С.С.С.М. - Мария Чепурина

– Краслен! – услышал он, едва успев проделать шагов двадцать.

На пороге комнаты, соседней с той, чья дверь захлопнулась с такой ужасной силой, стояла Клароза. Она аккуратно закрыла свою ячейку и тихо, на носочках, приблизилась к Кирпичникову.

– Я все знаю, – серьезно и неожиданно произнела Чугунова.

– Что «все»? – настороженно спросил Краслен.

– Про вас с Бензиной. Я сейчас слышала, через стенку. Давай отойдем. Я должна кое о чем сказать тебе, товарищ Кирпичников.

Кирпичников позволил отвести себя на лестницу. Клароза, как актриса кинофильма, кокетливым жестом пригладила свои стриженные под мальчика волосы, повела плечиками, бросила игривый взгляд из-под ресниц и сообщила:

– Я очень извиняюсь за подслушивание… Просто наш Спартак Маратыч – это я тебе, конечно, по секрету – попросил меня помочь ему. Я девушка весьма передовая, так что он мне доверяет больше всех на предприятии. Просил следить за окружающими, все ему докладывать. И знаешь, что я думаю?! Бензина…

– Почему ты так решила? – оборвал ее Краслен, не дожидаясь конца фразы.

– Эх, Кирпичников! Любовь тебе глаза совсем застит! Я, конечно, понимаю, что наш класс не отрицает, а приветствует естественные свойства человека вроде сексуального влечения и стремления к производству новых пролетариев… Но ведь всем же очевидно, что Бензина – нетипичная особа, с буржуазными замашками! То эта дурацкая окраска, часы в парикмахерской, то нежелание добровольно заниматься помощью на сборке в выходные… Эх, Краслен! Нестойкая Бензина. Слабый у нее характер. Видимо, не может она жить своим умом, как я, к примеру… Поддается буржуазной пропаганде!

– Пропаганде?

– Ну, а чем иначе можно объяснить ее предательство?

– Предательство?!

– Краслен, разуй глаза! Ведь ты же сам заметил, что сегодня, когда все сбежались глянуть на свалившийся станок, Бензины не было! Как закройщице крыльев, ей было сподручнее всего нагадить в швейном цеху!

– Подожди, но…

– А прогулки с этим подозрительным Светпутом? Думаешь, я их не заметила? А то, что ее не было тогда, когда взорвали в сборочном?!

– Тебя же тоже не было…

– Краслен, да как ты можешь?! Я болела, не могла подняться с койки! И потом, все знают, что я очень прогрессивная! Я знаю наизусть все речи руководов на последнем съезде партии, я всегда по-пролетарски одеваюсь, у меня медали «За спасение утопающего» и «За помощь при тушении пожара»!!!

– Ну ладно, ладно…

– Ох, Краслен! Да над тобой же все смеются!

– Все?.. – Кирпичников хотел только подумать это слово, но невольно произнес его вслух.

Верить Чугуновой не хотелось, значительно сильнее не хотелось оказаться дураком, предателем, негодным коммунистом, обманутым влюбленным. Чувства говорили, что Клароза – врунья и сплетница, но разум, трезвый разум, прогрессивное и твердое сознание пролетария заставляло согласиться.

– Мы должны сказать Спартак-Маратычу, – сказала Чугункова. – И немедленно. Сегодня я весь вечер просидела, размышляла, стоит это делать или нет! И только услыхала, как она нелепо обвиняет тебя в том, что ты с ней невнимателен, чтоб как-то оправдаться и отвлечь твое внимание от следствия, – сразу поняла все! Ну? Идем?

– Маратыч уже спит…

– Краслен! Ты что, так сильно любишь эту буржуинку?

Нет, нет, нет, Кирпичников не может быть влюбленным во вредительницу. Он разочарован. Все прошло.

– Маратыч будет только рад тому, что разбудили!

Разумеется. Бензину обезвредят, и опять начнется жизнь – хорошая, веселая, свободная, наполненная пением пластинок, оживленная трансляциями радио и яркая, как лампочка в четыреста свечей. Краслен найдет подругу – нет, с Кларозой он не будет, хоть ей этого и хочется. Есть множество других девчат – красивых, прогрессивных. Расставание, разочарование – с кем такого не случалось? Не случайно Краснострания не признает брачных уз и клятв в вечной верности!

– А если мы не скажем, то Маратыч завтра-послезавтра все равно разоблачит твою Бензину! Тогда все будут думать, будто ты ее пособник. Разве это правильно?! – продолжила Клароза.

Нет, конечно же, неправильно. Совсем несправедливо. А Кирпичников ведь хочет справедливости во всем, разве не так?

– Ну что, идем?

– Идем, – сказал Кирпичников. – Вернее, я один. Я, знаешь ли, и сам уже все понял, сам уже собрался…

И Краслен опять пошел по направлению к семейному району комбината, к той ячейке, где жил начзавком с женой и сыном.

