Алый шар луны - Анна Данилова

Надя все спланировала с особой тщательностью. Купила заранее билет на поезд, следующий в Москву; вечером, приняв у инкассатора деньги, сложила их в сейф, чтобы утром раздать работникам, и, дождавшись, когда все уйдут, выпила чаю вдвоем с уборщицей; открыла сейф, спокойно забрала все восемьдесят тысяч долларов, сложила их в большую спортивную сумку и, никем не замеченная, покинула офис. Дошла пешком до автобусной остановки и не спеша добралась до дома. Поужинала с матерью и уже перед самым сном объявила ей, что она не может больше оставаться в этом городе, где ей все напоминает о Егоре, что ей просто необходимо сменить обстановку, а потому она завтра утром уезжает в Москву. Мать внутренне была готова к тому, что Надя придумает что-то такое, что поможет ей выкарабкаться из поглотившей ее меланхолии, а потому совершенно не удивилась принятому дочерью решению.

– Хорошо, поезжай. Только не исчезай из поля зрения, звони…

Мать принесла две тысячи долларов, что были в доме.

– Вот. Пока – это. Конечно, это не деньги, но я могу сходить в банк и принести тебе еще. Вот только думаю, что лучше я буду тебе их в Москву сама высылать. А то украдут еще в поезде… Ты же поедешь на поезде? На самолете дорого, а ты вроде никуда не торопишься… Прокатишься в спокойной обстановке, у тебя появится время все обдумать…

Надя хотела полететь на самолете, но она боялась, что ее багаж станут осматривать. А этого допустить она не могла, поэтому предпочла поехать на поезде, а по пути сменить еще пару составов. В тот поезд, на который у нее был куплен билет, она не села. Дождалась следующего, договорилась с проводницей, сказала, что ей надо проехать всего несколько станций…

Представляя себе во временнóм режиме весь ход событий у нее на работе, связанный с кражей денег, она могла приблизительно предположить, когда ее хватятся. А потому так все рассчитала, что поезд тронулся за два часа до того момента, когда ее стали бы искать. И это при том, что уборщица вспомнит, кто оставался в офисе последним и пил с ней чай… При другом раскладе ее вообще могли бы начать искать лишь через сутки, а то и больше. Понятное дело, что, вычислив Надю (сопоставив кражу денег с ее исчезновением), они непременно придут к матери. Вот мать жалко… Ей изрядно потреплют нервы. Но, с другой стороны, мать ни при чем, она не может отвечать за поступки своей воровки-дочери! Ее допросят, а потом оставят в покое. На телефон поставят прослушку, чтобы в случае, если дочь позвонит, вычислить, где она находится. Но звонить в ближайшие месяцы Надя никому не собирается. Она затеряется в Москве, как песчинка, она начнет новую жизнь и, быть может, выйдет замуж, изменит фамилию… Да, конечно, она воровка, она украла большую сумму денег, но зато благодаря этому она останется жива, она выживет, несмотря на обрушившиеся на нее черноту и беспросветность. Без денег далеко не уедешь, да и работу сейчас найти трудно…

К тому же она чувствовала, что ей нужна встряска, сильная эмоциональная встряска, которая поможет преодолеть внутренний кризис.

Вот так и случилось, что она оказалась в поезде, в теплом уютном купе в обнимку со своей «кошкой», набитой деньгами. Она положила ее под голову. На вопрос соседки по купе (они ехали вдвоем), куда она направляется, Надя честно ответила – в Москву. А потом, утомленная переживаниями и ощущая сильную физическую слабость, уснула…

7

В поезде из Сургута в Уренгой я старалась представить себе атмосферу того дня, когда в поезде совершилось убийство. Вероятно, все так вот и происходило – за окном плыла заснеженная тайга, в купе позвякивали чашки с чаем, пахло лимоном. Соседка по купе, Екатерина Андреевна, пыталась, наверное, угостить Надю своими припасами, а Надя отказывалась. Она нервничала, у нее пропал аппетит. И все потому, что она везла с собой крупную сумму денег. Вопрос: где она эти деньги взяла? Одолжила? Сняла со своего счета в банке? Украла? Скорее всего, украла. Иначе положила бы их на свою банковскую карту, а не прятала купюры в дурацкую подушку, рискуя потерять ее или оказаться обворованной.

Очень странной была эта девушка Надя… И погибла она странно.

Я вспомнила про Володю, о том, что сказала Мила о моем бывшем муже, но почему-то угрызений совести не испытала. Как ни старалась. Что было, то прошло. Но все равно, хорошо, что мы остались с ним друзьями… Так, размышляя о своей прошлой жизни (будущую я себе еще даже не представляла, да и не хотела этого делать), под стук колес, я заснула. А когда проснулась, мне едва хватило времени, чтобы умыться и привести себя в порядок – мы подъезжали к городу Новый Уренгой.

