею не пожениться? — говорил он. — Насколько станет сильнее наше совместное колдовство!» Но я-то знала, что он за птица; он прямо сочился злобой, он вонял ненавистью! И я сказала «Нет», и еще раз сказала «Нет», и еще, пока он, наконец, не бросился на меня, и я убежала и захлопнула дверь своего дома прямо у него перед носом. Он упал на пороге, а я дрожащими руками задвинула засов и без сил оперлась на дверь. Когда же он пришел в себя, ему оставалось только изрыгать проклятия, потому что, хвала Небесам, чародей не может сдвинуть засов с места силой мысли!

Грегори обменялся с братьями быстрым взглядом.

— И что ему еще оставалось делать под дверью, как только проклинать меня? И он проклял меня самыми сильными проклятиями. Он наложил на меня страшное заклятье: каждый, кто будет моим другом, умрет, и самым ужасным способом. Сначала я не поверила ему, но в тот же вечер все, кого я могла назвать друзьями, умерли, причем самой отталкивающей смертью! Они лежали... Нет!

Она крепко зажмурила глаза, отгоняя это воспоминание, пока оно не успело возникнуть в ее мыслях.

— Нет, я не могу рассказывать об этом детям!