Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

Государственный бюджет Российской империи, хронически дефицитный, усилиями премьеров Сергея Витте и Петра Столыпина с 1910 года стал сводиться с профицитом. В 1914-м доходная часть составила 3431 млн рублей, расходная — 3382 млн Основные поступления в бюджет (30,6 % от общей суммы) обеспечивали доходы от казенных имуществ и капиталов, главным образом, железных дорог; далее по значению шли доходы от правительственных регалий (30 %), к которым относились винная монополия и услуги почты, телеграфа и телефонов; косвенные налоги (20,7 %) — таможенные сборы и акцизы, которые существовали на большую группу товаров, в том числе на сахар, винно-водочные изделия, пиво, табак, спички, керосин.

Налоговое бремя распределялось все более справедливо. В пореформенные годы к платежу прямых налогов были привлечены новые группы населения, ранее от них избавленные: дворянство, чиновники, казаки и национальные меньшинства, тогда как ранее казну пополняли исключительно крестьяне, мещане и купцы. Рабочие в дореволюционной России налогов не платили вообще. Многочисленные косвенные налоги ложились, главным образом, на горожан. Таким образом, по подсчету Бориса Миронова, на долю крестьянства, составлявшего больше 80 % населения, приходилось лишь 32 % всех налогов и платежей[94].

Роль государственной винной монополии в пополнении казны была исключительно большой. Изучавший этот вопрос Михаил Давыдов с изумлением отмечал, что в 1906–1907 годах «жители лишь 12(!) из 90 губерний и областей России всего за два года (притом что для большинства этих губерний оба года были неурожайными) выпили водки на сумму, превышающую стоимость почти всех кораблей Балтийского и Тихоокеанского флотов империи, вместе взятых, а также вооружений, уничтоженных и захваченных японцами в Порт-Артуре… Замечу при этом, что по потреблению алкоголя на душу населения Россия отнюдь не была в числе европейских лидеров!». На долю Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питий приходилось в среднем 38,5 % от обыкновенных доходов Российской империи[95]. Помимо прочего, это свидетельствовало о наличии могучего легального платежеспособного спроса.

Среди главных распорядителей расходной части бюджетных средств выступали министерства: путей сообщения — 20,7 %, военное — 18,8, финансов — 15,6, народного просвещения — 14,6, морское — 7,9 внутренних дел — 6 %. Около 0,6 % бюджета уходило на Министерство императорского двора, 0,3 — на высшие государственные учреждения, 1,5 % — на нужды церкви по линии Святейшего Синода[96].

Бюджету помогало и положительное сальдо внешней торговли, составившее в 1913 году 146 миллионов рублей. Структура российского экспорта мало отличалась от средневековой, главными предметами вывоза были хлеб, доски, яйца, лен, масло коровье. Импортировали, главным образом, хлопок-сырец, машины и оборудование, каменный уголь, каучук, шерсть. Основными странами, куда направлялся российский экспорт, были: Германия — 29 % от общего объема в 1909–1913 годах, Великобритания — 20,5, Голландия — 10,4, Франция — 6,3, Иран — 3 %. Импорт поступал, прежде всего, из тех же Германии и Англии, за которыми следовали США, Китай и Франция[97]. Россия занимала шестое место в мире по объему внешней торговли.

Правительство весьма активно заимствовало средства на международном финансовом рынке, способствовало привлечению в страну иностранных капиталовложений. Тогда это ставилось в вину правительству критиками режима всех направлений — от черносотенцев до большевиков. Еще Сергея Витте дружно обвиняли в «распродаже Родины» и превращении страны в «колониальный придаток» Европы. Затем многие историки, как марксисты, так и либералы, увидели в чрезмерном уповании на внешний капитал одну из предпосылок революции и ахиллесову пяту Российской империи, которая напрягала все большие ресурсы на выплату внешнего долга, попадала в политическую зависимость от зарубежных правительств и западных бизнесменов, которые к тому же выкачивали из страны баснословные прибыли. Следует заметить, что объем внешнего долга был немал, накануне мировой войны он превысил 6 млрд рублей, из них 4,5 млрд приходились на центральную власть, а остальные — на гарантированные правительством займы частных компаний, а также займы городов и закладные листы государственных земельных банков. Главным держателем внешнего российского госдолга (больше 60 %) выступала Франция, займы привлекались под 4,5–5 % годовых[98]. Всего же государственный долг России, с учетом и внутренних заимствований, составлял около 9 млрд рублей. Было ли это критично для России? Для сравнения скажем, что госдолг Франции составлял 12 млрд рублей, Германии — 9,5, Австро-Венгрии — 7, Англии — 6,7, Италии — 5,3 млрд[99]. Как видим, Россия не была рекордсменом. Тем не менее, на обслуживание государственного долга ежегодно тратилось около 14 % бюджета.

Иностранные инвестиции шли преимущественно из Франции — 30 %, Великобритании — 25, Германии — 21, Бельгии — 12, США — 6 % и направлялись, по преимуществу, в железнодорожное строительство, промышленность и в кредитный сектор[100]. Был и чисто спекулятивный западный капитал, но большой роли он не играл. По российскому законодательству прямая деятельность иностранных банков в стране запрещалась, поэтому зарубежный капитал поступал по каналам совместных банковских учреждений и предприятий. С капиталом приходили и новейшие технологии. Но, безусловно, отечественный капитал сохранял доминирующие позиции, за чем следило и правительство, добивавшееся, чтобы направление и отраслевая структура внешних инвестиций отвечала потребностям внутренней экономики. Привлекая крупные капиталы извне, Россия не выступала изобретателем велосипеда. Как справедливо подчеркивал Юрий Петров, она «принципиально ничем не отличалась от других стран, вступивших на путь капиталистической модернизации с некоторым опозданием и пользовавшихся поддержкой более развитых соседей»[101]. Внешняя зависимость российской экономики не была критичной и не создавала угрозу социальному миру.

Растущая сеть банков, бирж, кредитных организаций обеспечивала кровообращение капитала, товаров и услуг. Банковскую систему венчали учреждения Государственного банка, удельный вес которых на протяжении предвоенных лет постоянно снижался и достиг 38 % от общего объема кредитных операций. На 1 января 1914 года насчитывалось также 50 коммерческих банков, 319 городских банков и 1108 обществ взаимного кредита. Существовали также сословные корпоративные банки — Крестьянский поземельный и Дворянский земельный. Наибольшие вопросы и претензии вызывала деятельность коммерческих банков. Левые силы обвиняли их в установлении контроля над правительством. Общественность возмущалась, что капитал вкладывался не только и не столько в производство, сколько в недвижимость и ценные бумаги. Сильно критиковался монополизм в банковской сфере, быстрый рост приближенных к высшим чиновничьим сферам петербургских банков. Действительно, на долю комбанков к 1914 году приходился уже 51 % всех банковских операций, причем 12 крупнейших контролировали до 80 % частных капиталовложений. Лидеры столичного банковского мира были и впрямь огромными: сумма балансов Русско-Азиатского банка составляла 835 млн рублей, Петербургского для внешней торговли — 628, Петербургского Международного — 618 млн[102]. Но, конечно, ни о какой зависимости царской власти от банковского или иного капитала речи быть не могло. Напротив, как отмечал еще советский историк Гиндин, «государственные финансовые органы — Министерство финансов с его оперативным управлением, Кредитной канцелярией, Государственный банк и другие финансовые институты — имели вплоть до 1917 г. определяющее влияние на деятельность частных коммерческих и ипотечных банков»[103].