Он прошагал вдоль коридора с электрическими звездами на ровном потолке, взял лифт, за минуту поднялся в прозрачной кабине на двадцать четвертый этаж. Вышел в холл с большим портретом Первого (покойного) вождя, уютными диванами и пальмами в кадушках. Отыскал ячейку № Б-3478. Остановился перед дверью. Задумался.

«Считаю до ста и стучусь. До двухсот. Нет, до ста, решено! Раз, два, три…» – начал было Краслен.

И вдруг ясно услышал:

– Все стихло?

– Похоже, что да. Продолжаем. На чем мы закончили?

– На паникерстве.

Первый голос был Спартак-Маратыча. Второй же… нет, не может быть! Краслену показалось, что второй принадлежит Аверьянову.

– Сначала зачитайте, – сказал третий.

Аверьянов («Точно Аверьянов!») забубнил:

– «Уважаемый мистер! В соответствии с вашими указаниями на заводе „Летающий пролетарий“ в течение последнего месяца ведется подрывная работа. Осуществлен взрыв в сборочном цеху. В обстановке общей паники испорчен ряд станков. В целях облегчения работы отстранен директор, взято под контроль руководство предприятием. Качество работы ухудшается, процент брака увеличивается благодаря продлению рабочего дня, введению ночных дежурств, нагнетанию всеобщей подозрительности, слежки, паникерства».

– Отлично, – сказал третий голос. – А дальше вот так… хм… «Случайные инциденты выдаются за вредительские акции в целях насаждения в массах чувства страха и бессилия».

– Слишком длинно.

– В самый раз! Я в этом разбираюсь, я же журналист! – ответил Революций. Третьим был не кто иной, как он.

Краслен слушал, ничего не понимая.

– Добавьте про меня, – сказал Маратыч.

– Что добавить?

– Добавьте про то, как замечательно я умею изображать честного коммуниста и запудривать рабочим мозги в частных беседах!

– Тьфу ты! – буркнул Аверьянов. – Хватит уже выпячивать свою никчемную персону!

– Ты просто боишься, что главным назначат меня!

– Ерунда!

– Ты не придумал ничего, кроме как быть слишком подозрительным, для того чтобы тебя заподозрили всерьез! А я и директора сместил, и массы так ловко обманывал, и патрули, и всеобщую слежку устроил…

– Хватит! – буркнул Аверьянов. Он так возмутился, что чуть не перешел с шепота на нормальную, громкую речь. – Главным мистер назначил меня, и так, значит, и будет, пока мы задание не выполним полностью. Ты, Спартак, только и думаешь о собственных амбициях, вместо того чтоб приближать победу мирового империализма!

– Да уймитесь! – пискнул Революций. – Вы же все испортите, нас кто-нибудь услышит! Мы еще не написали про станок, который так удачно для нас грохнулся…

– Это не просто удача, – опять влез Маратыч, – а плод моей долгой работы. Кто придумал ночные дежурства, благодаря которым стропальщики не выспались? Кто заставил коллектив повысить план и увеличить смену?

– Ты, скотина, ты, предатель чертов! – закричал в ответ Кирпичников, пинком открыв дверь в комнату. – Думал, что рабочие болваны?! Думал план сорвать?! Мерзавец! Сателлит!

Последние слова Краслен выкрикивал, уже будучи на полу, куда его повалили Аверьянов с Революцием. До того, как оказаться лицом вниз с вывернутыми руками, Кирпичников успел разглядеть перепуганные физиономии заговорщиков и шифровальную машинку на столе, вокруг которой все они собрались, чтобы сочинить отчет своему гнусному начальнику. Потом, когда заткнули рот, связали, надавали тумаков и усадили на конструктивистский складной стул, Краслен смог рассмотреть обстановку семячейки: встроенный шкаф, раздвижная кровать, откидная столешница, люлька-трансформер, в которой спокойно сопел сын Маратыча. Мать была на дежурстве на заводе и, наверно, не догадывалась, кто был тем вредителем, кого она ловила.

– Ы-ы-ы! – сказал Кирпичников. – Он имел в виду «мерзавцы». Кляп не давал говорить. Да и что тут особенно скажешь? Остыв, Краслен понял, что сделал огромную глупость, открыв заговорщикам, что раскусил их.

Прислужники буржуазии переглянулись.

– Прикончим? – спросил Революций.

Краслен замычал, забрыкался.

– Не надо, – сказал Аверьянов.

– Прикончим и кинем куда-нибудь! Скажем, вредитель убил! Вот тогда будет паника! – азартно предложил Спартак Маратыч.

– Нет… Опасно… Мистер не велел нам убивать.

– Да что ты трусишь?!

– Так! Отставить! Кто здесь главный?! Я сказал – не станем, значит, так и будет. Может, его видели, когда он шел сюда! Понятно вам?