В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г. - Сергей Снегов

А Рой откинулся в кресле, слушал с безмятежным хладнокровием, ему, похоже, даже нравилась запальчивость директора Института Экспериментального Атомного Времени; Рой показывал, что способен слушать, не прерывая, сколько Чарли вздумается говорить. Чарли выдохся и замолчал, и заговорил Рой.

— Очень убедительно, — объявил он, лениво покачивая ногой, закинутой на другую ногу. — Что-то в этом роде я и ожидал. В дороге я штудировал ваш рапорт в Академию наук о взрыве, там вы коснулись и этого вопроса, правда сослагательно: не могут ли изменения атомного времени, волнообразно распространяясь, сказаться и на расстоянии от ваших лабораторий? Какая формула — волны времени, проникающие сквозь стены хорошо экранированных лабораторий!.. Неподготовленному трудно снести… Но столько на Земле говорят об Урании вообще, о вашем институте в особенности! Многие убеждены, что вы конструируете машину времени, любимый механизм в романах старых фантастов. Один филолог, проведавший о моей поездке на Уранию, просил меня прокатиться в прошлое лет на восемьсот и записать два-три горных языка на Кавказе, — у него какая-то своя теория их происхождения, но он не может ее обосновать, те языки давно вымерли. В общем, друг Чарлз, если вы подробнее введете меня в существо ваших изысканий, это будет не только в моих, но также и в ваших интересах.

И Чарли ответил блестящей лекцией. Он совмещал в себе не только ироника и софиста с глубоким экспериментатором, но был и мастером популяризации. Он сел на любимого конька и сразу погнал в галоп. Вот такой же сверкающей лекцией десять лет назад он убедил президента Академии наук Альберта Боячека разрешить строительство нашего института на Урании, я тогда сидел в зале и только ахал от восторга — в такое возбуждение привел Чарли и меня, тоже неплохо разбиравшегося в атомной хронофизике. И если я сейчас моими невыразительными словами восстанавливаю не форму, нет, только смысл всего, что он сказал Рою, то лишь потому, что без этого мне не разобраться в путанице моих собственных попыток определить причину трагедии.

Пусть не говорят при нем о какой-то дикарской машине времени — так начал Чарли. Он, Чарлз Гриценко, — физик и инженер, а не создатель фантастических повестей. Его захватывают лишь реальные возможности науки, а не полет мечты. Переброс больших материальных масс из настоящего в будущее или тем более в прошлое — детская сказочка. Именно к такой детской сказочке сводятся все фантастические машины времени. Цель Института Экспериментального Атомного Времени, между прочим, состоит и в том, чтобы доказать вздорность подобных сказок. Да, конечно, мы в своих установках искусственно меняем ток времени, то замедляем, то ускоряем его. Но пока лишь в недрах атома!

Эксперименты с ядерным временем мы освоили, теперь шагнули из теснин ядра в атомное электронное облако.

О выходе из атомов в толчею молекул мы еще не мечтаем.

— Время — это всеобъемлющая река, в ней плывут все события жизни, — с увлечением рассказывал Чарли Гриценко — научный соловей, увлеченный только своей песней.

Между тем Рой Васильев слушал его вовсе не так увлеченно и порой бросал на меня быстрые взгляды, словно пытаясь определить, какое впечатление произведет на меня вдохновенная речь моего начальника, а я ответно — и по возможности незаметно — пытался догадаться, что думает сам Рой. И уж, конечно, Чарли и допустить не мог, что Рою известно все, о чем ему говорят, что он дьявольски осведомленный парень, этот невозмутимый землянин, только скрывает свою эрудицию. И что за благообразной ширмой его вежливого внимания вдруг развернулась безмолвная борьба — борьба между Роем и мной. До Чарли она и намеком не доходила, меня самого застала врасплох — я молчаливо защищался: у меня не было иного выхода, дело шло не обо мне одном. Ни один звук, ни одно движение, ни одна ясно высказанная мысль не говорили о загоревшейся схватке. Был именно тот случай, когда психополе собеседника, я скажу сильней — противника, ощущается без специальных датчиков, фиксируется не на ленте самописца, а реакцией души. Я уже знал, что отныне пронзающее, как удар копья, понимание Роя нацелено в меня, как в фокус тайны. И что он, не думая этого показывать Чарли, знает, что сам я о том знаю тоже. Чарли выстраивал стартовую площадку для Роя, чтобы облегчить тому понимание. Но если бы я мог закричать: «Перестань, не ведаешь, что творишь!» — я бы крикнул.

— Да, время — это всеобъемлющая река Вселенной, — вдохновенно доказывал Чарли. — Но каждая река слагается из тысячи струй. Так обстоит и с могучей рекой нашего общего физического времени. Оно складывается из миллиардов локальных времен, в нем слиты мгновения ядерных превращений, атомных взаимодействий, молекулярных реакций, каждое из этих мгновений вливается в общий поток времени своей крохотной каплей. Нет, мы еще не способны повелевать суммарным временем, величественным потоком, текущим в космосе из прошлого через настоящее в будущее, мы плывем в нем безвольной щепочкой. Но в глубочайших глубинах потока космического времени мы уже способны кое-что сделать. В наших лабораториях мы замедляем и ускоряем течение ядерного и атомного времен. Отдельные атомы искусственно выдвигаются в будущее, так же искусственно задерживаются в прошлом. Но дальше эксперименты пока не идут. В последнем отчете Института указано: «Методы воздействия на кванты времени найдены, методы слияния искусственно деформированных квантов времени в единый микровременной поток разрабатываются».

Рой задумчиво сказал:

— Стало быть, вы все же нашли способ преобразовывать настоящее в прошлое и будущее?

— Слишком элементарное толкование, — возразил Чарли. — Оно отдает все той же примитивной машиной времени. Что такое настоящее и что такое прошлое и будущее? Настоящее всегда приход из прошлого и уход в будущее, это разрез по живой линии временного потока. Прошлое еще живет в настоящем, будущее уже в нем живет. Выход в будущее лишь постепенно ослабляет прошлое, а не уничтожает его сразу и целиком. Поэтому изменение временного тока отдельных атомов не выбрасывает их сразу из молекул, а лишь ослабляет связь с остальными частями молекулы. Молекула как бы расшатывается. Она уже частично в будущем, еще частично в прошлом. Но любая разновременность грозит разрывом структуры — и это надо всегда помнить!

Кроме того, — продолжал Чарли, — есть существенная разница в движении в будущее и возвращении в прошлое. Замедляя время, мы не умеем создать прошлое ниже того настоящего, какое было в момент эксперимента. Вот это и делает невозможным путешествие в прошедшие эпохи. Граница достижимого прошлого недалека от настоящего. Совсем иное дело — выброс в будущее путем ускорения времени. Будущее не имеет границы. Оно может стать беспредельным. В этом своя грозная опасность: мы знаем, каково было прошлое, но понятия не имеем, каким станет будущее. Все выходы в будущее грозят аварией. На молекулярном уровне, к изучению которого мы приступаем, опасность невелика: Просто ослабеют связи какой-то молекулы с окружающими ее молекулами, потом, уходя в будущее, она как бы обернется призраком. А может, и вообще сохранится, какая есть. Таковы, например, молекулы многих минералов — время их неизменного существования огромно, они образовывались в далеком прошлом, разрушатся в далеком будущем, они инертны в токе времени.