«Если», 2011 № 06 - Журнал «Если»

— Он мой старый напарник. Я случайно встретил его вчера, впервые за долгие годы, и дал ему свой номер — видимо, он оказался наверху в списке его последних вызовов. По его голосу я понял, что у него какие-то неприятности. Очевидно, он спешил позвонить кому угодно, и мой номер оказался первым, который он набрал.

— Скажите, сэр, что вы знаете о клинике?

— Э-э, вчера он говорил мне о ней — видите ли, мы рассказывали друг другу, чем мы теперь живем…

Я боролся с инстинктивным желанием вытереть со лба пот. Экран был маленьким; возможно, коп не заметил блеска… Я отвернулся от света.

— И вы не сообщили в полицию?

— Я хотел дать ему шанс исправиться самому. Я предупредил его насчет одной из его сотрудниц — что она честный человек. Похоже, он не внял моему совету, верно?

— Вам нужно будет зайти в участок, сэр. Через десять минут я подъеду и заберу вас.

— Но…

Разговор прервался. Десять минут. Дерьмо.

Я влез в какие-то джинсы и относительно чистую рубашку, почистил зубы, избавляясь от прокисшего винного запаха, и уже топтался перед дверью, когда прозвенел звонок, при звуке которого мое сердце чуть не разбилось о грудную клетку.

— Включить интерком. — Рядом с дверью вспыхнул зеленый огонек. — Кто там?

— Доброе утро, доктор Дженкинс, — приветствовал меня аниматронный регистратор из холла. — Здесь офицер Корнелл, который желает вас видеть. Должен ли я его впустить?

— Да. Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, доктор.

Я промокнул пот на лбу и вытер ладони о штаны. Звонок прозвенел снова.

— Да?

— Доктор, это я, офицер Корнелл.

— Входная дверь, открыть, — приказал я.

Дверь послушно распахнулась, и офицер Харви Корнелл вошел внутрь, предваряемый слабым ароматом мускуса. Аккуратно выглаженная темно-синяя униформа подчеркивала его атлетическое сложение.

— Доктор Дженкинс, — сказал он, снимая фуражку и приглаживая аккуратно подстриженные черные волосы, слегка уложенные гелем. — Вы готовы, сэр?

— Я арестован?

— Пока нет, сэр.

— Тогда почему мы не можем поговорить прямо здесь?

Он указал на дверь.

— Вам следует пройти со мной, сэр.

Порой отсутствие ответа само по себе является ответом.

Аниматронный регистратор весело пожелал нам всего хорошего, когда мы проходили мимо, направляясь к машине без опознавательных знаков, стоящей перед главным входом. На водительском месте, выпрямившись, сидела женщина в полицейской форме. Корнелл открыл передо мной заднюю дверь, и я нырнул внутрь. Дверь захлопнулась, и я инстинктивно подергал ручку, которая, разумеется, не шелохнулась.

Корнелл уселся рядом с водителем и по пути до участка не сказал мне ни слова. Я видел, что они разговаривают по ту сторону разделявшего нас прозрачного барьера, но я не умею читать по губам. В качестве компании мне оставалось лишь бормотание моих собственных мыслей.

Я сидел на заднем сиденье, и передо мной мгновенными вспышками разворачивались всевозможные сценарии. Может быть, они заметили, как я днем разглядывал клинику? Однако этого недостаточно, чтобы меня арестовать. Должно быть, они видели, как я подъехал позже, вечером, и едва не зашел внутрь. Но «едва» — тоже не основание для ареста, ведь верно? Черт побери, у них же нет ровным счетом ничего, что можно на меня повесить! Все эти годы в клинике я вел себя как чертов бойскаут — ненавидел себя за это, но не дал им ничего, что можно было бы подшить к делу. Действительно, что у них есть? Мое имя в телефоне Дуга, его звонок, то, что я проехал в машине мимо торгового центра во время приемных часов клиники? Все это совершеннейшее ничто. И тем не менее они могли серьезно испортить мне жизнь, если бы захотели. Проклятье, я разыгрывал из себя пай-мальчика, образцового сотрудника системы окружных клиник, хотя прекрасно знал, что это подрывает мое душевное здоровье, — и все равно они до меня докопались! Великолепно!

Всполохи паники в моих мыслях вытеснил звук останавливающейся машины. Мы припарковались возле участка. Корнелл открыл дверь и провел меня через лабиринт кипящих деятельностью клетушек в изолированную комнату для допросов. Здесь не было зеркальных стекол, но не было и сомнения, что наш разговор записывается.

Офицер уселся лицом ко мне по другую сторону рабочего стола из полированной стали, однако его взгляд был направлен исключительно на монитор компьютера справа от него. Он молча что-то читал, время от времени касаясь пальцем экрана. На лице — ни одной эмоции.

Я откашлялся — совершенно без какого-либо намека, — и был пронзен взглядом с той стороны стола, говорившим: «Больше так не делай».

Спустя несколько минут Корнелл откинулся на спинку стула.

— М-да, доктор, ваше положение выглядит неважно.

— Что именно выглядит неважно? В чем вы меня обвиняете — в том, что я дружил с доктором Барнсом?

— Вы должны осторожнее выбирать знакомства.

— С каких пор это стало преступлением?

Он поглядел на меня еще немного, вдавливая взглядом в сиденье, а затем вышел из комнаты. Я внимательно огляделся, пытаясь понять, где расположена камера.

«Боже мой, не могут же они меня задержать только за то, что я подумывал, не пойти ли мне в эту чертову клинику?»

Я вытащил из кармана бумажную салфетку и промокнул лицо. «Спокойнее», — уговаривал я себя, но тело не слушалось. Я как раз засовывал мятую влажную салфетку в карман, когда дверь распахнулась, и снова появился офицер Корнелл.

Усевшись, он прикоснулся к экрану, три или четыре мучительно долгие секунды рассматривал меня, после чего вновь сосредоточил внимание на мониторе.

Я ерзал на холодном стальном сиденье своего стула, тщетно пытаясь устроиться поудобнее.

Корнелл снова поднял глаза.

— Вот что, доктор. Позвольте мне говорить откровенно.

Наконец-то! Я бы предпочел, чтобы меня арестовали, лишь бы не сидеть на этом стуле перед машиной, называющей себя офицером Корнеллом.

— У нас есть материалы видеонаблюдения, показывающие, как вы сегодня днем крутились возле клиники Барнса, а затем приехали еще раз вечером, как раз перед тем, как туда явились мы.

Я ощутил волну жара, поднимающуюся вверх по моему телу под рубашкой, и возблагодарил свою счастливую звезду, что Корнелл не подключил меня к автономному монитору, который мог бы зарегистрировать мою нервозность. Впрочем, ему это и не требовалось.

— Он был моим другом. Мне было просто интересно.

— Не оскорбляйте мои умственные способности, доктор.

Я открыл рот, но не издал ни звука.

— Послушайте. У нас, может быть, и нет ничего, в чем вас можно было бы обвинить, но учитывая это видео, телефонный звонок и вашу связь с доктором Барнсом… ну, скажем прямо, остается мало сомнений относительно ваших намерений. У вас ведь было более чем серьезное искушение присоединиться к его лавочке, не так ли?