Я была налегке, с одной лишь большой и уютной дамской сумкой, а потому из поезда я, можно сказать, выпорхнула, остановила такси и назвала адрес: микрорайон Мирный, дом 1, корпус 2.

– И откуда же вы к нам прибыли? – поинтересовался любопытный и явно скучающий водитель.

– Из Москвы.

– И как там столица?

– Нормально. Холодно там, вернее…

– И у нас холодно. – И водитель задумался о чем-то своем.

Я же рассматривала в окно город, пыталась понять – как можно так долго, годы и годы, жить в постоянном холоде? Хотя что я знала об Уренгое? Да ничего, кроме того, что здесь газ, холод, и что я приехала сюда по делу, которого, в сущности, и не было, и что я везу матери погибшей девушки, Нади Агренич, наволочку от подушки, содержимое которой сейчас лежит на моем банковском счете.

Я спросила себя, рисуя на запотевшем стекле салона ромашки: а как бы я сама отреагировала, если бы, к примеру, ко мне притащилась незнакомая женщина и начала рассказывать очень странную историю о том, что моя, скажем, подруга три года назад оставила в поезде сто тысяч долларов – в подушке, и что мне теперь предлагается взять эти деньги себе, и это при том, что подруга погибла… Конечно, пример с подругой был не очень-то удачным, но я не могла придумать аналогичную ситуацию применительно к собственной персоне. Но, что бы я ни придумывала, получалось, что, скорее всего, я спустила бы эту женщину с лестницы или вызвала милицию. Это – на мой характер. Всем известно, что там, где есть большие деньги, пахнет криминалом. А у меня криминала в жизни и так хватает, вернее, не в жизни, а в моих книгах. И уж кто-кто, а я-то знаю, как следует себя вести, чтобы не вляпаться в нехорошую историю.

Однако сейчас мне была уготована (вернее, я сама себе ее «уготовила») роль непонятной посетительницы с еще более непонятным поручением или даже миссией. И это меня, по-хорошему, следовало бы спустить с лестницы.

– Добрый день… – Я стояла перед дверью квартиры номер 185 с самым нерешительным видом. – Вы – Агренич?

Женщина, открывшая мне дверь, выглядела довольно молодо и даже привлекательно. Природная красота в сочетании с умным и грустным взглядом больших карих глаз. Одета она была в темное домашнее платье.

– Да.

– Извините, я не знаю вашего имени-отчества… Вы – мама Надежды Агренич?

Мне показалось, что женщину будто током ударило: она дернулась и словно на несколько мгновений отключилась, хотя и продолжала смотреть на меня немигающими глазами.

– Да… – наконец ответила она. Вздохнула и пригласила меня войти: – Проходите, пожалуйста.

Она сразу поняла, что раз мой визит связан с ее погибшей дочерью, то и не впустить меня она не может, возможно даже, не имеет права. И что, вероятно, подобных визитов, связанных с именем ее дочери, она вынесла не так уж и мало.

Я от волнения забыла разуться и прошла в комнату, где на большом столе были разложены картонные лекала и вырезанные из красной плотной материи детали одежды.

– Меня зовут Вера Петровна. Присаживайтесь. Давайте я налью вам чаю.

Я согласилась, хотя понимала, что рискую остаться без чая, когда Вера Петровна поймет, кто я такая и зачем приехала.

И только после того как размешала сахар в чашке, я заговорила. Я начала издалека, с того творческого вечера, когда я познакомилась с Екатериной Андреевной Ревиной. Старалась говорить спокойно, но, представляя свой рассказ со стороны, все равно казалась самой себе неубедительной. Выслушав мой рассказ, Вера Петровна сказала:

– Если бы я не знала вас в лицо (а ваш снимок на обложках книг трудно не запомнить), то подумала бы, что вижу перед собой сумасшедшую. Но вы – Полина Пухова, писательница, и вряд ли вы придумали всю эту историю, чтобы просто так рассказать ее мне и тем более чтобы совершить для этого такой долгий путь из Москвы к нам, в Уренгой. Тем более что вы упомянули кошку… подушку…

Я, опомнившись, достала из сумки то, что осталось от подушки – наволочку из цветного плюша, недостающее звено моего рассказа, – и положила ее на стол.

По щекам Веры Петровны покатились слезы. И я поняла, что эта милая сердцу ее дочери вещь растрогала ее до глубины души.

– Да, это ее подушка, ее… Но тела-то не нашли, и я надеялась… Понимаете, моя дочь исчезла при загадочных обстоятельствах… Вернее, обстоятельства скорее носили криминальный характер. Понимаете, ее исчезновение, как мне думается, должно было быть обставлено таким образом, чтобы мы все поверили в ее смерть, но сама она должна была остаться в живых… Чтобы запутать следствие, понимаете?