Небылицы - Екатерина Морозова

Для сравнения: «смена» ангела — сто лет через сто. Сто лет они работают, а остальное время либо отдыхают, либо отбывают наказания, ведь никто из них не идеален. Разница только в том, что они делают это добровольно.

Природа

Природа… Солнце печет как ненормальное, но это не важно. Главное — все зеленеет, птицы поют, бабочки летают… Бред, конечно, особенно для современного человека. Но я люблю природу. И гулять люблю, если, конечно, не зима и не дождь.

Вчера, солнечным днем лета 2011 года, я в очередной раз пошла в лес. Решила пойти так, как еще не ходила. Это непросто, но мне удалось. Неудивительно, что я заблудилась.

Сначала я отнеслась к этому философски — не впервой, куда-нибудь да выйду. Через час забеспокоилась. Через два — испугалась. И тут я вышла на поляну.

Приятного было мало. Во-первых, она была мне незнакома. Во-вторых, я здесь была не одна. На поляне прыгали и дико плясали молодые люди в рваных джинсах и странной раскраске.

Тут меня заметили:

— Хочешь присоединиться к культу возрождения индейских обрядов? — спросили меня.

— Почему индейских? — полюбопытствовала я. — Мы ведь славяне.

— Прочь отсюда, смертная! — закричали на меня. Я бросилась бежать и, как ни странно, быстро вышла в знакомые края.

Я долго пыталась найти в Интернете эту секту, но всем, чего я добилась, была надпись во весь экран: «Мы думали, ты из нас. А ты славянка!». Эта заставка до сих пор не поддается смене.

А природу я до сих пор люблю. И хожу по незнакомым дорожкам ничуть не реже. Потому что надеюсь нарваться на культ возрождения славянских божеств. Я почему-то поняла, что он точно есть.

Вера

В древности люди верили, что имя человека обладает силой, а выбор его влияет на судьбу. Один малоизвестный изолированный народ пошел еще дальше.

Судьба человека — это его жизненный путь. Жизнь оканчивается смертью. Значит, выбор имени — выбор смерти. Не очень правильный силлогизм, но на заре развития народ обычно не склонен к умствованиям.

Раз выбор имени — выбор смерти, значит, можно дать ребенку такое имя, чтобы он жил как можно дольше. Как? Правильно, дать ему имя какой-нибудь нераспространенной смерти. Ну ладно, не очень правильно, но ведь даже славянская мифология (я патриот!) не отличается логичностью, а этот народ был отрезан от других и очень молод.

Итак, поколение за поколением росли бесчисленные Яды, Болезни, Старости. Родители подбирали разные заковыристые названия из древних книг, чтобы никто раньше времени никого не убил. Колдуны (точнее, люди, которые находили путь во внешний мир, а таких было немного) за деньги придумывали такие имена.

Самое смешное, что это действовало. Ведь люди верили, что врага можно убить только одним способом, и не пытались искать другой. Поэтому у пользующихся услугами «колдунов» смертность стремилась к нулю.

Теперь на карте, как известно, не осталось белых пятен. Полвека назад нашли этот народ и сразу же уничтожили: спрятаться решились только самые молодые и горячие из названных в честь оружия. Яды, Болезни и Моря не боялись смерти, а люди средних лет с ней смирились. Так исчез этот народ. А жаль…

Гений

— Прежде чем написать рассказ, я все время задаюсь вопросом: «Что бы еще написать, чтобы люди читали, чтобы им нравилось и чтобы они не стыдились, что им нравится?» Ответ на третий вопрос прост: ничего слишком детского или наоборот слишком «взрослого». Ответы на остальные вопросы остаются тайной за семью печатями, ведь люди разные, а их интересы многообразны.

Так говорил знаменитый писатель, а сотни школьников слушали его.

— О чем же вы тогда пишете? — спросил мальчик в очках. Его соседи покачали головами: они знали, что их одноклассник не первый год пытается стать великим писателем, но у него не очень получается.

— Хороший вопрос, между прочим! — оценил писатель. — О чем я пишу? Да не то чтобы о чем-то конкретно. Просто берусь за ручку, а мысли текут на бумагу. Главное, чтобы в рассказах не оставили следа мои собственные переживания, а то однообразно получится.

— А что вы думаете о том, что сейчас почти нельзя прославиться, не имея связей? — спросил тот же мальчик.

— Да ничего не думаю, — признался оратор. — Хотя популярность писателей и носит довольно случайный характер.

— Объясните! — потребовали из зала.

— Дурак! — шепнули потребовавшему.

— Хорошо, объясню. Ведь бывало же, что вы читаете какой-нибудь бестселлер и видите, что он написан плохим языком, сюжет на что-то похож или вся книга напоминает жвачку? И наоборот, на сайтах типа Самиздат и Проза.ру иногда попадаются такие книги, что не грех бы и в школьную программу?

И так далее, и тому подобное. Мальчик, задававший вопросы, вышел из зала обнадеженным: даже если он не добился успеха, это не значит, что он ничего не стоит. От себя добавлю: это не значит и что он непризнанный гений. Возможно, он и пишет на уровне кого-нибудь из знаменитых писателей, вопрос в том, уровень ли это Донцовой, Акунина, Роулинг или Толстого?

Бессмертные улитки

Я — писатель. Нет, не так. Я — Писатель. Хотя кто-то и называл меня писакой. Когда то бишь это было? Лет десять назад. Как быстро теперь время летит!

Я — еще старой закалки. У моих внуков совсем другой ритм жизни. До двадцати лет детство, до пятидесяти образование, лет в двести с чем-то на пенсию, а лет через пятьдесят — на переквалификацию и по новой. Им хорошо, они бессмертные (по крайней мере, никто из них еще не умирал, и ученые говорят, что это насовсем). У меня тоже есть в крови это вещество, которое продляет жизнь (его всем поголовно кололи), но я не «потомственный бессмертный», так что никто не в курсе, насколько этого хватит. Пока мне всего семьдесят пять, я выгляжу лет на пятьдесят (по старым меркам), и, я боюсь, мои сорокалетние сыновья меня не поймут. Мой старший сын, который и подарил мне внуков, еще застал то время, когда люди умирали от старости. Но теперь — Золотая эра, чтоб ее.

Итак, как я уже говорил, я писатель. Пишу я… о жизни, потому что, боюсь, бессмертные ее не так ценят. Это вещество лечит от всех болезней, а пара десятков лет может залечить любую душевную рану. Темп жизни теперь как у улиток, поэтому наше поколение сродни блоггерам, детективщикам и мыльным операм — мы по привычке работаем быстро, быстрее даже, чем они читают. Смешно, да и только.

Писакой меня назвал один сорокапятилетний юнец. Ну что с них возьмешь? В их возрасте, то есть, извините, в этом периоде жизни, я тоже любил нарушать законы, топтать ценности и обижать людей почем зря. Но меня покоробило, что меня назвали еще и бабочкой-однодневкой. В ответ я назвал его улиткой, а потом вспомнил, что ему по старым меркам лет двадцать от силы.