Тонкомер - Борис Можаев

- Да не разглядел в потемках-то, думал, кто из наших с Варькой возится, - начал выкручиваться Елкин. - А это начальник, оказывается.

И тут вдруг наша тихая Варя подходит к Елкину и - раз его по морде. И так молчком. Тот оторопел, а Варя пошла в барак. Но Ефименко и тут не растерялся.

- Не надо сердиться, бабочка, на правду не сердятся, - сказал он наставительно вслед Варе.

- Вы сначала разберитесь, - сказал я Ефименко.

- Да я что ж? Я молчу. Мое дело маленькое. - Он снова многозначительно покашлял и подмигнул Елкину.

Мне эта комедия надоела, и я пошел в барак. А на собрании я и вовсе забыл про нее. Я не обратил внимания ни на то, как Ефименко перешептывался с вальщиками, ни на то, как стали ухмыляться, поглядывая исподтишка на меня грузчики. Это все я потом припомнил, день-два спустя. Припомнил и то, как я приглашал Варю. Она спряталась перед собранием в своем чуланчике. А я постучал ей и сказал, чтоб она выходила и тоже присутствовала.

- В президиум ее избрать нужно, - смеясь, предложил Елкин.

- Ага, она будет у нас протокол писать... поварешкой, - сказал Ефименко, и все засмеялись.

Я одернул Ефименко, а Варе указал место за столом, говорю:

- Садитесь сюда. - И тетрадь перед ней положил: - Писать умеете?

Она покраснела и сказала:

- Постараюсь.

- Вот и хорошо. Пишите протокол.

И опять ужимки Ефименко и шепоток по собранию. Кто-то крикнул: "Где начальник лесопункта?" Я сказал, что он занят отчетом и доверил мне провести собрание.

Говорил я немного: что, мол, в комплексе работать сподручнее: и вальщики, и трелевщики, и грузчики - все будут связаны единой прибылью. И на те же работы людей понадобится меньше, а заработки вырастут. Контролировать будем друг друга. Я тут подсчитал, говорю, шесть человек можно выделить на строительство жилья. А с выборочной рубкой кончать надо, не то скачем по тайге, как зайцы, и сами мучаемся, и тайгу портим, "А кто плоты вязать будет?", "А где лоцмана?" - стали спрашивать меня. Тут встал Анисимов и говорит, что он связался с кержаками. Они помогут и плоты вязать, и лоцманов дадут с весны.

Ну, предложения мои одобрили; грузчики, трактористы, раскряжевщики ликовали: "Даешь комплексную! Прогрессивку - всем!" И даже Ефименко проголосовал за.

- Если, - говорит, - мастер подсчитал, что так выгодней и людей меньше надо, давайте выделим на строительство общежитии. Я трех вальщиков даю.

И снова кричали: "Молодец, Ефименко!"

Мы выбрали бригадиром комплексной бригады Анисимова, назначили шесть плотников и разошлись. "Ну, - думаю, - теперь конец междоусобице".

15

А на следующий день в поселке только и разговору: "Варьку с новым мастером застукали!" Тут я и понял, что попался глупо, как заяц, в петлю Ефименко. Теперь все подробности истории с Варей встали в моих мыслях совсем в ином свете. И я понял, что сам же на собрании помог Ефименко затягивать на себе петлю и что теперь я ничего не смогу сделать в свое оправдание. Я догадался, что все это было подстроено Ефименко, и он, чтобы снять подозрения с себя, вчера при всех поддержал меня. Мне даже и оправдываться нельзя, ведь каждое слово оправдания - это капля масла в огонь сплетни. Мне оставался единственный выход - терпеть и не обращать внимания. Не подумайте, что это легко, особенно когда у вас есть жена, которую вы любите. Я понимал, конечно, что до нее дойдет сплетня, и готовился заранее вынести любой скандал. Но и здесь меня поджидал подвох. Да, служба...

Встречается мне в тот день на лесосеке Редькин, уцепился, как всегда, за пуговицу на моей рубахе, и так это снизу вверх поглядывает на меня своими насмешливыми глазками и с притворным прискорбием спрашивает:

- Как же это вы поступаете так неосторожно? Нехорошо, брат, весь участок ославил.

- Вы это, - говорю, - о выдумке насчет Вари? Пустая болтовня!

Он весь сморщился, как мяч, из которого выпустили воздух.

- Я не утверждаю, но тем не менее вам неприлично оставаться на этой площадке... Ни в пользу лично вам, ни для дела. Я на всякий случай держу для вас место на другой точке, в Озерном.

Ах ты, зараза, думаю! И здесь объегорить хочешь! Но молчу... А только эдак сдержанно говорю ему:

- Благодарю за заботу. Отсюда никуда не уеду.

Ты ж понимаешь, служба, что значило для меня уехать на новую мастерскую точку? Во-первых, принять на себя позор сплетни, а во-вторых, и это главное, бросить начатое, обмануть рабочих, поверивших мне; уступить перед той же мерзкой расчетливостью, которая вышибла меня из родного города. Нет, только не это.

Силаев быстро закурил и несколько раз глубоко и жадно затянулся.

