Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Гейр фон Швеппенбург, бывший германский военный атташе в Лондоне, немного похожий лицом и фигурой на Фридриха Великого, был гораздо образованнее и утонченнее большинства своих современников, однако он подчеркивал свое умственное превосходство и этим нажил себе немало врагов, особенно в ставке фюрера и верхушке СС, которая сомневалась в его политической преданности режиму. Занимая пост командующего танковой армейской группой «Запад», он вместе с Гудерианом считал, что мощный танковый кулак необходимо сосредоточить в лесах к северу от Парижа, чтобы одним ударом сбросить противника обратно в море.

Роммель, который отличился с самого начала как бесстрашный командир танковых соединений, теперь был научен горьким опытом сражений в Северной Африке. К тому же он учитывал полнейшее превосходство англо-американцев в воздухе над северо-западной Европой и поэтому считал, что танковым дивизиям, оттянутым с фронта для контрудара, просто не дадут вовремя дойти до района боевых действий и нанести этот удар. Не приходится удивляться тому, что в результате разногласий, постоянного вмешательства Гитлера и запутанной системы командования был достигнут компромисс в худшем варианте: ни Гейр, ни Роммель не получили права командовать всеми танковыми дивизиями, их можно было применить лишь по личному распоряжению фюрера.

Все более утверждаясь в мысли о том, что союзники могут высадиться в Нормандии, Роммель чаще и чаще инспектировал береговую оборону этого участка. Думалось ему о том, что бухта с длинной, изгибающейся дугой береговой линией (тот самый участок, которому союзники дали кодовое наименование «Омаха») очень похож на залив Салерно, где англо-американцы высадились на землю Италии. Роммель действовал неутомимо, поскольку не сомневался, что исход сражения определится в первые же два дня боев. В бетонных укрытиях разместили башни, снятые с трофейных французских танков, захваченных в 1940 г. Эти доты стали называть «тобруками» – по имени городка в Северной Африке, где произошла знаменитая битва. Согнали подневольных рабочих-французов и пленных итальянцев и заставили воздвигать высокие столбы, призванные помешать приземлению планеров на тех площадках, которые немецкими офицерами-десантниками были признаны наиболее вероятными точками высадки. Леса этих столбов прозвали «спаржей Роммеля».

Энергия, которую развил командующий группой армий, смущала многих командиров частей: чем больше времени уходило на оборонительные сооружения, тем меньше его оставалось для боевой подготовки личного состава. Остро ощущалась нехватка боеприпасов для учебных стрельб – возможно, этим отчасти объясняется плохая в целом стрельба большинства немецких частей. Роммель настоял также на резком увеличении количества минных заграждений. Позднее пленные говорили одному английскому офицеру, что многие офицеры ограничились созданием ложных минных полей – лишь бы успокоить своего требовательного командующего. Предполагалось, что он не станет самолично соваться на каждое поле, чтобы удостовериться, настоящее оно или нет.

Теоретически под командованием Рундштедта находилось полтора миллиона солдат и офицеров вермахта, хотя люфтваффе и кригсмарине ему не подчинялись. Армейские части общей численностью в 850 000 человек имели разную степень боеготовности. Из тридцати шести пехотных дивизий чуть меньше половины имели транспортные средства и артиллерийские тягачи. Остальные были предназначены исключительно для обороны побережья. В состав некоторых даже входили «инвалидные батальоны», солдаты которых страдали язвой желудка, пережили ранения в живот или плохо слышали – последнее трудно себе представить: как же они могли расслышать подаваемые в бою команды?

Многие немецкие солдаты других расквартированных во Франции дивизий были или слишком пожилыми, или, наоборот, слишком юными. Писатель Генрих Бёлль, служивший тогда в 348-й пехотной дивизии в звании обер-ефрейтора, записал: «Как печально смотреть на этих детей, одетых в серую форму!» Пехота выглядела неважно: лучших новобранцев направляли в эсэсовские части, воздушно-десантные дивизии люфтваффе или же в танковые корпуса. «В пехотные дивизии не присылали полноценного пополнения, – сказал об этом генерал Байерляйн. – Это была одна из главных причин того, что приходилось слишком подолгу держать на передовой танковые части».

Немалое число солдат на западе составляли призывники из Эльзаса, Лотарингии, а также те, кого именовали «фольксдойче». Таковыми считались лица немецкого происхождения, родившиеся в Центральной Европе – от Балтики до Черного моря, хотя не все они говорили по-немецки, а кое-кто этого языка даже не понимал. Насильно мобилизовали в армию даже поляков.

