Том 6. Наука и просветительство - Михаил Леонович Гаспаров

Зане Берлин, срамной притон,

Возжен, чадящ и головещат,

Зане, в избыве от препон,

Тебе природа дланьми плещет.

О! сколь тьмократно гроздь ракет

Свой перлов благовест лиет!

За подвиг свой людской осанной

Ты зиждим присно и вовек,

О муж, пред коим змий попранный

Толиким ядом преистек,

Сколь несть и в скрыне злоуханной,

В отравном зелье ипотек!

Отсель бурлить престанут тигли,

Что чернокнижники воздвигли.

Се – на графленом чертеже

Мы зрим Кавказ, где бродят вины,

Где у Европы на меже

Гремят Азийские лавины:

Сих гор не минем мы, ниже

Не минет чадо пуповины;

Здесь ты, о Вождь, у скал нагих

Повит, как в яслях, в лоне их.

Восщелком певчим знаменитым

Прославлен цвет, вельми духмян;

Единой девы льнет к ланитам

Пиита, чувствием пиян;

А мы, влеченны, как магнитом,

Сладчайшим изо всех имян,

Что чтим, чрез метры и чрез прозу,

Как Хлою бард, как птаха розу?

О твердь, где, зрея, Вождь обрел

Орлину мощь в растворе крылий,

Где внял он трепет скифских стрел,

С Колхидой сливши дух ковылий,

Где с Промифеем сам горел

На поприще старинных былей,

Где сребрян Терека чекан

Виется, жребием взалкан!

В дни оны сын Виссарионов

Изыдет ведать Росску ширь,

Дворцову младость лампионов,

Трикраты стужену Сибирь,

Дым самодвижных фаетонов

И тяготу оковных гирь,

Дабы, восстав на колеснице,

Викторны громы сжать в деснице.

Рассудку не простреться льзя ль

На дней Октябревых перуны?

Забвенна ль вымпельна пищаль,

Разряжена в залог Коммуны?

Иль перст, браздивший, как скрижаль,

Брегов Царицыновых дюны?

Нет! Ленин рек, очьми грозя:

Где ступит Сталин, там стезя!

Кто вздул горнила для плавилен,

Кто вздвиг в пласты ребро мотык,

Кем злак класится изобилен,

С кем стал гражданствовать мужик,

Пред кем, избавясь подзатылин,

Слиян с языками язык?

За плавный взлет твоих ступеней

Чти Сталинский, Отчизна, гений!

Что зрим на утре дней благих?

Ужели в нощи персть потопла?

Глянь в Апокалипсис, о мних:

Озорно чудище и обло!

Не зевы табельных шутих —

Фугасных кар отверсты сопла!

Но встрел геенну Сталин сам

В слезах, струимых по усам!

Три лета супостат шебаршил,

И се, близ пятого, издох.

В те дни от почвы вешний пар шел,

И мир полол чертополох.

И нам возздравил тихий Маршал

В зачине лучшей из эпох.

У глав Кремля, в глуши Елатьмы

Вострубим всюду исполать мы.

Коль вопросить, завидна ль нам

Отживших доля поколений,

Что прочили Сионов храм,

Иль были плотью римских теней,

Иль, зря в Полтаве Карлов срам,

Прещедрой наслаждались пеней, —

Салют Вождя у Кремлих стен

Всем лаврам будет предпочтен.

Нас не прельстит позднейшей датой

Веков грядущих сибарит,

Когда, свершений соглядатай,

Он все недуги истребит

И прошмыгнет звездой хвостатой

В поля заоблачных орбит!

Мы здесь ответствовали б то же:

Жить, яко Сталин, нам дороже.

Итак, ликующи бразды

Вкрест, о прожекторы, нацельте,

Лобзайте Сталински следы

У Волжских круч и в Невской дельте,

Гласите, славя их труды,

О Чурчилле и Розевельте,

Да досягнет под Сахалин

Лучьми державный исполин!

В укор неутральным простофилям

Триумф союзничьих укреп.

Мы знаем: Сатану осилим,

Гниющ анафемский вертеп.

Да брызжет одописным штилем

Злачена стилоса расщеп! —

Понеже здесь – прости, Державин! —

Вся росность пращурских купавен.

9–13 мая 1945

Лаз Я беспокоился, что, переводя правильные стихи верлибром, открываю лаз графоманам. Витковский сказал: «Не беспокойтесь: графоманы переводят только уже переведенное, им этот лаз не нужен. Делают новые переводы Киплинга на старые рифмы».

Ламарк «А японцы после войны выросли в среднем на 10 см, чтобы не страдать неполноценностью в мировом сообществе. Ламаркисты говорят: от волевого напряжения; а дарвинисты: оттого, что кушать лучше стали, благодаря японскому чуду».

Латынь «Кокто переложил „Эдипа“ на телеграфную латынь» (В. Вейдле).

Легкий О. Седакова была секретарем у поэта К. А., нужно было готовить однотомник. Он был алкоголик, но легкий человек: лежал на диване и курил, а она предлагала сокращения. «Ну, сколько строчек стоит оставить из этого стихотворения?» – «Одну». – «Это неудобно, давайте четыре». Смотрел с дивана на обрезки на полу и говорил: «Другой бы на это дачу выстроил».

Легковооруженный арьергард национальной классики, уже ощутимо инородный, – таковы кажутся Чехов и Анатоль Франс.

Ленинизм Ходасевич в дискуссии об эмигрантской литературе писал о будущем русской поэзии: «сочетание русской религиозности с американской деловитостью». Это почти точная копия последнего параграфа «Вопросов ленинизма»: «сочетание русского размаха с американской деловитостью».

Лесков показывал Измайлову иерусалимский крест из слоновой кости, а в середине стеклышко с непристойной картинкой. «В том, что делаю дурного, – не нахожусь на своей стороне» (Толстому, 12 июля 1891 г.). «Нехорошо иметь неопрятное прошлое» («Юдоль»).

Летний сад Все удивлялись, что герцог Лейхтенбергский женился на Н. С. Акинфиевой. «Это все равно, что купить Летний сад, чтобы иметь право в нем прогуливаться», – сказал Тютчев (Феоктистов).

Лимерик сочинения И. О.:

Жил да был человек в Мелитополе,

Утверждавший, что он-де vox populi;

   Повторил эту фразу

   Он по сотому разу,

И тогда его только ухлопали.

Литературная экология «Лучше уж написать историю советской заплечной критики (включая хедер имени Марселя Пруста, там тоже стояла дыба): тогда литература сразу явится как нечто производное. А что непроизводное – восхвалим, ибо это и есть ценность».

Лица В нью-йоркском метро на лицах сидящих и стоящих те же выражения, что и в Москве: усталые, озабоченные, немного отупелые. Одеты, конечно, лучше, в ватниках никого нет, но лица – такие же.

Лица. Была роскошная история Рима Г.