Красотки в неволе - Памела Сатран

– Что это на тебе?

– Осторожно, очень тонкое! – Дейдра машинально отвела его ладонь. – Я нашла его в чемодане на чердаке.

– А чье оно?

– Мое, старое. Надевала его на выступления.

Пол поднял брови:

– Очень даже сексуально.

Дейдра снова взглянула в зеркало. Она и впрямь выглядит сексуально. Кто бы мог подумать? Ведь она променяла собственную сексуальность на детей. Нет, еще раньше – на брак с Полом. Вам нужен этот милый, добрый, внимательный и заботливый человек? Этот самый доктор? Отлично, не прогадаете. Он ваш. Но в обмен на вашу сексуальность. Будьте любезны, положите ее сюда, рядышком с вашей свободой.

Дейдру всегда мучила одна мысль – может быть, с ней что-то не так? Почему ее заводят только неправильные мужики – с дурным характером, непригодные для совместной жизни?

Как, например, Ник Руби. А когда попадается кто-то стоящий, как Пол, у нее ниже пояса все умирает.

Может, и не совсем умирает, но, во всяком случае, требует гораздо больших усилий. А после многомесячного лечения от бесплодия, за которым последовал многомесячный постельный режим для предотвращения выкидыша, после почти убившей ее послеродовой депрессии и первых лет ухода за детьми она подозревала, что ее и без того не слишком цветущее сексуальное влечение вообще находится при смерти. Нет, если бы ей провести без детей хотя бы пару дней, да поспать часов четырнадцать подряд, да запить хорошим красным вином большой бифштекс, можно бы собрать сколько-нибудь сексуальной энергии. Но в ее будничной жизни, с ее будничным мужем желание редко появляется. Крайне редко… или никогда.

Разве что при мысли о Нике. При мысли о тех чувствах, что испытывала по ночам на сцене клуба: поешь в платье, в котором ты словно голая, спина горит от света прожектора, и мечтаешь вернуться домой с мужчиной… который никогда не станет помогать мыть посуду. У которого и посуды-то нет.

– Мне бы хотелось снова начать петь, – сказала она Полу.

Тот сел на кровать, откинулся на локти, вы тянул длинные ноги.

– Неплохая идея.

– Я обожала петь.

– Когда мы с тобой встретились, по-моему, уже нет.

На самом деле, если вспомнить как следует, Пол вечно убеждал ее выступить в каком-нибудь клубе. Главным образом потому, что ему нравилось сидеть в глубине зала и из темноты наблюдать за ней. Это самой Дейдре не терпелось все бросить и пойти работать хоть секретаршей к дантисту, только не продолжать петь.

– Молодая была, – сказала она. – Ушла, по тому что решила, что «Кошки» – паршивый мюзикл, потому что боялась одиночества на гастролях. В том случае, конечно, если бы я там стала звездой.

– Но иначе ты бы не встретила меня, – улыбнулся Пол.

И что? Это было бы плохо? Ну, разумеется, это было бы плохо, сама себя укорила Дейдра. Пол дал ей любовь и чувство безопасности, каких она не испытывала ни с одним из ее горячих, но ненадежных любовников. Даже дома, с родителями, она не знала подобных чувств. Вероятно, потому, что ее родители, юристы с левым уклоном (отец – североирландский католик, а мать – чикана [4]), вечно вытаскивали кого-нибудь из тюрьмы или подыскивали кому-нибудь крышу над головой. Имона и Анунциату – как детям было велено называть папу и маму – больше волновали глобальные нарушения прав человека, нежели собственные детишки, брошенные на няньку-хиппи.

– Что мне для тебя спеть?

Он расплылся в улыбке:

– Что-нибудь подходящее для этого платья.

Дейдра закрыла глаза. Бывало, она пела для Ника, в его белой комнате. Не забылось: середина дня, они только что проснулись после позднего выступления, оба голые. Она встает в ногах кровати и поет что-нибудь из Билли Холидей или Дженис Джоплин: «Возьми! Возьми мое сердце прямо сейчас…»

Невозможно спеть это Полу, невозможно даже представить, как она будет выводить перед ним эти кровоточащие слова. Глядя на его доброе доверчивое лицо, Дейдра пыталась придумать, что бы ему такое спеть, что он сочтет сексуальным. И тут он попросил:

– Спой «В его поцелуе».

– Это? – недоверчиво переспросила Дейдра. – По-твоему, это сексуально?

Стоит ли удивляться, что в постели с ним ей так скучно.

– Не знаю. – Пол смутился. – По-моему – да.

– «О нет, не так», – пропела она шутливо, надеясь, что намек до него дойдет.

Но Пол пришел в восторг:

– Точно! Эта самая.

Подражая юной певичке, Дейдра грозила ему пальчиком и распевала куплеты о том, что это не в его лице и не в его руках, а в его поцелуе.

– Здорово! – воскликнул Пол. – Просто потрясающе!

Она невольно улыбнулась:

– Зрители не должны высказывать свое мнение, даже самое положительное, после каждой строчки.

Улыбка сползла с его лица.

– Извини, пожалуйста.

– Да ладно, – отмахнулась она, прошла через комнату и плюхнулась на кровать. – Рада, что тебе понравилось. Мне бы только понять, что с этим делать.

– Дети теперь в школе целый день, – сказал он, погладив ее по спине. – Ты могла бы найти учителя пения, а потом подыскать какую-нибудь местную группу и выступать с ними.

– Здесь? – скривилась она от отвращения. – Я думала о городе. Для меня это не пустячок, которым я могла бы заниматься между стиркой и обедом.

– А что это для тебя? И что ты собираешься делать? – Пол говорил спокойно, но с заметным удивлением.

Дейдра вздохнула. Если бы у нее был план действий. Что-нибудь вроде: 1) пойти на прослушивание (при условии, что она сможет выяснить, где это прослушивание проходит); 2) стать звездой; 3) начать жить интересной (гораздо, гораздо более интересной) жизнью.

День благодарения и гости – удобный предлог, чтобы отложить все на потом, в смысле планов. Кто, в самом деле, станет думать о будущем, когда надо фаршировать индейку?

Но праздники кончились. Уже в следующую пятницу – очередной «ужин мамаш». В этот день Ник Руби играет в клубе «Трибека».

– Есть один парень… – неуверенно начала Дейдра.

Что это? Она рассказывает Полу о Нике? Похоже на то.

– Гитарист, с которым я когда-то пела. Ну, знаешь, бас-гитара.

– Ник Руби. Очень интересно.

– У нас же есть его диск, – напомнил Пол, уловив удивление в глазах жены. – Тот, что ты раскопала в универсаме на распродаже, осенью, когда мы ездили в Вермонт. Ты еще всем рассказывала, как в свое время с ума сходила по этому парню.

Существует ли хоть какое-нибудь незначительное событие ее жизни, в которое она ненароком забыла посвятить Пола за последнее десятилетие? Что-нибудь, о чем он не помнит? Джульетта, Анна, даже Лиза жалуются, что их мужья не могут запомнить, со сливками они пьют кофе или без и какой у них номер лифчика. Пол не таков. Он единственный из всех мужей может уверенно назвать девичью фамилию ее матери (Руиз), любимую игрушку Дейдры, с которой она спала вплоть до поступления в колледж (розовый кролик с черными металлическими глазами), и в каком возрасте она впервые поцеловалась с мальчиком (в четырнадцать, почти старухой).