Почти пятая часть личного состава 7-й армии – это урожденные поляки или «восточные войска» (Osttruppen), набранные из советских военнопленных. Многие из последних добровольно пошли на службу к немцам только ради того, чтобы не умереть от голода и болезней в лагерях для военнопленных. Попытка использовать их на Восточном фронте не увенчалась особым успехом, поэтому фашисты постепенно отвели их оттуда и включили в состав РОА (Русской освободительной армии) генерала Андрея Власова. Львиную долю РОА отправили во Францию. Они были разбиты на батальоны, но отношение немцев к славянским «недочеловекам» (Untermenschen) не стало лучше. Как и на оккупированной территории СССР, их и здесь часто посылали воевать против партизан. Генерал-фельдмаршал фон Рундштедт согласился с мыслью о том, что их присутствие, а особенно склонность к грабежам «должны помочь французам представить себе, что будет, если во Францию придет Красная армия».

Немецкие офицеры и унтер-офицеры, которые командовали подразделениями РОА, весьма опасались получить от своих подчиненных пулю в спину, как только начнутся серьезные бои. Некоторые солдаты из этих «восточных войск» перешли на сторону французских партизан, многие другие при первой возможности сдались союзникам, хотя вторичная перебежка не спасла их в конце войны от возмездия Сталина. Во всяком случае, все попытки немцев подкрепить моральный дух РОА разжиганием ненависти к западным союзникам – «американским и английским плутократам» – с треском провалились. Всего два-три подразделения, в их числе «Восточный батальон Губер», будут по-настоящему драться против англо-американцев.

В глазах мирных французов эти «восточные войска» выглядели непривычно. Один житель городка Монтбур на полуострове Котантен, где впоследствии разгорелись жаркие бои, с удивлением глядел, как по улице марширует грузинский батальон с восседающим на серой лошади командиром впереди. Они пели какую-то совершенно незнакомую песню, «ничего похожего на немецкие марши, которые звенели у нас в ушах с 1940 г.».

Французы, которые частенько называли фольксдойче «немецкими задницами», испытывали сочувствие к призванным в немецкую армию полякам. Одна женщина в Байе слышала от них, что верные люди из Варшавы им сообщили: пусть как можно скорее сдаются в плен союзникам, и тогда их зачислят в польскую армию генерала Андерса, которая воюет в составе английских войск. Поляки также ухитрились рассказать французам об эсэсовских лагерях смерти. В их существование многие не верили вообще, особенно если рассказы сопровождались явными сказками – например, о том, что трупы евреев перемалывают и используют для производства сахара. Поляки, служившие в немецкой армии, предвидели и то, что ожидает их страну, когда туда придет наступающая Красная армия. «Вас-то освободят, – говорили они французам, – а нас ждет оккупация на долгие годы».

Резким контрастом ослабленным пехотным дивизиям выглядели танковые и моторизованные соединения СС и вермахта. Генерал-лейтенант Фриц Байерляйн, воевавший в Северной Африке под началом Роммеля, командовал Учебной танковой дивизией[45], сформированной из преподавателей и курсантов танковых училищ. Когда он принимал дивизию, Гудериан сказал: «Вы с одной этой дивизией должны сбросить англо-американцев в море. Ваша задача – выйти к берегу… нет, не к берегу, а к морю». Среди других полнокомплектных дивизий, которым предстояло сражаться в Нормандии, была 2-я танковая под командованием генерал-лейтенанта Генриха фон Лютвица, толстяка с моноклем. Роммель так доверял ему, что поручил начать переговоры с союзниками, если возникнет такая необходимость. Ближе всех к побережью Нормандии дислоцировалась 21-я танковая дивизия, которая столкнется с англичанами в Кане. На вооружении у нее стояли не новенькие «Пантеры» и «Тигры», а старые Т-IV, а одну шестую личного состава набрали из фольксдойче. Если верить их командиру, генерал-лейтенанту Эдгару Фейхтингеру, «они еле-еле понимали приказы, а офицеры и унтер-офицеры не могли понять, что они бормочут». Фейхтингер был убежденным нацистом, который участвовал в организации берлинской Олимпиады 1936 г. Коллеги относились к нему более чем сдержанно, и он, будучи отчаянным ловеласом, всегда стремился к дамскому обществу. В самую ночь высадки союзников он проводил время в Париже, у своей любовницы.