Лунный свет - Дженн Беннетт

если бы меня, в итоге тоже прикончили, а потом выбросили в сточную канаву или запихнули в чей-нибудь холодильник? По правде говоря, я и сама уже об этом думала. Но если бы подобные мысли пришли в голову дедушке, он заставил бы меня уйти с этой работы в отеле. Убедить его отпустить меня трудиться по ночам было делом ой каким непростым – для этого пришлось подключить тетю Мону, которая напомнила ему, что я в этом районе выросла и что до пешеходного моста, ведущего к паромному терминалу, от отеля надо всего-то пройти два квартала по оживленной, хорошо освещенной улице, которую постоянно патрулируют полицейские. Но уступил он в итоге, потому что верил в мою рассудительность, полагая, что я буду соблюдать осторожность и внимательно следить за тем, что происходит вокруг, не позволяя незнакомым людям заманить меня в хрестоматийный фургончик с мороженым с помощью брикета фруктового эскимо.

Предполагалось, что на это-то у меня ума точно хватит.

Но чего ни один из нас не принял в расчет, так это волны возбуждения, нахлынувшей вместе со вновь обретенной свободой. Моего безграничного любопытства. Или заразительной улыбки Дэниэла.

– Ну что же, не сомневаюсь, что Мона раздобудет целый ворох сведений об этом молодом человеке по имени Дэниэл. Бог свидетель – при жизни бабушки ты никогда не могла обсуждать с ней подобные вещи, – с тоской во взгляде промолвил дедушка.

– А сейчас уже поздно, – не подумав, ляпнула я, – ее больше нет.

– В действительности, маленькая моя, они навсегда остаются с нами.

Это я слышала от него сто раз. Бабушка была человеком религиозным. Но вот что касается дедушки, то он никак не мог определиться в своих духовных предпочтениях, веря то в являющихся нам ангелов, то в НЛО, да при этом еще принимая за чистую монету рассказы тех, кто якобы общался с давно почившей тетушкой Марджи из какой-нибудь Топики. Винить в этом, пожалуй, следовало чрезмерное увлечение радиопередачами. У него вошло в привычку слушать их у себя в комнате после полуночи, когда бабушка ложилась спать. Порой он усаживался за рабочий стол собирать модель корабля, а мне разрешал побыть с ним – почитать детектив или попялиться в телефон.

Тогда я впервые в жизни поняла, сколько радости может принести бунт, пусть даже и безмолвный.

– Берди? – сказал дедушка. – Ты что, не слушаешь меня?

– Прости, – ответила я, мысленно выбрасывая из головы беспризорные мысли. – Что ты мне сейчас говорил?

– Не желаешь сходить вместе со мной в супермаркет?

– Лучше рухну в постель, если ты, конечно, не против.

– В первые дни всегда трудно. Ну да ничего, завтра уже полегчает.

Он коснулся цветочка у меня над ухом нежно, как ветер, и по его отсутствующему взгляду я поняла: дедушка подумал о моей маме. О его дочери. О том самом человеке, который вначале развел нас в разные стороны, но потом опять соединил.

– Смотрите, какая она у нас независимая. А ты быстро взрослеешь. Может, даже слишком. Но справляешься со всем этим просто великолепно, – сказал он. – Мама тобой бы гордилась.

Будем надеяться, что да.

Когда дедушка ушел за покупками, я собрала остатки завтрака и пошла наверх по скрипучей деревянной лестнице, которая вела к единственной в доме ванной рядом с моей комнатой. После бабушкиной смерти дедушка перетащил свои вещи из главной спальни в свободную комнату, которую от моей отделяла лишь лестничная площадка. Именно туда теперь переехали все его книги и модели кораблей, именно там мы теперь спали. И когда по другую сторону стены моей комнаты никого не стало, я почувствовала, что у меня наконец появилось личное пространство.

Мое жилище заливал серый утренний свет, смягчая строгие очертания кровати с пологом и осветляя кричащие цвета картин на стенах. Будучи художницей – причем в действительности очень даже хорошей, если учесть, что ее работы продавались в галереях Сиэтла, – тетя Мона за несколько лет написала мне целый ряд эксцентричных портретов: Шерлок Холмс, Эркюль Пуаро, Ник и Нора Чарльз, Коломбо, ну и, как водится, Нэнси Дрю. Она даже изобразила мою мать. Это полотно, вместе с парой старых фотографий, висело рядом с туалетным столиком, соседствуя с вставленным в рамку постером Билли Холидей с культовым белым цветком в волосах, датируемым примерно 1946 годом. Вот у кого я почерпнула идею втыкать в волосы цветок. Я отцепила лилию, положила ее рядом с вазой, в которой красовались еще с дюжину таких же, и бросила носки в люк для грязного белья, который вел в прачечную на первом этаже – одно из преимуществ старых домов. После чего сгребла со стола ноутбук, опасно балансировавший на винтажной печатной машинке «Смит Корона», и растянулась на кровати.

Затем набрала в строке поиска Дэниэл Аоки, нажала клавишу ввода и принялась просматривать результаты. Смотреть особо было нечего. Никаких фотографий, лишь совершенно посторонние ребята, у которых, по воле случая, оказались те же имя-фамилия, что и у него. Вот высветились несколько ссылок на аккаунты в социальных сетях, один из которых вполне мог принадлежать ему – в качестве аватара профиля там использовался постер Гудини, снабженный краткой подписью «Хватит спрашивать меня в порядке я или нет». Только вот вход на эту страничку был разрешен лишь друзьям, поэтому мне, чтобы на нее попасть, надо было обратиться с просьбой к владельцу аккаунта, чего делать категорически не хотелось. В остальном его имя попалось мне еще только один-единственный раз – на сайте одного из сиэтлских магазинов, торгующих комиксами, где ему посчастливилось выиграть какое-то состязание. Правда, было это три года назад.

Кто же ты такой, Дэниэл Аоки?

И кем была я сама в ресторанчике тем дождливым днем, когда бросилась на него с таким видом, будто мне на все в этом мире было ровным счетом наплевать? Взгляд вырвал из мрака занимавшие целую стену книжные полки, забитые детективами, – их захватанные корешки ощетинились не хуже кривых зубов. Большинство из них представляли собой недорогие издания в бумажных обложках, но при этом я была счастливой обладательницей двух полных собраний сочинений о похождениях Нэнси Дрю: первое, когда-то принадлежавшее маме издание, в которой знаменитая сыщица предстает особой бесшабашной и рисковой, и переработанное собрание сочинений 1960-х годов, где автор живописует ее уже хладнокровной и какой-то слишком уж идеальной.

Лично мне лучшим казалось первое.

Детективы покруче я раньше прятала в глубине стенного шкафа, ведь девочке вроде бы как не положено читать о серийных убийцах, сексе и преступлениях. Когда умерла бабушка, из-за этих спрятанных книг у меня даже случилось небольшое нервное расстройство – мне казалось, что я таким образом таила от нее секреты. Если бы она их когда-нибудь обнаружила, то наверняка