- И знаете, что сделал Редькин в тот день? Он встретил мою жену, пригласил ее в моторку и свозил-таки на ту мастерскую точку в Озерное. Там и домик незанятый оказался. Вот, мол, уговаривайте мужа и переселяйтесь себе на здоровье. Для вас специально постарался.

Прихожу я вечером домой - Наташа будто меня не замечает. Я сразу догадался: ей все известно про Варю. Но виду не подаю.

- Ну и денек был! - говорю. - Осень, а жара - спасу нет.

Она сидит у детской кроватки, качает ее и не оборачивается.

Я подхожу к кроватке, говорю, будто о дочке:

- Сердитая она у нас... Вылитая мать. Вон, во сне и губы надула.

Наташа молчит.

Прохожу к умывальнику, ковшом гремлю, говорю погромче:

- Анисимов у нас прямо академик. Плоты вязать будет, лоцманов нашел.

Она молчит.

- Ты чего такая пасмурная? - спрашиваю.

- Я все жду, когда же ты наконец обратишь и на нас внимание. Или тебе бревна дороже семьи?

- Постой! Вроде бы я все, что могу, делаю для тебя.

- Что ты можешь? Вон Анисимов плоты хочет вязать, и ты уж от радости готов спать на хворосте. Ты уже всем доволен.

- А чего ж мне не быть довольным?

- Конечно! А меня с дочерью тоже, может быть, на хворосте уложишь?

- Ну что ты хочешь от меня? Что я - министр? Ну, нет... Нет здесь дома! Я не вижу возможности.

- Ты не видишь, это верно. Зато чужие люди видят, как я здесь мучаюсь. Лицо вон задубело, смотреть на себя стало страшно. Господи! Так и состаришься в этой конуре.

- Ну, потерпи. Перемаемся как-нибудь. Зато потом будет хорошо. Люди станут жить по-человечески.

- У тебя все потом! Потом я, между прочим, старухой буду. И мне все равно тогда - где и как жить. А сейчас мне надоело мучиться. И если ты этого не замечаешь, так чужие хоть заботятся.

- Кто же это о тебе позаботился?

- И о тебе тоже. Редькин возил меня в Озерное. Место для тебя там готово, и дом очень хороший. Собираемся! И завтра же уедем отсюда.

- Ох, сукин сын! Езуит! Душить за такое надо!

А она с эдакой улыбочкой:

- Спасибо! Так ты людей благодаришь за внимание.

- Какое внимание? Ты просто дура! Он же от меня отделаться хочет. И я поддамся? Да кто я такой?

- Послушай, что о тебе говорят...

- А что говорят?

- Успехом пользуешься среди красавиц барака.

- Да ты что, в самом деле сдурела? Неужто поверила этой сплетне? Пойми, меня ж хотят выжить отсюда. Но я не поддамся! Никакой поклеп меня не выживет отсюда. Мне люди поверили... Так неужели ты хочешь, чтобы я обманул их и бросил?

И она закричала:

- А я жизни хочу нормальной! Это ты понимаешь? - Потом стала упрашивать: - Послушайся меня, Женя. Сейчас же давай соберем вещи и завтра уедем. Слышишь? Я прошу тебя!

- Да ты с ума сошла.

Тут она и взорвалась:

- Не-эт, это ты сумасшедший! Носишься везде со своими обвинениями... Все люди как люди - живут спокойно. А для тебя все не так. Все тебе мешают. Дома мать мешала, здесь Редькин. Везде свои порядки заводить хочешь! Умнее всех хочешь быть? Ты просто эгоист. Ты не любишь меня. А я, как дура, на край света за тобой потащилась. И здесь меня мучаешь... Ну что ж, иди к своей потаскухе! Но запомни, я губить свою молодость не стану. Хватит уж, сыта по горло...

И все в таком духе.

Я хлопнул в сердцах дверью и ушел из дому. Тошно мне стало и обидно. "Неужели, - думаю, - она права - не забочусь я о своей семье? Выходит, что мне Анисимов с Варей дороже Наташи? Но это же чепуха! Чепуха? А почему же я стараюсь для них общежитие построить, а для нее от готового дома отказываюсь? По совести это или не по совести? Но что такое совесть? Для Редькина совесть - выполнить план; для тещи - обеспечить дочь. А для меня что такое совесть?" И я не находил ответа.

Вышел я на берег озера. Ночь была темная. Смотрю - какой-то пень торчит. Вдруг этот пень заговорил голосом Анисимова:

- А, Аника-воин! Садись.

Я сел и заметил, что он выпимши.

- Совестливый, значит? Пожалел нас и получил первую затрещину за это. Анисимов засмеялся, вынул флягу, отвинтил колпак, налил его и протянул мне: - Пей, я тоже тебя жалею.

Я отказался. Он выпил и подмигнул мне.

- Еще получишь по загривку, не горюй раньше времени.

- Не смеяться надо, а порядок наводить, - ответил я в сердцах.

- Ишь ты! - отозвался он насмешливо. - А чем здесь плохо? Зарабатываем тыщи по две на нос. План выполняем... Почет, брат, и уважение... Пей, гуляй... Чего тебе не хватает?